Кэтрин была хорошей матерью. Правда, излишне суровой. К тому же она все еще была страстно влюблена в мужа, что иногда встречаешь у внешне холодных женщин, которые обычно являются больше женами, чем матерями. Мне даже кажется, что она немного ревновала Говарда к Джуди, и Джуди об этом знала.

Итак, появлялась Джуди, и, как по мановению волшебной палочки, начинал трезвонить телефон, а перед домом останавливались яркие спортивные автомобили, которые могли стоять часами.

Джозеф с покорным видом освобождал по десять раз на дню пепельницы, полные окурков, время от времени уныло сообщая мне что-нибудь вроде:

— Кто-то прожег сигаретой поверхность вашего бюро времен королевы Анны, мадам.

Я всегда была для него только «мадам», что иногда просто выводило меня из себя.

— Не обращайте внимания, Джозеф. Молодость требует жертв.

После этого он уходил, несколько подавленный, но, как всегда, полный достоинства. По-своему он был таким же необщительным, как и Сара, таким же чудаковатым и стремящимся стушеваться, как все хорошие слуги.

Итак, в тот апрельский вечер, когда исчезла Сара, Джуди была со мной. Она появилась, вся кипя негодованием, перед самым ужином и сейчас выкладывала свои обиды. Мэри Мартин куда-то ушла на весь вечер, и мы с Джуди были за столом одни.

— Право же, Кэтрин просто невыносима, — голос Джуди дрожал от возмущения.

— Она, вероятно, говорит то же самое о тебе.

— Но ведь это же глупость. Она не хочет, чтобы я виделась с Уолли. Уолли, конечно, не тот человек, из-за которого не спишь по ночам, но он все же мой брат.

Я промолчала. Неприязнь матери Джуди к сыну Говарда от первого брака была давней проблемой в семье. Кэтрин ревновала мужа, она никак не могла примириться с тем, что он уже был однажды женат, даже если тот ранний брак и оказался неудачным. И одним из следствий этого была ее ненависть к Уолли и всему тому, что за ним стояло, хотя нельзя сказать, что за ним стояло слишком много. Он был обычным сыном богатого человека, по-своему обаятельным, но довольно нервным с тех пор, как вернулся с фронта после войны. Однако он был похож на Маргарет, первую жену Говарда, и Кэтрин не могла ему этого простить.

— Тебе нравится Уолли? — в голосе Джуди звучал упрек.

— Конечно.

— И он здорово отличился на войне.

— Несомненно. Не понимаю, чего ты добиваешься? Ты что, пытаешься в чем-то оправдаться?

— Мне кажется, мы относимся к нему просто отвратительно. Что у него есть? Немного денег от папы, и все. А теперь и я не смогу его видеть.

— Но ты сможешь, — возразила я. — Ты увидишь его сегодня. Он собирался зайти, чтобы взглянуть на старинный шкафчик с инкрустацией из золотой бронзы, который мне прислала Лаура.

При этих моих словах Джуди так обрадовалась, что тут же позабыла о своем раздражении.

— Но это чудесно! — воскликнула она. — А в нем есть потайные ящики? Я просто обожаю такие вещи.

С этими словами она вернулась к своему ужину, продолжая поглощать все в неимоверных количествах. Ох уж эти юные создания с их осиными талиями и здоровым аппетитом!

Джуди уже сбегала на третий этаж поздороваться с Сарой, и сейчас, когда мы сидели за ужином, я услышала, что Сара спускается вниз. В этом не было ничего необычного. Иногда по вечерам она ходила в кино или выводила на прогулку Джока и Изабеллу. Камин в музыкальной комнате расположен под углом, и в зеркале, которое висит над ним, мне со своего места за столом хорошо видна лестница. Сначала появлялись мягкие туфли на низком каблуке, затем край белой юбки, серый жакет, и, наконец, в поле моего зрения оказывалась вся Сара.

В этот вечер, однако, увидев, что она сменила свой сестринский наряд на обычную одежду, я спросила:

— Идете в кино, Сара?

— Нет, — ответила она, как всегда, лаконично.

— Не могли бы вы взять собак? Их сегодня вечером еще не выгуливали.

Казалось, она колеблется. Я заметила странное выражение на ее лице.

В этот момент Сару обнаружили собаки и принялись радостно прыгать вокруг нее.

