— Но, думаю, ты еще не забыл, как это делается.

— Думаю, не забыл. — Скип снова усмехнулся. — Но, понимаешь, мы не пользуемся столь мощной взрывчаткой.

Они сидели в кафе «Марио», в центре Детройта, в небольшом уютном зале со столами, покрытыми белыми скатертями, стенами, увешанными видами итальянских деревушек, и ждали, когда им подадут ужин. Скип пил водку и грыз хлебные палочки, намазанные маслом, Робин курила и потягивала красное вино, посматривая на Скипа сквозь очки с затемненными стеклами.

— Мы ведь снимаем эпизоды о войне, когда рвутся бомбы, так что без взрывов не обойтись, но только у нас в ход идет порох, который мы взрываем с помощью электрической искры. А для «шипучки» или для сцен, когда машина падает со скалы и взрывается в воздухе, используем три-четыре пластиковые бутылки с бензином, оплетенные запаловым шнуром, а потом взрываем их с помощью пульта дистанционного управления. Нажимаем на кнопку, как ты, к примеру, делаешь, когда открываешь гараж…

— Я оставляю машину на улице.

— Ну, раньше ты ставила ее в гараж. Я помню, у большого дома в Блумфилд-Хиллз впритык стояли три гаража: папин, мамин и мисс Робин.

— А ты знал, что моя мать сама привезла меня в тюрьму?

— Вот уж не думал, что ты на это согласишься!

— Аж в Гурон-Вэлли. Специально для этой поездки она купила себе серый полосатый костюм. Они с судьей рассчитывали, что меня загонят в Олдерсон — в Западной Вирджинии, но отец поговорил с кем-то из министерства юстиции.

— Хорошо, что ты оказалась недалеко от дома.

— А я надеялась оказаться в Плезантоне, на западе Калифорнии. Рассчитывала погреться на солнышке.

— Видишься со своими предками?

— Отец уже скончался, от сердечного приступа, а с матерью — редко, ты же понимаешь. На днях она, видите ли, отправилась в круиз… Вот чем она теперь занимается — путешествует.

— У твоей матери всегда был непредсказуемый характер и язык как бритва, хотя ты можешь припечатать и побольнее.

— Благодарю за комплимент, — усмехнулась Робин и, выдохнув ему в лицо облачко дыма, отхлебнула вина из бокала.

— А меня доставили в тюрьму в городе Милан, что в штате Мичиган, на тюремном автобусе, — сказал Скип. — Понятия не имею, где была моя мать. Окна в автобусе были забраны крепкими решетками на случай, если нам — мне и полдюжине ребятишек с исколотыми венами на руках — удастся освободиться от наручников и кандалов на ногах. Непонятно было, какого черта меня, политзаключенного, этапировали вместе с уголовниками. Меня должны были отправить в одну из тех нехилых загородных тюрем, куда упрятали недоумков, проходивших по делу Уотергейта, но, видать, меня сочли уж очень опасным.

— Ты и был опасным, — сказала Робин. — Думаю, они взбеленились из-за взрыва в федеральном здании в Детройте.

— Да, но бабки, которые они захапали, когда нас сцапали, можно было потратить на ремонт, а? — Скип жевал хлеб, и крошки сыпались ему на бороду. — Когда нас загребли во второй раз, знай они хотя бы о половине моих подвигов… Я имею в виду годы, что я провел в подполье.

— Зачем, спрашивается, было уходить в подполье, когда все кругом помалкивали. Помнишь речь Никсона 3 ноября 1969 года, в которой он, в преддверии планировавшегося антивоенного марша на Вашингтон, призвал «молчаливое большинство» американцев поддержать его вьетнамскую политику? Впрочем, я знаю, почему почти всегда народ молчит, ему просто нечего сказать. Короче, я стала тырить в магазинах только для того, чтобы вздрючить себя. Представляешь, как-то раз стянула лифчик!

— А я жил в коммуне недалеко от Грантса, в штате Нью-Мексико, с хиппарями, которые только и делали, что грызлись друг с другом. Они мне всю плешь проели. Я уехал в Фармингтон и устроился на работу мастером по ремонту телевизоров. Ты ведь знаешь, я всегда любил возиться со всякими проводами. И вот как-то говорю себе: «Парень, если ты преступник, которого разыскивает полиция, тогда почему ты ничем таким не занимаешься?» В общем, я отправился в Лос-Анджелес.

— Ты когда-нибудь видел свою фотку с объявлением о розыске?

— Ни разу не видел.

