– А вы кто такой? – недоуменно спросила сотрудница бюро записи актов гражданского состояния. – Тоже свидетель?

И в этот момент Бегоард впервые за много лет разревелся. Развылся, будто пес на луну.

Тотчас же прибежал еще один сотрудник бюро записи актов гражданского состояния:

– Что случилось? Кто-нибудь отказывается от заключения брака?

Баронесса завопила, Агобард привычно запихнул своего братца под мышку и уже собрался броситься опрометью из зала, органист зарядил «Свадебный марш» Мендельсона, рефлекторно последовав внутреннему приказу «Играть!», как заведено в кабаках во время пьяных драк и всякого рода недоразумений. Только Странница, спесиво вздернув нос, бросила сотруднице бюро:

– Это не обычная свадьба.

Та между тем хлопнулась в обморок, ее коллега срочно выволокла бедняжку на воздух и принялась окроплять одеколоном. Требовалось немедленно объяснить ситуацию, иными словами, выложить всю правду без остатка и сотрудникам бюро, и дожидавшимся своей очереди парам, и гостям, словом, всему миру.

– Будь все, как я предлагал, – проворчал старый барон, – все бы знала только сотрудница бюро. Но ладно уж. Меня ведь не слушают.

Впрочем, никакой катастрофы, ни даже сенсации не произошло. Ну увидели, ну рассказали другим, а те, в свою очередь, поделились открытием еще с кем-нибудь. Но как это обычно бывает в крупных городах, история сама собой довольно скоро затихла.

Вместо занемогшей коллеги исполнение всех формальностей взял на себя другой сотрудник, а что до свадебного обеда, он состоялся в узком семейном кругу.

На бракоразводном процессе фрау Странница безуспешно пыталась торпедировать законное право разведенного супруга навещать сына. Какие только контраргументы не приводились (с подачи ее адвоката, разумеется): и что отец жесток с ребенком, и что он вообще тиран и чудовище, что он распутник – ведь и не думает расстаться с этой особой, а как все отразится на нежной душе ребенка и так далее, и тому подобное. Она уже готова была заявить суду, что, дескать, Ганс – вовсе не отец ее Гетца, однако адвокат отсоветовал ей, ибо это легче легкого опровергнуть, а в случае если сей факт либо подтвердится, либо будет с треском опровергнут, на голову фрау Странницы свалится череда исков о возмещении ущерба, в частности, возмещение расходов обманутого Ганса на содержание ребенка, отцом которого он не является. Это охладило пыл фрау Странницы, и она довольствовалась тем, что суд сократил Гансу до минимума возможности встреч с сыном. Раз в месяц плюс по неделе на летних и рождественских каникулах. Однако и это привело в бешенство Странницу и ее новоиспеченного благоверного Агобарда, оба по всякому поводу и без оного старались стравить сына с отцом, косвенно внушая мальчишке, что, дескать, его отец хуже некуда. Этим они ничего не добились, напротив, Готфрид все более и более проникался расположением к Гансу, и оба изыскивали тайные способы не санкционированных судом встреч.

Вскоре вышел новый закон о семье, позволявший Страннице, теперь уже баронессе, окончательно разлучить отца с сыном. Однако этому помешал внезапный поворот событий.

Плач Бегоарда на свадебной церемонии обернулся не просто конфузом, а скорее стал провозвестником грядущей катастрофы. Следует отметить, что катастрофа для одних нередко означает благоденствие для других.

Примерно год спустя после заключения брака между Странницей и бароном Агобардом фон унд цу Айнандтером, левая нога последнего, которую он вынужден был делить со своим таявшим будто воск братом, стала обнаруживать симптомы паралича. Собственно, это нельзя было назвать параличом в буквальном смысле, просто иногда она отказывалась повиноваться. Поскольку первоначально на это обстоятельство особого внимания не обращали, лишь много позже заметили, что придаток-Бегоард выглядел уже не таким морщинисто-кожаным, как прежде, что время от времени закатывал глаза под смежившимися веками… короче говоря, отдыхал. Агобард в то же время усыхал, уменьшался в размерах, словно повинуясь неведомому процессу усадки. Врачи не могли представить на сей счет внятного объяснения. «И в медицине, – провозвещал профессор Виндлох, дока, если не эксперт, и по этой части, как и почти во всем остальном, – и в медицине тоже существует свое четвертое измерение». Независимо от упомянутых событий Странница готовилась нанести очередной удар по Гансу: барон Агобард фон унд цу Айнандтер («Агобард Скукоживающийся», как иронизировал Ганс, впрочем, в скором будущем ему станет явно не до смеха) усыновил Гетца (он же Готфрид). Причем новый закон предусматривал подобный вариант даже вопреки воле настоящего отца. Юридически это оказалось непросто, но разве есть на свете непреодолимые преграды? И Гетц, таким образом, превратился в барона Гетца фон Айнандтера, сыном Ганса уже не считался; отец его хоть и был освобожден от выплаты алиментов в пользу сына, зато лишался права на встречи с ним, и когда он, ни о чем не ведая, явился встретиться с сыном в дом Агобарда фон унд цу Айнандтера, тот лишь просунул под дверь копию соответствующего решения суда, прокричав изнутри: «Дни посещения для вас исчерпаны!» Чтобы раз и навсегда отсечь сына от отца, мальчика поместили в бдительно охраняемый интернат, адрес которого, естественно, не сообщили Гансу, мало того, директорату интерната были даны указания «пресекать все попытки бывшего отца вступить в контакт с ребенком». (Закавыченный текст – баронессы фон унд цу и т. д.)

