– …вариант, заключающий в себе крутой поворот, отличающий хорошую комедию, то есть прием обманутого ожидания в третьем акте. Иными словами – в третьем акте…

Хотя могли бы. Говорить. Кошки.

– …ход событий идет как бы сызнова, трансформируясь в комедию. Сейчас я как раз и попытаюсь воссоздать перед вами третий акт. Ему свойственны черты гротеска, но разве не гротескна жизнь? Возможно, представляемая мной версия как раз выхвачена из жизни.

Итак, все начинается с того, что Шпицхирн дарит Густаву на день рождения выполненную из мрамора голову флоры. Об этом в книге упомянуто, скорее, вскользь. Соблюдены лучшие античные традиции, индивидуальный заказ – Шпицхирну пришлось слегка издержаться. Голова римской богини изготовлена не из какой-то там спрессованной мраморной крошки, а высечена из настоящего каррарского мрамора. Густав давно мечтал заиметь такую, и отныне Флора красуется на ручной работы серванте, где Густав хранит запасы коллекционного шотландского виски. Вам, несомненно, известно такое понятие классической драмы, как «трагическая ирония». Вот и здесь она присутствует. «Тебе не кажется, – спрашивает его Шпицхирн, – что однажды она возьмет да и свалится оттуда?»

Захваченный сюжетом читатель, как водится, вскоре забывает эту краткую фразу. Шпицхирн с Густавом перебирают один за другим планы инсценировки убийства. Даже обычное убийство очень нелегко превратить в идеальное. А уж о том, чтобы инсценировать идеальное убийство, и говорить нечего. В конце концов оба – собственно, речь идет о Шпицхирне – возвращаются к первоначальной идее отравления, навеянной Шпицхирну шекспировской трагедией. Причем основная роль отводится яду, тому самому яду, приняв который Густав на некоторое время превратился бы в покойника. Шпицхирну предстоит столкнуться с опасениями Густава, и ему стоит немалых усилий убедить последнего в полнейшей безопасности. Да, чуть было не забыл: Шпицхирн рассказывает, что об этом яде, вернее, об этом «химическом веществе» или «фармацевтическом препарате» – Шпицхирн предпочитает использовать эвфемизмы – он узнал на одном из недавних конгрессов частных детективов.

Тому, что Густав становится покладистее, в немалом степени способствует и, на его взгляд, изменившееся в последнее время отношение к нему Беатрикс. По его словам, «былой огонь чувств угас и теперь едва тлеет».

«Может, у нее появился другой?» – спрашивает Шпицхирн.

Густав и сам не раз задавал себе этот вопрос.

«Уж не ревнуешь ли ты ее?»

«Бред собачий! – бросает Густав в ответ. – Сплю и вижу, как бы от нее поскорее отделаться. Одно меня беспокоит: стоит Менле догадаться о ее новом романе, и плакали наши с тобой денежки».

«Знаешь, а ты, пожалуй, прав».

«Так все-таки есть у нее кто-нибудь или нет? Как ты думаешь?»

«Откуда мне знать?»

«Ты же детектив, черт возьми!»

«Мне поручили пасти тебя, а не Беатрикс. Но знаешь, по отдельным ее реакциям, вероятно, можно заключить, что она на самом деле… В особенности теперь, после того как ты об этом сказал… Короче, я не исключаю, что бабенка завела себе кого-нибудь еще. Но пойми, не это нас должно сейчас заботить».

«Ты имеешь в виду этот… это фармацевтическое средство?»

При этих словах Густав судорожно сглотнул.

«Что же еще, по-твоему?»

«И что, примешь его, вроде как умер, а потом снова опоминаешься?»

«Стопроцентная гарантия».

Идею Густава сначала опробовать средство, приняв малую дозу, Шпицхирн отклоняет. И вот почему: первое, если Густав так и не проснется, что ему с этого? И потом, общеизвестен факт, что прием сильнодействующих наркотических веществ дважды через относительно короткий промежуток времени небезопасен.

Теперь мы подошли к тому, как Шпицхирн пускает в глаза пыль Менле насчет того, как собрался обдурить полицию, то есть к плану безупречного убийства.

«Все будет выглядеть как самоубийство. Герр Куперц примет смертельную дозу цианистого калия».

