— Что? — ахнул Моран. — И ты об этом так… спокойно говоришь?!

Старпом повёл плечом:

— А что мне остаётся? Всё равно они — не Ламберт. И она возвращается от них — ко мне. Всегда возвращается.

— Тебе надо драться за неё! — ошеломлённо выдохнул Моран, не зная, презирать или уважать Дидье за эдакое. — Она же твоя!

— Не моя, я ведь уже сказал, — твёрдо возразил тот. — И с кем мне драться-то — с ней, что ли?

Моран потёр лицо ладонями. Он решительно не мог этого принять, не мог даже вообразить, что он простил бы такое… Гриру…

Какого дьявола, при чём тут Грир?!

Он неистово замотал головой и выпалил:

— Но это… больно! Она должна понимать, как тебе больно!

Улыбнувшись мимолётной горькой улыбкой, так не походившей на его обычную бесшабашную ухмылку, Дидье стиснул его плечо:

— Nombril de Belzebuth! Я же ей никогда этого не покажу.

Он отрешённо посмотрел вдаль, туда, где свинцовые волны смыкались с горизонтом. А потом перевёл взгляд на Морана:

— Прости, друг. Ты расстроился. Я не хотел.

Он похлопал канонира по плечу, подымаясь на ноги, и будто растворился в предрассветной туманной дымке.

А Моран молча уронил голову на скрещённые на коленях руки.

По сравнению с громадой «Разящего» «Сирена», покачивавшаяся на волнах невдалеке от него, выглядела совсем хрупкой. Как и её хозяйка рядом с Гриром.

Но хрупкой она не была.

— Я не за этим пришла к тебе, Эдвард, — ровно сказала Жаклин Делорм, бестрепетно глядя в глаза капитану «Разящего», и тот неохотно убрал ладонь с её бедра, проворчав:

— Думаешь, я позволю тебе уйти нетронутой?

— Думаю, да, — непринуждённо подтвердила француженка и весело рассмеялась, услышав ругательство Грира.

Тот сидел, упёршись локтями в стол, в расстёгнутом камзоле, с бокалом вина в руке. Жаклин, — тоже в камзоле, только застёгнутом, и в мужских бриджах, — откинулась на спинку кресла. Грир невольно залюбовался игрой света на её распущенных волосах. Маленькая рыжая чертовка. Маленькая и храбрая!

— Обещай подумать над тем, что я предложила, Эдвард, — Жаклин снова наклонилась к нему, вертя в пальцах бокал. — Ост-Индская торговая платит хорошо. Это выгодней, чем гоняться за испанцами по всем Карибам, и без зряшного риска.

— Я люблю рисковать. И я не только за испанцами гоняюсь, — оскалился Грир, а женщина сердито воскликнула:

— Тебя повесят за это!

— Зато я свободен! — Грир закрыл глаза, спасаясь от её почти презрительного взгляда. — Мне нужна «Маркиза», вот и всё. С этим кораблём я буду непобедим. Он волшебный.

— Волшебный! — раздувая тонкие ноздри, передразнила его Жаклин и порывисто встала. — Ты же умный человек, Эдвард, что за чушь ты городишь!

— Ты ненавидишь Маркизу, а она ведь тебя даже не знает… — удивлённо протянул Грир и тоже поднялся. — Почему? Потому что она раздаёт свои прелести даром, когда их можно выгодно продать? Это главное для тебя, не так ли?

— Как ты смеешь?! — прошипела Жаклин и замахнулась, но ударить не успела — ладонь Грира молниеносно сомкнулась на её запястье. С минуту они стояли, сверля друг друга взглядами, а потом француженка негромко произнесла:

— Она просто развратная кошка. Но все вы… — в голосе её прорвалась неподдельная горечь, — вы все опьянены ею!

Грир медленно разжал пальцы, а Жаклин подняла взгляд — холодный и острый.

— В Порт-Ройяле, Эдвард, я отведу тебя к лучшим ювелирам, чтобы они оценили алмаз, который она всучила тебе. И ты сам убедишься, что она тебя обманула.

— Если это так… и если ты поможешь мне её настичь, — хрипло вымолвил Грир, — так и быть, я запродам свою шкуру твоей Ост-Индской.

Торжествующе улыбнувшись, Жаклин небрежно похлопала его по руке.

Дело было наполовину сделано.

