Жил-был один богач, сын которого учился в университете. Овдовев, богач женился вторично, а сын возненавидел мачеху, принялся ей всячески досаждать, и она начала жаловаться на него мужу. Студент решил переехать в другой город и перейти на другой факультет, и отец дал ему на это деньги. Обучался он теперь врачеванию и вскоре стал доктором медицины. Когда пришла ему пора возвращаться в родной город, был он уже широко известен и слава о нем была самая добрая. И вышло так, что отец его занемог. Сын пожаловал к нему и принес снадобье, и через несколько дней отец полностью поправился. А чуть спустя заболела и мачеха — да тою же самою хворью, которую только что перенес и превозмог ее муж. Отец кликнул сына-доктора и попросил вылечить больную: ведь врачевать эту немочь он, как доказано, вполне умел. Доктор же ответил: „Отец, я, думается, не смогу ей помочь, потому что снадобье, прописанное тебе, ты принял с легким сердцем, в полной уверенности, что я не дам тебе ничего ненужного или тем паче вредного, доверие ко мне помогло тебе больше, чем само лекарство. А мачеха мне не доверяет. Напротив, ей кажется, что я хочу ей навредить, поэтому и лекарство ей не поможет“. То есть: доверие больного к врачу есть главное условие для выздоровления.

У одного господина служила стряпуха, ужасная обжора и лакомка. И вот однажды, в воскресенье, он пригласил доброго друга на обед и велел ей: „Приготовь-ка хороший обед, и первое и второе, — я пригласил друга“. Стряпуха поступила как приказано, но от обеда, приготовленного ею, пахло так вкусно, что она не удержалась и съела его — и первое и второе. Гость пришел в дом, и попал прямо на кухню, и спросил: „А где хозяин?“ Стряпуха ответила: „Разве вы его еще не видели? Он точит нож и собирается отрезать вам оба уха. Восемь дней назад он уже обошелся с одним гостем точно так же“. Услышав такое, гость бросился бежать. А тут на кухню пришел хозяин и спрашивает: „Где обед?“ Стряпуха в ответ: „Ваш гость схватил его — и первое и второе — и бросился бежать. Гляньте на улицу, вон он петляет“. Хозяин схватил кухонный нож и бросился вдогонку за мнимым вором. И закричал ему вслед: „Отдай хоть второе!“ Но гость припустил еще быстрее и откликнулся на бегу: „Не получишь и первого!“ Хозяин имел в виду блюда. Гость же полагал, что речь идет о его ушах. Так они стряпуху на чистую воду и не вывели, что свидетельствует о женской хитрости.

Жил некогда в городе Сиракузы могущественный господин по имени Дионисий, и был он тираном и довел до полного разорения множество народу, в том числе и философа Диогена, который отваживался говорить тирану чистую правду. И вот однажды мыл Диоген в ручье какую-то жалкую травку, собираясь ею позавтракать и спастись тем самым от голодной смерти, и застал его за этим занятием слуга Дионисия и сказал: „Если бы ты вел себя так, как угодно моему господину, тебе не пришлось бы питаться какою-то жалкой травкой, ты бы вкушал блюда куда более лакомые“. Диоген ответствовал: „Если ешь жалкую травку, приобретаешь право не прислуживать Дионисию и не льстить ему“. И это сущая правда: ибо при княжеских дворах приходится постоянно угождать и льстить князю, чтобы тебя накормили и напоили, и, будь ты хоть трижды прав, признавать во всем княжескую правоту. Похвалит кого-нибудь князь — изволь поддакнуть, побранит — согласись и тут; а все льстецы, подпевалы и лизоблюды суть людишки самые ничтожные и мерзкие, да и неудачливые вдобавок: они носят воду на двух плечах без коромысла, точат чужие ножницы, сидят на двух стульях, скачут в двух седлах сразу, служат двум господам и не любы ни одному из них, не говоря уж о третьем.