— И я свою тоже не видела, — сказала Робин и наклонилась к нему. — Когда я наконец узнала твой телефон и мне сказали, что ты в Детройте…

— Небось не могла поверить, да?

— А ты совсем не изменился.

— Ну, может, я уже не такой шустрый, как раньше, но волосы еще не вылезли. Я по-прежнему вожусь с гирями, когда бываю дома и вспоминаю о них.

— Мне нравится твоя борода.

— Время от времени я ее сбриваю, а потом снова отращиваю. В первый раз я завел себе бороду, когда был в Испании. Я поехал туда сразу, как вышел из тюрьмы. Начал с участника массовки в кино и в короткий срок добился признания, став виртуозом по спецэффектам. Вскоре подвернулся случай прославиться. Сидни Ааронсон взялся за многообещающий проект под условным названием «Утопление в мешке», это про казнь за отцеубийство в Древнем Риме. Дерьмо, а не картина… Знаешь, сколько раз меня лишали жизни в этой гребаной картине?

Он остановил официанта, проходившего мимо с полным подносом, и заказал еще водки и бутылку красного вина.

Коротышка официант ответил с сильным акцентом:

— Минутку, пожалуйста. Одну-единственную минуточку… — и пошел дальше.

— Засеки время, он просил минуту, — подмигнул ей Скип.

— Нет, ты совсем не изменился, — сказала она.

Скип Джибс улыбнулся. Этакий тридцативосьмилетний ребенок-переросток. Тусклые светлые волосы стянуты резинкой в конский хвост, борода усыпана хлебными крошками. Человек-волк… Скип был в черной спортивной ветровке. На спине красовалась надпись «Спидбол», сделанная красными размашистыми буквами, — название фильма, в котором он ставил спецэффекты, устанавливая пороховые заряды и имитируя взрывы бомб.

— А ты по-прежнему выглядишь так, будто вот-вот сбежишь. Ей-богу, в худеньких девицах с большими титьками определенно что-то есть. — Он кинул многозначительный взгляд на ее бежевый хлопчатобумажный свитер с расстегнутыми у ворота тремя деревянными пуговками. — Вижу, они у тебя еще на месте.

— Смотри по видаку «Тренировки Джейн Фонды» и всегда будешь в форме.

— Я так и знал, что ты не станешь сидеть без дела. Между прочим, у меня сохранились неплохие воспоминания о нас с тобой в постели… А еще на полу, в спальном мешке, и на заднем сиденье машины…

Робин сдержанно улыбнулась. Спокойные карие глаза смотрели на него сквозь затененные стекла очков на бледном худом лице, на грудь падала перекинутая через плечо толстая каштановая коса, которую она время от времени поглаживала.

— Вот только волосы ты перекрасила, а в остальном… — Скип оценивающе взглянул на нее и добавил: — Впервые я увидел тебя в Линкольн-парке в Чикаго… Боже ты мой, как давно это было! Нам было всего… кажется, по девятнадцать?

— Это тебе было девятнадцать, а мне только восемнадцать, — сказала Робин. — Это было в субботу 24 августа 1968 года перед началом съезда Демократической партии. — Она кивнула, снова все вспоминая. — Линкольн-парк…

— Сотни, тысячи демонстрантов и полицейских, а я сразу тебя заприметил. Это же студентка из Мичиганского университета! Ты забралась на бочку и размахивала перед носом у полицейских плакатом с красной надписью: «Долой отправку наших парней во Вьетнам!» Я все смотрел на тебя. Худенькая, трепетная, а волосы у тебя были длинные, падали на спину… Я тогда сразу положил на тебя глаз.

— У тебя волосы были длиннее, чем сейчас, — сказала Робин. — Копы схватили тебя за волосы, но нам удалось вырваться, и я стянула их тебе резинкой в конский хвост.

— Думаешь, я забыл? — Он провел ладонью по своим волосам. — Обычно я их так не ношу, это только сегодня.

— Я бы узнала тебя где угодно. Помнишь ту, первую ночь? В машине того парня?

— На нее набрели копы, — усмехнулся Скип. — Целая банда в таких небесно-голубых шлемах. Я поднял голову и увидел перед собой их наглые рожи. Один постучал в окошко: «Что вы там делаете?» Я говорю: «А как по-твоему? Я здесь с девочкой». Тогда они стали молотить по машине. И тут появляется владелец машины, помнишь? Он глазам своим не поверил. «Эй, что вы делаете с моей машиной?» Он стал их отталкивать, а те оглушили его дубинкой и затолкали в свой фургон. В дрожь бросает, как вспомнишь…