День сменялся ночью, и снова днём, и снова ночью. По вечерам при свете луны Дидье и Тиш пели на палубе — поочерёдно и вместе, звенела гитара Лукаса, и Марк показывал всем созвездия на ночном небе с помощью какого-то диковинного прибора, цитируя наизусть отрывки из своего драгоценного Лапласа, а Тиш смеялась, тормошила его, и казалась при этом совсем девчонкой.

Всё это было до того непривычно Морану и так чудесно, что у него больно щемило в груди, а на глазах то и дело вскипали невольные слёзы. Он уходил в свою каюту, притворяясь уставшим и мрачно думая о том, что совсем раскис на этом дурацком волшебном корабле.

Однажды ночью он подскочил на своей постели — весь в поту, с отчаянно колотившимся сердцем.

Ему приснился Грир.

Вернее, первая ночь с Гриром, когда Моран очнулся, задыхающийся, опоенный дурманом, которого Грир подсыпал ему в вино, сделав лёгкой добычей. Очнулся, чтобы бессильно биться в его беспощадных руках, корчиться от боли и унижения под его сильным телом.

От боли, унижения и… блаженства.

Моран замычал от отвращения к себе, швыряя на пол скомканную простыню в липких пятнах собственного семени.

Тело, проклятое тело.

Он угрюмо усмехнулся и откинулся назад, прислонившись затылком к переборке.

Он знал, что лжёт себе. Он не мог больше существовать без этих ночей. Без пьянящего ощущения опасности, исходившего от Грира. Опасности, силы, страсти.

Страсти, обращённой к нему, Морану.

Он застонал, утыкаясь пылающим лицом в ладони.

Следующей ночью он увидел во сне, как Грира казнят. Всё, как в том кошмаре, что привиделся ему во время горячки. Чёрный капюшон палача. Толстая верёвка, охватившая шею капитана «Разящего». Вызывающая усмешка на его осунувшемся лице. Сапог палача, выбивающий пустую бочку у него из-под ног.

Моран проснулся от собственного вопля и, не осознавая, что делает, вылетел на палубу «Маркизы».

Предутренний бриз пробрал его дрожью до самых костей, но вернул ясность мыслям.

Он поглядел наверх, на мостик, где, тихонько насвистывая, размеренно расхаживал вахтенный. Судя по свисту, это был Дидье. Если старпом «Маркизы» не имел возможности болтать или петь, то он, конечно же, насвистывал, как же иначе?

Ох, Дидье…

Моран зажмурился и едва не застонал, подумав о неотвратимом выборе, который он должен был сделать, чтобы сохранить в целости собственный рассудок.

«Рано или поздно он всё равно вернётся ко мне».

Стоя у планшира своей «Сирены», Жаклин Делорм мрачно размышляла о том, что судьбе, должно быть, нравится шутить. И шутки её отнюдь не были добрыми.

Из всех судов, рассекавших сейчас Карибское море, к застрявшей на мели беспомощной «Сирене» подошла именно «Чёрная Маркиза». И значит, спасением своего корабля, экипажа, груза, да и собственной жизни она будет обязана Тиш Ламберт и Дидье Бланшару.

— Ventrebleu! — выплюнула Жаклин совсем не благородное ругательство, едва удерживаясь от того, чтобы не начать бешено колотить по планширу кулаками.

Проклятая «Маркиза»! Возникшая из ниоткуда — и это после того, как «Разящий» прочесал тут каждый проклятый пролив!

Жаклин снова мрачно усмехнулась. Конечно же, алмаз, который всучила Гриру эта ведьма, был фальшивым. Ювелиры Порт-Ройяла так и не смогли определить, из какого материала изготовлен этот великолепный камень, но в том, кто его изготовил, сомневаться не приходилось — Марк и Лукас Каннингтоны, маленькие прохвосты, которые могли бы купаться в золоте… если б это их хоть сколько-нибудь интересовало.

Идиоты.

Все они на «Маркизе» — беспечные, никчемные идиоты, ventrebleu!

Но… с другой стороны, какой ещё корабль, застигнув «Сирену» в столь бедственном положении, пришёл бы ей на помощь столь бескорыстно?

Да никакой.

Всё, что ни случается, к лучшему.

Наблюдая за тем, как Дидье Бланшар весело спрыгивает в молниеносно спущенную на воду шлюпку, Жаклин отчаянно прикусила губу.

Пусть так. Пусть она будет обязана жизнью этому шалопаю.

В конце концов, она и так уже обязана ему тем, что для неё дороже самой жизни.