Один горожанин нанял сыну учителя, чтобы тот обучил его изящным искусствам, доброй морали и благородному поведению. Год или два спустя он осведомился об успехах сына. Учитель сказал, что успехи отличные. И отец спросил: „А в карты он играет?“ Учитель говорит: играет. „Что ж, это не вредно, — сказал отец, — это ему в жизни пригодится. А по бабам он ходит?“ Учитель говорит: ходит. Отец в ответ: „Оно и неплохо, пусть погрешит, а потом, глядишь, из него выйдет что-нибудь путное. А лгать ему случается?“ Учитель говорит: „Да от него ни единого слова правды еще никто не слышал“. — „Вот это плохо, — сказал отец, — теперь я вижу, что на него нечего надеяться, потому как ложь — это такой порок, который с годами только усиливается, тогда как другие слабеют и постепенно сходят на нет. Поэтому ложь особенно позорная штука“. И впрямь: для человека нет ничего большего, нежели вера; если теряешь ее, то теряешь и самого себя. Есть и пословица: кто лжет, тот и тащит. И еще: распутство, ложь и воровство одно имеют естество. Хотя кое-кто в этом сомневается, потому что вовсе не обязательно совершать все мыслимые злодейства сразу, чтобы прослыть злодеем, вполне довольно и одного.

Жил-был один женатый рыцарь, и супруге его страшно хотелось узнать, о чем говорят мужчины в своей компании. Муж не открывал ей этого и говаривал ей не раз: „Вы, бабы, не умеете держать язык за зубами“. Супруга возражала: „Мы умеем хранить тайну, да получше, чем вы, мужчины“. Рыцарь решил однажды испытать ее и пожаловался, что у него болит живот. Жена ответила: „Сходи в нужник, тебе полегчает“. Рыцарь пошел в нужник, а воротясь, сказал жене: „Супруга моя, мне надо поведать тебе ужасную тайну. Но только при том условии, что ты сумеешь ее сберечь“. Жена поклялась, что сумеет. Рыцарь поведал, что у него из желудка выпорхнула черная ворона, потому-то ему и было перед тем так больно. Жена сказала: „Радуйся, сударь мой, что теперь тебе полегчало“. И в тот же день отправилась к соседке и, взяв с той страшную клятву, поведала, что у мужа ее из живота выпорхнули две черные вороны. Соседка же принялась рассказывать об этом всем подряд, только ворон в ее рассказе было уже три. И вскоре новость облетела весь город, а число ворон достигло пятидесяти. Да и как не поделиться с другим доверенной тебе тайной, если и он от тебя ничего скрыть не может. Так, по крайней мере, оправдывают свое поведение все болтуны и сплетники.

Читано нами у древних поэтов о царе по имени Мидас и о том, как выросли у него ослиные уши, а чтобы скрыть их, носил он на голове, не снимая, гигантский колпак. И был у него верный слуга, ему одному раскрыл царь свою тайну, наистрожайше запретив болтать об этом, потому что ослиные уши представляют собой для царственной особы неслыханный позор. Слугу же так и разбирало желание поделиться с кем-нибудь доверенным ему секретом. Восемь дней он терпел, а на девятый не стало удержу: пошел он в лес, вырыл в земле яму, лег на живот, сунул голову в яму и дважды прокричал туда: „У царя, моего господина, ослиные уши!“ Затем забросал яму землей и пошел домой, избавившись от назойливого желания. А из ямы вырос тростник, и пришли туда конюхи и пастухи и вырезали из тростника дудки — и вдруг оказалось, что дудки эти поют все на один лад и повторяют вечно одно и то же: „У царя Мидаса ослиные уши!“ И это — вновь о тех, кто не может утаить дурную новость даже от самого себя. Но и о тех, сходных натурой с женщинами, кто, если что узнает, непременно должен с кем-нибудь поделиться, а когда поделится, ему легчает, хранить же что-нибудь в глубине собственной души такой человек не умеет. Вино, выдержанное в глубине бочки, куда лучше того, которое переплеснуло через край. Такие люди подобны бочкам с молодым вином — в этих бочках непременно проделывают отверстие, если же о том позабудут, вино может вышибить дно. Так и этим людям кажется, что, если они не поделятся тайной, у них вышибет дух.

Некий купец завел одноглазую любовницу, да так привязался к ней, что и шагу не мог без нее ступить. Его родные всеми правдами и неправдами заставили его переехать в другой город, лишь бы разлучить его с нею и от нее избавить. Три или четыре года спустя он вернулся на родину, повстречал на улице былую подругу и сказал ей: „Ну и дела! Пока я был в отъезде, ты осталась без глаза!“ — „Нет, милый Ганс, — ответила кривая, — не я осталась без глаза, а у тебя открылись глаза“. Ибо он до поры и не замечал ее недостатка, в таком ослеплении пребывал. Францискус Петрарка рек: каждый влюбленный слеп, ибо не видит он того, что ему надо было бы видеть.