— Рому принесите, ventrebleu! У Лукаса возьмите!

Лукас неохотно остался нести вахту на мостике, но Дидье точно знал, что ром у него в запасе всегда есть.

Жаклин тоже торопливо встала, сильно побледнев и, не глядя на Дидье, пробормотала:

— Ох, я вот тоже такого не могу, прости…

— Да я бы никогда не позволил тебе, ma petite, пачкать руки в моей крови, — горячо заверил её Дидье. — Давай, беги отсюда, я сам. Не левша небось.

— И что с того, что не левша? — проворчал Грир, беря бутылку, испуганно просунутую Марком в дверную щель. — Сам он, нашёлся умелец… Нитки, ножницы, корпия где?

Дидье заморгал и растерянно кивнул на боковой шкафчик, где стояла большая деревянная шкатулка. Ею, видимо, и пользовались для лечебных целей, а не для рукоделия, как подумал Грир. И действительно, едва он поднял крышку шкатулки, как оттуда резко запахло травами.

Дидье отвернулся.

На «Маркизе» всё ещё царила Маркиза.

Повсюду, повсюду…

И что по сравнению с этой болью была боль от раны, располосовавшей его плечо…

Он поднял глаза и наткнулся на внимательный спокойный взгляд Грира. Ничего не говоря, тот вытащил из шкатулки чистую тряпицу, корпию, моток ниток и ещё что-то — Дидье больше не стал туда смотреть, а со всем возможным ехидством осведомился, слыша, как в жестяную миску полился ром:

— Ты бывший доктор, что ли, кэп?

— Видел слишком много дурней, загнувшихся от лихорадки, — кратко ответствовал Грир, стряхивая с пальцев капли рома. — Ну вот, garson, теперь хоть ругайся, хоть ори, если невмоготу станет, но только не дёргайся.

— Tres bien, — хрипло согласился Дидье, опуская ресницы. — Орать не буду… хочу тебя спросить… посоветоваться… давно хочу… Vertudieu!

Судорожно втянув в себя воздух, он отчаянно заскрипел зубами и зажмурился, когда Грир щедро залил рану ромом прямо из бутылки.

Голова у него неудержимо пошла кругом, и он вынужден был вцепиться в край стола. Больше всего он боялся, что сейчас грохнется без памяти, как девчонка…

Тёплые твёрдые пальцы уверенно легли ему на шею, наклоняя голову к коленям.

— Вот так и посиди, — тихо сказал капитан. — И дыши глубоко. Я… постараюсь управиться побыстрее. Только не смотри сюда и просто говори, что хотел. Держи.

Он сунул Дидье бутылку, и тот, выпрямившись наконец и немного отдышавшись, отхлебнул из горлышка. Снова отдышался. И заговорил.

— Я рассказал губернатору, что знаю одну тайну… много лет… потому-то он и не… Palsambleu!.. — В ход пошла иголка, и на это в самом деле лучше было не смотреть. — И потому Каммингс меня не вздёрнул. Я сказал, что никто не покажет ему этого места, кроме меня. И я не соврал. Ну или почти… — Дидье искоса глянул на невозмутимое лицо Грира, который шил так сосредоточенно, что хотелось улыбнуться, хотя кожу жгло будто огнём. — Кэп, ты, видать, не доктором был, а белошвейкой.

— Болтай, болтай, ага, — Грир тоже усмехнулся углом рта.

Он сразу понял, что чертяка Дидье что-то наврал губернатору Каммингсу, иначе, появившись здесь, они нашли бы только его безжизненное тело, болтающееся на виселице. И Грир мрачно подумал, что, пощадив Дидье Бланшара, Каммингс в первую очередь пощадил самого себя. В его сраной резиденции не осталось бы не только ни одной живой души, но и камня на камне.

Дидье было необязательно знать об этом, как и о том, что всякий раз, аккуратно вонзая иглу в его измазанное кровью плечо, Грир ощущал это всей своей кожей.

— Продолжай, — ровным голосом поторопил он.

Лучше, наверное, объяснить всё сразу, — подумал Дидье.

— Я не хочу торговаться с Жаклин, но хочу, чтоб она вышла за меня замуж. А она просто так нипочём не согласится. Она считает меня никчемным пустомелей. Она что-то выдумала, чтобы все сочли её вдовой… и решила — пусть так и будет, но это же неправильно! Она сказала Ивонне, что её отец умер. Но я-то живой, palsambleu! — горячо выпалил Дидье, уже не обращая внимания на острые уколы иглы и на капли крови, щекотавшие кожу. — Эта тайна — мой козырь. Так получилось с губернатором. А Жаклин… она согласится за меня выйти, если я всё расскажу ей?

