Отца Иоанна тоже пригласили в Москву для благой беседы с Михаилом Федоровичем и новым патриархом Иоасафом, затем отпустили с «дары от них многи» в Нижний Новгород{8}.

Там, на волжских берегах, в течение года возникли и новая «благочестивая» философия, и скромный кружок «ревнителей» истинного благочестия. Как всегда, становлению движения содействовал конфликт. Часть священников, ведомая попами Спасской и Архангельской церквей, не приняла постулаты Неронова по причине их неудобства для прихожан. Сторонники нового учения добивались запрета многогласия (разбивки текста молитвы или песнопения на ряд отрывков для одновременного произнесения двумя и более лицами), чггения часов на утренней службе, а не в обед, практики прокуратства (притворства нищим или юродивым), 6о-быльства пономарей, брани, рукоприкладства и хождения в церквах, пьянства, употребления в пищу «удавленины» (удушенных птиц и зверей), языческих забав с медведями, скоморохами, кулачными боями, колядованием, азартных игр. Оппоненты не понимали, зачем обеднять аскетизмом и без того трудную жизнь. О том, что самоотречение должно воспитать нового человека, радеющего об общем благе, а не о собственной корысти, нероновцы если и заикались, то опять же не находили сочувствия как среди коллег, так и у горожан, живших днем нынешним, а не грядущим.

В конце концов отвергнутые земляками, неоднократно битые ими, отчаявшиеся, восемь священников вместе с вожаком обратились за поддержкой к хорошему знакомому Неронова — патриарху Иоасафу. Весной или летом 1636 г. они отправили в Москву челобитную с описанием греховных пороков и зазорных привычек сограждан, подлежащих искоренению, для чего требовался указ святейшего владыки, авторитета непререкаемого для православных, и нижегородцев тоже. Иоасаф инициативу из Нижнего поддержал 14 (24) августа 1636 г., но не указом, а «Памятью», актом скорее рекомендательного характера. Сохранился экземпляр, адресованный московским иереям, почти дословно повторяющий пассажи челобитной{9}.[3] Увы, расчет на патриарха не оправдался. Широкого отклика нижегородский манифест не имел, и второго Кузьмы Минина из Ивана Неронова не вышло. «Память» «разбудила» единицы, и, похоже, одного из «проснувшихся» звали Стефаном Ванифатьевым.

О прошлом этого человека ничего не известно. Версия о службе диаконом в Благовещенском соборе в середине 30-х годов документально не подтверждается, ибо в списках причта главного храма и шести соборных приделов данное лицо не значится. При каких обстоятельствах обратил на него внимание боярин Б.И. Морозов, воспитатель («дядька») царевича Алексея Михайловича, мы тоже не знаем. Возможно, с ним водил знакомство протопоп Благовещенского собора Кремля, царский духовник Никита Васильев. Возможно, ему повезло случайно попасть в поле зрения самого Бориса Ивановича, либо кто-то из родных или друзей сановника хорошо отозвался о нем… Зато не подлежит сомнению, почему им заинтересовался Морозов. Вельможу привлекли начитанность, рассудительность и, особенно, ревностно благочестивый образ жизни Ванифатьева. Придет время и он использует эти достоинства в сугубо политических целях. А пока…

А пока нам стоит задаться вопросом: почему же воззвание нероновцев прозвучало, можно сказать, вхолостую? Ведь страна нуждалась в свежих идеях, способных переломить череду неудач. Почему нижегородцу Минину в 1611 г. посчастливилось всколыхнуть целый народ, а нижегородцу Неронову в 1636 г. нет? Потому что в 1611 г. у русского народа национальный лидер отсутствовал, а в 1636 г. был. Пока отец Иоанн в Нижнем оттачивал принципы духовного возрождения России, Иван Борисович Черкасский за два года, во-первых, сумел крупное военное поражение под Смоленском превратить в маленькую дипломатическую победу при речке Поляновке. 17 (27) мая 1634 г. послы Ф.И. Шереметев и А.М. Львов, опираясь на героизм защитников крепости Белой, создание за зиму в Можайске новой армии и обещание турок открыть той же весной второй фронт, вынудили поляков подписать мирный трактат, признавший Михаила Федоровича русским царем, а городок Серпейск с окрестностями — русской территорией. Во-вторых, князь занялся тем, что его предшественнику надлежало сделать в первую очередь — строительством оборонительных рубежей на четырех дорогах (шляхах, сакмах) — Ногайской (рязанское направление), Изюмской, Муравской и Кальмиусской (тульское направление), по которым татары прорывались в густонаселенные районы страны.