— Возьми их, — попросила Джуди.

— Ну хорошо, — проворчала, соглашаясь, Сара. — Сколько сейчас времени?

Джуди бросила взгляд на часы и ответила ей, добавив при этом:

— И, пожалуйста, веди себя хорошо, Сара.

Сара промолчала. Она взяла собак на поводок и вышла. Было пять минут восьмого. Она вышла и больше не вернулась.

Мы с Джуди продолжали сидеть за столом, вернее, это я сидела, а она ела и время от времени отвечала на телефонные звонки. Один раз позвонил молодой человек по имени Дик, и в голосе Джуди зазвучали такие странные нотки, что у меня даже возникли некоторые подозрения. Однако на следующий звонок она отвечала довольно холодно.

— Не понимаю, почему. Она прекрасно знала, куда я еду… У меня все в порядке. Если мне захочется совершить какую-нибудь глупость, я найду для этого другое место… Нет, она вышла.

Я привожу здесь этот разговор, так как впоследствии он оказался чрезвычайно важным. Если не ошибаюсь, он произошел вскоре после ухода Сары, в пятнадцать минут восьмого или около того.

Джуди вернулась к столу, всем своим видом выражая негодование.

— Это дядя Джим, — ответила она на мой немой вопрос. — Нет, ты представляешь, мама опять натравила его на меня. Старый дурак!

Неприязнь Джуди к Джиму Блейку, которую она всячески подчеркивала, была вызвана не какими-то его личными качествами, а тем, что он действовал как представитель Кэтрин, когда Джуди была у меня.

Лично мне Джим нравился. Возможно, потому, что он всегда оказывал мне мелкие знаки внимания, которые так ценят женщины моего возраста, а Кэтрин просто обожала его.

— Он спросил Сару, и я сказала, что она вышла. Интересно, зачем это она ему понадобилась?

— Может быть, Кэтрин просила его что-нибудь ей передать?

— Вероятно, — ядовито заметила Джуди, — чтобы она за мной присматривала.

Надеюсь, я ничего не перепутала. Столь многое произошло в тот вечер, что я с трудом припоминаю этот спокойный ужин, то есть спокойный, конечно, до того момента, как Джозеф принес нам кофе.

Помню, мы говорили о Джиме, причем Джуди — с обычным для ее возраста презрением к человеку сорока с лишним лет, не занятому никаким серьезным делом. Однако Джим, надо отдать ему должное, организовал свою жизнь по-своему неплохо. Старый холостяк, он предпочитал проводить время в обществе других, и причина, как я догадывалась, а Джуди не могла понять, была здесь одна — страх одинокого человека перед одиночеством.

— Дядя Джим и его приемы! — презрительно фыркнула Джуди. — Интересно, откуда он берет на них деньги?

— У него кое-что есть благодаря его матери.

— И, вероятно, еще больше благодаря моей!

Возможно, она была права, поэтому я ничего не ответила на ее замечание, а так как для Джуди, ни в чем не испытывавшей недостатка, деньги значили очень мало, она тут же забыла о своем раздражении и снова развеселилась.

Я с трудом припоминаю, каким был Джим в те дни, как он выглядел в тот вечер, когда покидал свой дом. Высокий, державшийся по-прежнему прямо человек с седеющими волосами, аккуратно зачесанными назад, чтобы скрыть небольшую лысину, он был всегда учтив и одет с иголочки. Он был также весьма популярен. Джим никогда не позволял делу, а в его случае это были операции с недвижимостью на дилетантском уровне, стать помехой игре в гольф или партии в бридж, и в ответ на присылаемые ему многочисленные приглашения постоянно устраивал чаепития или званые обеды. У него был слуга-негр по имени Амос, который умел перевоплощаться почти мгновенно. Амос готовил обед, потом, одетый в смокинг, подавал его гостям и, наконец, уже в крагах и кожаной куртке ждал их у машины, когда, попрощавшись с Джимом, они выходили из дому. Так как для многих все негры выглядят одинаково, складывалось впечатление, что у Джима целая свита слуг.

— Мечта всех невест, — заключила язвительно Джуди, и в этот момент появился Джозеф с нашим кофе.

Это было, как заявил он в полиции, а затем и перед присяжными, в семь тридцать или семь тридцать пять.