Победа Странницы над бывшим супругом совпала по времени со все усиливавшимся усыханием барона Агобарда. Он неукротимо съеживался, уменьшался в размерах, в обратно пропорциональной зависимости от тучневшего не по дням, а по часам Бегоарда. Вскоре Агобард утратил способность внятно говорить, лишь бормотал нечто неразборчивое, а еще немного погодя превратился в самый настоящий человекообразный отросток на теле брата Бегоарда.

К сожалению, я вынуждена сейчас затронуть тему, говорить на которую не имею ни малейшего желания. Кошки ведь во всем, что связано с вопросами пола, более чем скромны. Я имею в виду – чисто внешне. А о том, что творится у них внутри, считаю своим долгом умолчать. Мне всегда приятно слышать, как мой брат Борис воспевает любовные томления в дни мартовского полнолуния, строго говоря, это тоже имеет касание к вопросам пола, но – и это мы весьма почитаем – его песнопения, как ни говори, есть искусство. (То, что люди не готовы усмотреть в кошачьих песнопениях высокое искусство, вопрос отдельный.)

Не хочется мне рассуждать на эту тему. В моей истории есть один момент, когда не только читатель, но и окружающие его персонажи не могут побороть в себе отчаянное желание навязать свои мысли главным действующим лицам. У подружки Странницы фрау Б. Хазенорль как-то сорвался с языка вопрос: «Скажи мне, Странница, как же все-таки… Я имею в виду, как вы с мужем… Ну, вы ведь никогда не остаетесь наедине, так? Ты понимаешь, о чем я?»

Высокомерно-снисходительно сморщив носик, фрау Странница произнесла:

– И это тоже часть неординарности.

Но пресловутая неординарность, детали ее дорисует воображение читателя, все же не оставалась – тут я постараюсь выразиться со всей присущей кошкам скромностью – совсем уж в неприкосновенности по мере того, как усыхал Агобард и прибавлял в весе Бегоард. Фрау Странница разрешила эту проблему как и все остальные – просто ничего не предпринимая. Лаконично объяснила: так, мол, и так, я обручена с Бегоардом. Да. Их двое, но это все равно что один, и во время регистрации именно Бегоард сказал «да, согласен», может, кто и не расслышал.

И все же Бегоарду так и не удалось полностью превратиться в человека – хоть и инвалида, но в человека, – хотя в последнее время он разжирел до безобразия. Разум не поспевал за телом. Бегоард оставался тупицей, и исполнение им обязанностей Агобарда в ФСИ представлялось проблематичным. И вообще следует сказать, что в связи с этим возникла масса правовых, этических и иных проблем, прецедента которым не имелось. Например: могло ли усыхание Агобарда послужить причиной его досрочной отправки на пенсию? Или каким образом вносить в штатное расписание Агобарда и Бегоарда – как одно лицо или же как два? Из чего исходить? Из раздельных голов или, напротив, из общих ног? Имелась ли возможность дальнейшего использования братьев фон унд цу Айнандтер на какой-либо должности? И в первую очередь: а что, если Агобард вновь начнет прибавлять в весе? Заведомо исключать подобное не решился бы никто. Спор о правах, присваиваемых госслужащему согласно должности, так и не был разрешен, ибо выяснилось – это произошло уже после крушения ГДР, – что Агобард был плодом изощренной задумки «Штази» и прожженным двойным агентом восточногерманского министерства государственной безопасности. Это выяснилось из рассекреченных документов упомянутого министерства. Клубок проблем, которые пришлось распутывать в связи с новой информацией, так и не был распутан до самой смерти Бегоарда. Перед смертью процесс усыхания не обошел и Бегоарда, но Агобард при этом ничуть не изменялся. На вскрытие сбежался весь медицинский бомонд. Останки (усохшие) баронов Агобарда и Бегоарда фон унд иу Айнандтеров разобрали на препараты, и Странница велела высечь на могильном камне: «Их разлучила только смерть». Текст подсказал ей профессор Виндлох, тому иногда приходили в голову умные изречения.