«Вы ему, герр Шпицхирн, самолично, что ли, вольете яд в глотку?»

И Шпицхирн излагает ему довольно замысловатый план. Одной из важных его составляющих является то, чтобы Менле ни сном ни духом не ведал о его тесных отношениях с Густавом Куперцем.

Желаете выслушать план? Помните, я говорил об одном на первый взгляд второстепенном обстоятельстве? Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я недопустимым образом похоронил этот план под грудой рассказанного из-за того, что это не играет особой роли для развития действия, оставил слушателя в неведении, невольно заставив его додумывать самому. Так желаете?

– Да, – ответил профессор Момзен.

– Нелегко, нелегко, – проговорил герр Канманн, – я-то надеялся, что вы откажетесь. Итак, Шпицхирн объясняет Менле, и тот готов поверить, что частный детектив сумел раздобыть ключи от квартиры Куперца.

«Каким образом?» – желает знать строительный магнат.

И получает хорошо знакомый ответ: «Профессиональная тайна».

Это Менле может понять, поскольку и его жизнь – сплошные профессиональные тайны.

«Причем я точно знаю, – продолжал Шпицхирн, – сколько наш объект будет отсутствовать. Так что у меня будет время осмотреться».

«Но ведь это незаконно. Разве не так?»

Шпицхирн многозначительно улыбнулся.

«Если бы все действовали сплошь легальными методами, в таком случае мне пришлось бы остаться без работы».

И это не вызывает у Менле ни малейших сомнений.

«Таким образом, – заговорил дальше Шпицхирн, – у меня появилась возможность изучить его предпочтения, привычки, склонности. В том числе установить, что он полощет рот жидкостью марки «Полярный ледник». И не раз в день, а постоянно. Дело в том, что у него неприятный запах изо рта».

«Меня не удивляет, что у этого подонка изо рта несет, словно из помойки», – процедил сквозь зубы строительный магнат.

«Не вижу логики, но это, в конце концов, не важно. Я капну пару капель цианистого калия, а аромат полоскателя отобьет запах горького миндаля… Он на самом деле обладает достаточно сильным запахом…»

«Видимо, этот мерзавец и на себя литрами выливает всякую дрянь, чтобы от него не несло как от свиньи».

«…во всяком случае, специфического запаха цианистого калия, то есть горького миндаля, он не уловит. И вот он набирает в рот воды, чтобы прополоскать горло, и… – Тут Шпицхирн сделал многозначительный жест. – Дело в том, – продолжал Шпицхирн, – что Куперцу вовсе не обязательно даже проглатывать ее – цианистый калий весьма сильный яд и свое дело сделает. Потом я звоню вам… Кстати, как мне обо всем сообщить вам?»

«Я ознакомлюсь с результатом», – вместо ответа холодно произнес Менле.

«После этого мы уходим, а на лестнице вы передаете мне дипломат со вторым миллионом».

«Но…»

«Да, я забыл упомянуть еще об одном: все будет выглядеть как самоубийство. На столе будет лежать прощальное письмо».

«Прощальное письмо? Как вы собираетесь?…»

«Знаете, без умения безупречно подделать любой или почти любой почерк я бы сидел без работы».

«В том числе и мой?»

«Разумеется. Но вы на сей счет можете не опасаться. Я человек серьезный и держу слово. Я использую свои способности исключительно в интересах моих работодателей».

Все – сплошная ложь. И о дезодоранте «Полярный ледник», и о цианистом калии, и о своих способностях. На самом деле Шпицхирн сам попросил Куперца настрочить прощальное письмо.

«С какой стати, спрашиваешь, тебе писать это письмо? Да с такой, что Менле захочет своими глазами увидеть твой так называемый труп, к тому же мне так легче будет его убедить, что и полиция склоняется к версии о твоем самоубийстве: прощальное письмо – решающая улика для них. Так что давай пиши».

«Что писать-то?»

«Хочешь, чтобы я продиктовал тебе? Так и быть, продиктую. Пиши: «Дорогие друзья и все те, кто меня любил, простите меня. Но по-другому я поступить не мог. Мода на меня прошла. Я никому не нужен. Я на грани финансовой пропасти, да и вообще… Ваш Густав Куперц, в прошлом удачливый манекенщик и фотомодель». Коротко и содержательно».