К тому же вокруг первого министра собралась сильная команда единомышленников из старых и молодых кадров. Первую роль в ней играли три думных дьяка — Иван Тарасьевич Грамотин, с 19 (29) мая 1634 г. вновь руководивший Посольским приказом, Федор Федорович Лихачев (заместитель, в 1632—1633 гг. в ссылке, с осени 1635 г. де-факто глава приказа) и Иван Афанасьевич Гавренев, с 11 (21) августа 1630 г. служивший заместителем князя в Разрядном приказе. Другие отвечали за второстепенные сферы. Назар Иванович Чистой и Степан Кудрявцев помогали контролировать финансы в приказе Большой казны. Григорий Иванович Нечаев значился в приказе Большого дворца при A.M. Львове, часто отвлекаясь на особые задания, к примеру, в Приказ сыскных дел. Иван Минич Нестеров заведовал канцелярией Стрелецкого приказа. Похоже, большим доверием князя пользовался и Иван Васильевич Биркин, до октября 1628 г. дворецкий патриарха Филарета, затем в опале, а с 1632 г. ясельничий, управляющий царским Конюшенным двором.

Ему Черкасский поручил опробовать южнее Рязани совет служилых людей Г.Ф. Киреевского, М.И. Спешнева и И. Носа, допрошенных в Разряде 18 (28) августа 1635 г. Обыкновенное выяснение, в каком месте лучше строить новую крепость, обернулось пересмотром всей стратегии антитатарской обороны. Очевидно, Михаил Иванович Спешнев осмелился раскритиковать шаблонные действия правительства, наметившего на 1635 г. возобновление разоренного в Смуту Орла, укрупнение Чернавска (восточнее Ельца) и закладку города на реке Воронеж. По мнению знатока, татарам путь в центр государства закроют не разбросанные по степи крепости и остроги, а сплошные фортификационные линии между естественными преградами — лесами и реками. Иван Борисович слушать подданных умел, и 5 (15) сентября 1635 г. Спешнев в паре с Биркиным возглавил предприятие но созданию «рязанской» сторожевой полосы. 11 (21) октября они заложили крепость Козлов (ныне Мичуринск), за зиму проинспектировали окрестные земли и 3 (13) марта 1636 г. получили санкцию Боярской думы на возведение земляного вала протяженностью в двадцать восемь километров. Козловская засечная черта высотой в три метра выросла за полгода, с 20 (30) апреля по 16 (26) октября 1636 г., имея на западном фланге реку Польный Воронеж, а на восточном — реку Челновая, за которой возникли еще три форпоста — Тамбов, Верхний и Нижний Ломов. Боевое крещение линия приняла 3(13) августа того же года, отразив попытку прорыва татарского отряда западнее реки Челновой{10}.[4]

Любопытный факт. Черкасский разрешил заселять Козловский рубеж крепостными в качестве вольных казаков. Пример заботы о подлом сословии с его стороны не единичный. Боярин сопротивлялся упразднению урочных лет поиска беглых, в феврале 1637 г. под давлением извне подняв планку с пяти до девяти, а в июле 1641 г. до десяти лет, запретил закабаление обедневших дворян, боролся с системой закладчиков, сокращавшей разночинное посадское население и ускорявшей рост холопства, юридически зависимого от светской и церковной аристократии. Умеряя власть «сильных мира сего», брат царя тем не менее не потерял в их доверии, ибо все хорошо понимали, во имя чего приносятся те или иные жертвы: Россия готовилась к третьему раунду битвы за Смоленск. А в нем должен участвовать народ, кровно заинтересованный в победе своего государства, государства, неравнодушного к заботам если не каждого, то уж точно большинства общества. И Россия при князе Черкасском была таким государством. Оттого инициатива Неронова долгое время оставалась невостребованной.

вернуться

3

Знаменитую челобитную подписали «поповской староста Оуспенской поп Симеон, да Вознесенской поп Анофрей, да Николской поп Мелентей Емельянов, да Происхожденской поп Тит Емельянов, да Сергиевской поп Андрей Трофимов, да Георгиевской пои Василей Никитин, да Покровской поп Иван Гавриилов, да Казанския Богородицы поп Трифон Алексеев, да Воскресенской поп Иван Неронов».

вернуться

4

17 (27) мая русская и польская делегация подписали прелиминарные статьи Поляновского договора, окончательный текст утвердили 4 (14) июня 1634 г.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: