Вот так на веранде, над люлькой склонясь,
Мне мама моя колыбельную пела,
В заветных мечтах представляя меня
Усатым джигитом на лошади белой.
Еще я «агу» не умел лепетать
И мирно посапывал под одеялом,
А мама была уже тем занята,
Что мне беспрестанно невест подбирала.
Они были так же беззубы, как я,
И так же лежали в раскрашенных люльках,
Не зная, что участь и их, и моя
Решается нынче…
Ах, любит — не любит?..
Как много печальных историй в горах
Я слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы,
О грубо разорванных договорах,
О так никогда и не справленных свадьбах.
О спорах, о ссорах, о том, что сберечь
При нынешних нравах нельзя свои нервы…
Но, впрочем, совсем не о том моя речь —
Продолжу рассказ о любви своей первой.
Я помню, когда мне исполнилось пять,
(А детская память, как надпись на камне:
Все буковки можно легко сосчитать
И все углубленья потрогать руками)
Соседи, что часто ходили к нам в дом
И за руки маленьких дочек держали,
Смеясь, называли меня женихом
И честное слово торжественно брали:
— Мы свадьбу сыграем на весь белый свет!
Готовь побогаче калым, забияка…
Не ведая, шутят они или нет,
На всех обещал я жениться, однако.
На дочери плотника и чабана,
Врача, тракториста —
Запутался сам уж…
А как-то спросила горянка одна,
Вздыхая лукаво:
— Возьмешь меня замуж?
Молодку хрычовкою старой назвал,
О чем и сейчас не жалею ничуть я.
Но следом ее повторила слова
Насмешница юная из Гиничутля.
Сорвав с меня шапку, твердила она:
— Женись, а не то не получишь папаху…
Девица была мне совсем не нужна,
Но сердце уже замирало от страха
Неведомого…
Далеко-далеко
Еще подрастала любовь моя где-то,
Пока я носился лихим седоком
На струганной палке, не зная об этом.
Цыплята мне были дороже девиц
И с горки со свистом летящие сани,
И куча мала, и пыхтенье, и визг,
И драки — ну, в общем, по горло был занят.
Еще я подарком отца дорожил —
Свирелью, что вырезал он мне из ивы.
Наверное, дар этот был от души,
Предзнаменованием ставши счастливым…
Я рано полюбил стихи —
Нет, не читать их с выраженьем,
А сочинять их у реки,
Шальной до головокруженья.
Мыча у серых валунов
Какой-нибудь напев старинный,
Мечтал я о предмете снов,
Который звался нежно Ниной.
Я был тем именем сражен
То ль во втором, то ль в третьем классе,
Всех наобещанных мне жен
Забывши тут же, в одночасье.
Учительницы русской дочь
Сидела на соседней парте,
И было мне глядеть невмочь,
Когда к ней обращались парни
Постарше…
Я бледнел, как мел,
И закипал, как будто чайник…
Но, наконец, настал предел
Невыносимому отчаянью.
Я написать решился ей,
Хоть знал по-русски еле-еле.
Но чем труднее, тем сильней
Стремился я к желанной цели.
Три слова —
«Я люблю тебя!» —
Мне подсказал мой однокашник,
С ухмылкою, пером скрипя,
Их начертав на промокашке.
Я русский текст переписал
В свою тетрадку аккуратно,
Не ведая, что подсказал
Приятель мой мне смысл обратный.
Ах, то признание потом
Хлопот мне много причинило,
Ведь помирила нас с трудом
Моя учительница с Ниной.
Она в Москве живет сейчас…
Мы с ней, встречаясь год от года,
Смеемся, вспомнив третий класс,
Над злополучным переводом.
Ее по-дружески обняв,
Я воскрешаю время это…
— Так значит, ты из-за меня,
Расул, впервые стал поэтом?
Я тихо отвечаю: — Да…
Лукавя прошлому в угоду,
Хотя далекой, как звезда,
Была любовь моя в те годы.
Как только приближалась ночь,
Шушукаясь между собой,
Меня ребята гнали прочь:
— Иди-ка ты, Расул, домой.
Мне был смешон их разговор
Об аульчанках молодых…
Еще, как буря среди гор,
Незримо зрел мой страстный стих.
А годы, словно облака,
Бежали, тая на бегу.
Жизнь от сентябрьского звонка
Летела к майскому звонку.
Но я никак не понимал,
В ауле нашем отчего
Все от Махмуда без ума
И песен пламенных его.
На годекане наизусть
Я Пушкина взахлеб читал,
Но романтическая грусть
Была мне все-таки чужда.
Смеясь над страстью от души,
Тогда не верил я вполне,
Что бедный Камалил Башир
Жил в нашей горской стороне.
Глотал я ночи напролет
Рассказы длинные о том,
Как краснозвездный самолет
Густой туман кромсал винтом.
И виделось мне, как горит,
От уличных боев устав,
Еще не сломленный Мадрид —
Ребячьих снов моих мечта.
Я громко вскрикивал во сне
И в бой бросался с головой…
А эта книга о войне
Мне впрямь казалась золотой.