— Так, — задумчиво произнёс Грир, нахмурив брови, но не отрываясь от своего занятия — чёртова иголка стала скользкой от крови. Парень хотел отвлечься от боли и нёс всякий вздор, но, проклятье, он был так уверен в том, что говорит! — Сдаётся мне, garson, что у тебя уже лихорадка.

— Да нет же, vertudieu!

Дидье протестующе мотнул головой, облизнул губы и попытался начать сначала, но Грир спокойно прервал его:

— Первое. Ты хочешь жениться, чтобы остаться с ней?

Подумав, Дидье честно сказал:

— Я хочу жениться на Жаклин только ради Ивонны. Я должен узаконить свою дочь, пусть даже втайне. Не хочу лишать Жаклин свободы или… — Он чуть помедлил. — Или лишаться свободы сам.

— Ну-ну. А как же священные брачные клятвы, принесённые перед лицом Господа нашего? — Грир насмешливо вскинул бровь, на мгновение глянув Дидье прямо в глаза. — Ты ещё не произнёс их, а уже собираешься нарушить?

Дидье низко опустил голову, а потом, помолчав с минуту, решительно и очень серьёзно проговорил:

— Господь добр. Он поймёт. А поймёт — значит, простит.

Грир возвёл глаза к потолку, но сказал только:

— Продолжай. Тайна?

Дидье мельком посмотрел на своё покрасневшее и вспухавшее на глазах плечо, в очередной раз пожелал синемундирному щенку с саблей немедля обосраться, — mon hostie de sandessein! — и послушно продолжал:

— Возле острова Сан-Карлос лежит испанский галеон, разбившийся больше века назад. До сих пор его никто не нашёл. Его трюмы нагружены индейским золотом. О том, где он затонул, не знает никто, кроме меня. Я поклялся молчать… одному человеку, и я молчал почти девять лет. Человек, которому я клялся, умер.

Грир тоже молчал, продолжая деловито класть стежок за стежком.

Так и не дождавшись ответа, Дидье брякнул, озадаченно глядя на его потемневшее лицо:

— Память пришьёшь, кэп. Моя бабушка всегда ругалась — нельзя зашивать на человеке, память пришьёшь.

Он хмыкнул — это и вправду было смешно, и тут же осёкся — капитан почему-то становился всё мрачнее и мрачнее. Как грозовая туча.

Грир аккуратно затянул последний узел, смочил чистую тряпицу в остатках рома и быстро провёл ею по свежему шву сверху донизу под сдавленное шипение Дидье.

— Всё. Только перевязать.

Он обтёр руки другой тряпицей и крепко взял Дидье за здоровое плечо, вновь остро глядя ему в глаза из-под сошедшихся к переносице бровей:

— Ну что?

— Tres bien, — пробормотал Дидье растерянно. — Скажи же, кэп… если я расскажу про это Жаклин, она согласится за меня выйти?

Грир отвёл взгляд. Боже правый, Боже карающий, Боже милосердный…

Этот чёртов паршивец перевернул ему всю душу и сам не заметил этого.

— Почему ты не рассказал всего этого Тиш и остальным?

— Я обещал молчать, — просто объяснил Дидье. — И даже после смерти этого человека… я чувствовал, что надо молчать. Не знаю, почему.

Грир сдерживался изо всех сил.

— Что из сказанного тобой знает губернатор?

— Всё, кроме настоящего названия острова, — легко отозвался Дидье. — Я же не дурак.

— Ты не дурак, да… — медленно произнёс Грир, а потом загремел, уже не в состоянии сдержаться: — Ты идиот! Полоумный идиот! Вон! — проревел он, швырнув в распахнувшуюся дверь камбуза пустую бутылку из-под рома, и дверь мгновенно захлопнулась. — А мне — мне! — ты сказал настоящее название этого сраного острова?!

Дидье молча кивнул.

— Почему?! — прорычал Грир.

Дверь вновь слегка приоткрылась, и на этот раз он швырнул в неё табуретом, на котором раньше сидел.

— Почему? — повторил он очень тихо, запуская пальцы в вихры Дидье и снова впиваясь взглядом в его широко раскрытые глаза.

В которых не было и тени испуга или смятения, а только упрямая решимость.

Дидье повёл здоровым плечом и уверенно сказал:

— А кому мне ещё рассказывать? Это же ты.