Поиск
8
Здесь тропики соседствуют с морозом,
Тут сочетанья ярки и нежданны,
В предгорьях вольно дышится березам,
В тепле долин блаженствуют бананы.
Тут снежный барс господствует в отрогах
Скалистых гряд, вблизи лавин вершинных,
Не ведая о тучных носорогах,
Которые встречаются в долинах.
От влажных джунглей до ледовых высей
Тут перепады климата глобальны.
Альпийский луг в пейзаж непальский вписан,
Красуются раскидистые пальмы.
Тут буйвола, взрыхляющего пашню,
Не удивляет скорость «мерседесов»,
Тут рядом с новой, модерновой башней
Древнейший храм незыблемо чудесен.
Я видел в Катманду приезжих толпы,
Одни мечтают устремиться в горы,
Другие жаждут тесноту Европы
Сменить на азиатские просторы.
Туристы бредят Индией, Непалом.
Одни в отелях праздничных ночуют,
Другие, обитая где попало,
Бесцельно бродят, наугад кочуют.
Одним нужны привычные условья,
Другие незатейливы без меры,
Но все они есть мудрое присловье —
«Инд перешли, но не дошли до веры».
Таких я, впрочем, видел и в Париже,
И в Бонне… Жизнью будничной пресытясь,
Они спешат к экзотике поближе,
Подальше от налогов и правительств.
Бунтуют молодые чужестранцы,
Мятеж их, схожий с кукишем в кармане,
Беспечно утолен игрою странствий
И, право же, не стоил бы вниманья.
Однако эти стаи кочевые
Нам о себе напоминают сами.
И, хоть о них мы пишем не впервые,
Они опять пестрят перед глазами.
Юнцы не любят пользоваться бритвой?
Подруги их не признают нарядов?
Старо все это, как и слово «битник»,
Но дело не в названье — в сути взглядов.
В том, что и эти молодые люди,
Пускай у них переменилось имя,
Отцов и дедов так же строго судят,
Они в разладе с предками своими.
Отцы судили сыновей когда-то.
И Петр и Грозный жалости не знали.
Имам Шамиль, блюдя закон Адата,
Отправил в ссылку сына — с глаз подале.
И гоголевский Бульба! Тот поныне,
Не вымышленный, а живой и зримый,
Всем памятен в Москве, на Украине,
А может быть, и в Лондоне и в Риме.
Но изменились времена и нравы,
Да и отцы теперь не столь суровы.
А «бунтари», хоть правы, хоть неправы,
Родителей своих честить готовы.
Они не признают страданий отчих,
Былым солдатам внемлют равнодушно.
Воспоминанья горестные — прочь их?
В гостях и дома душно им и скучно.
В далеких странах, на любых широтах,
Я наблюдал их — все им надоело.
Выходит, волос долог, ум короток?
Нет, не в одном уме беспутном дело.
А в том, что есть у них вопросов сотни
И не на все получены ответы.
И в том, что окружает их сегодня
Под небом неустроенной планеты.
Им не понять, кто жертвы, кто убийцы
И какова была цена победы.
Ужель согласье не могли добиться
И войн избегнуть их отцы и деды?
Зачем дома в руины превращали,
Зачем детей тогда лишили детства?
Зачем и ныне полон мир печали,
Зачем тревога им дана в наследство?
Но в этих необузданных скитаньях
И в этой неосознанной тревоге,
В беспечных и разрозненных исканьях
Сокрыта жажда собственной дороги.
А выбор, он рождается не сразу,
Не всем дано прийти к решеньям смелым.
И кто-то увлечется левой фразой,
Но многие сольются с правым делом.
Ступить на этот справедливый берег
Я путникам от всей души желаю,
Инд перейдя, прийти к высокой вере,
А вера в мир превыше Гималаев.
Пора постичь им общие заботы,
А не бродить, бездумно протестуя.
Ведь колеса земного обороты
Работать не умеют вхолостую.
9
…Есть в нашей жизни подлинное чудо,
Великое начало всех начал.
Которое мой славный друг Неруда
Все общей песнью некогда назвал.
Неистовый чилиец, «гран чилено»
Воспел родство наречий и земель.
Поэзия поистине нетленна,
Жива ее немеркнущая цель.
В оригинале или в переводе
Она звучит, объединяя всех.
Рождается она в любом народе,
Границы переходит без помех.
Светлеет каждый при свиданье с нею,
Отзывчивей становится любой.
К ней безразличны свиньи лишь да змеи,
Да и зачем она душе слепой?
Певучестью плененный с малолетства,
Я обращаюсь к памяти опять.
Из отчих рук я получил в наследство
Пандур, чьи струны не должны молчать.
Пандур, всеобщей музыки частица,
В звучании своем неповторим.
И нелегко мне было научиться
Петь голосом своим, а не чужим.
Я вырос на лугах высокогорных,
Где понизу блуждают облака,
А сверху солнце светится, как орден,
Врученный всем народам на века.
Я чистый звук пастушеской свирели
Впервые услыхал еще тогда,
Когда росинки ранние горели
На травах за селением Цада.
Когда я пас ягнят, аульский отрок,
А мой наставник, пожилой чабан,
Раскинув бурку на былинках мокрых,
Вдруг доставал из сумки балабан.
К устам приставив дудочку простую,
Наигрывал самозабвенно он,
Печалясь, размышляя, торжествуя,
К мелодии всесветной приобщен.
Он притчи мне рассказывал, бывало,
Впитавший мудрость горскую старик,
И это все впоследствии совпало
С тем, что я в жизни встретил и постиг.
Истории, которые подпаску
Поведал полуграмотный чабан,
Я находил в преданиях и сказках
Соседних областей, заморских стран.
Его сужденья мудрые совпали
С тем, что услышать довелось поздней
В Москве, в Тбилиси, в Мексике, в Непале,
В дорожной спешке и в домах друзей.
Аварец, не покинувший ни разу
Родной аул, очаг домашний свой,
Он был в своих бесхитростных рассказах
К поэзии причастен мировой.
В его присловьях, шутках и легендах
Заранее угадывалось вдруг
Все, что узнать на дальних континентах
Позволит мне земной всесильный круг.
Обычаи различны и жилища,
Различны птицы, дерева, цветы.
Порой несхожи и питье и пища,
Но схожи все исконные мечты.
Различны звуки, очертанья, краски,
Одежды, пляски, песни, имена,
Но родственны предания и сказки,
При многоцветье суть у них одна.
От гималайских высей до кавказских
Поэты всех наречий и времен,
Как альпинисты, мы в единой связке
Одолеваем общий крутосклон.
В года надежд и в пору лихолетья
Художник видит далеко окрест.
Быть за судьбу всемирную в ответе
Трудней, чем восходить на Эверест.
Европы мастера и двух Америк,
Певцы равнин и уроженцы гор,
Собратья мы, как сын России Рерих
И мудрый гений Индии Тагор.
Поет в Непале буйволов погонщик,
Поет свирель цадинца-чабана.
Я слышу перекличку их — и звонче
Во мне звучит отцовская струна.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: