Аврум-Симхе из Галиги был человеком смышленым. Увидел, как Йиде-Герш открыл и снова закрыл свою пишке, — и все понял.

И что же сделал Аврум-Симхе? Он пошел и добрую половину табака из своей собственной пишке высыпал в пишке Йиде-Гершову.

Реб Иреле как раз молился перед алтарем. Но Йиде-Герш ни за что не хотел доброе дело Аврума-Симхе оставить без ответа.

И что же он сделал? Йиде-Герш вынул свой фчейле, то есть носовой платок, подошел к Авруму-Симхе и развернул фчейле прямо на его лице.

И то, что Аврум-Симхе из Галиги сквозь платок Йиде-Герша узрел, было чудо невиданное. Глядит Аврум-Симхе и глазам своим не верит! Пред алтарем стоит и молится не святой рабби Иреле, а огненный столб взвивается пред алтарем, и касается этот столб самого Неба. А по столбу лезут в Небо душечки. Сотни и сотни душечек. И все это души несчастных, умерших без всяких заслуг. Издалека слетелись они в Стрелиску. Бедняжки, совсем голенькие. И святой Иреличек омывает их слезами, одевает в белоснежные рубашонки и провожает дорогие душечки в вечное блаженство.

Видение длилось одно мгновение. Йиде-Герш снял платок с лица Аврума-Симхе — и не осталось ни огненного столба, ни душечек… Пред алтарем молился святой рабби Иреле, а вокруг одни обыкновенные хасиды. Дай им Бог долгой жизни и здоровья! И помоги нам Бог милостивый достигнуть совершенства еще при жизни и в этом воплощении, АМИНЬ!

Люблинский Провидец долго добивался, пока святой Стрелиский наконец согласился, чтобы Йиде-Герш стал раввином в Стрешине и оставил свое ремесло кошерака. К тому времени все души, воплощенные в скот и птицу, были уже спасены его кошерацким ножом.

Однажды в Стрелиску отправилось несколько хасидов. Во время шабеса, разумеется, нам возбраняется находиться в пути, и потому хасиды вынуждены были отмечать один шабес в Стрешине. И жалели, конечно, что в этот день они не смогут услышать толкование слова Господня из уст самого Иреличка. Однако то, что они услыхали от реб Йиде-Герша, было настолько глубоко и прекрасно, что в конце концов они даже порадовались, что этот шабес провели в Стрешине.

Когда же в воскресенье они попали в Стрелиску, естественно, первой их заботой было узнать, как вчера толковал Закон их святой рабби Иреле.

Чудо из чудес! Услышанное здесь было точь-в-точь тем же, что вчера слышали они в Стрешине из уст реб Йиде-Герша! И тогда хасиды спросили святого реб Иреле, по какой причине случилось такое удивительное сходство.

«А вот по какой, — сказал им святой Серафим. — Когда в субботу я слушал в Небе, как там толкуют слово Божие, со мной был Йиде-Герш. Он там тоже все выслушал и потом поведал все в Стрешине, тогда как я говорил это здесь, в Стрелиске. — И, смеясь, добавил: — Йиде-Герш кончит тем, что украдет у меня даже бельмо с моих глаз.»

Реб Иреле, конечно, не имел привычки слишком часто рассказывать хасидам о вещах, которые происходили на Небесах. Но однажды — случилось это в 21-й день месяца элула — он сказал: «У небесных врат заседает постоянный суд, который решает, принять или не принять души в Рай. Среди судей до последнего времени был один святой, умерший в стародавние времена и давно позабывший о свободах сего мира и о человеческой слабости. Поэтому он был судьей очень строгим и почти никого не хотел пускать в Рай. Сейчас он был отозван из этого суда и стал членом высшего судейского двора на Небесах. Его место в суде низшем теперь свободно…»

Через три дня реб Иреле скончался.

Его сын, реб Шлоймеле, должен был над свежей могилой прочесть сыновнюю молитву, кадиш, для вознесения души отца на Небо.

Но он произнес лишь первую фразу молитвы: «Да возвеличится и освятится великое Имя Его…»

Далее реб Шлоймеле не молился. Он сказал: «Ангел, как и мой отец, для своего вознесения в большем не нуждается».

Реб Гершеле из Зидачойва, услышав об этих словах Шлоймелевых, сказал: «Мало детей, которые так хорошо знают, что такое отец, как знает об этом реб Шлоймеле».

Реб Шлоймеле пережил своего святого отца лишь на три месяца. Когда перед его кончиной хасиды просили его не уходить от них, он ответил им: «Как можно жить дальше, когда у нас был такой татенька?!»

Стрелисчане осиротели.

Они мечтали найти другого святого, который заменил бы им их Иреличка. Но тщетно они блуждали по свету. Им нигде не нравилось.

Но в конце концов они вспомнили о реб Йиде-Герше из Стрешина. И хасиды стрелиские стали хасидами стрешинскими. Я никогда не забуду волшебства молитвенной мелодии стареньких хасидов стрешинских. До последних дней моих она будет звучать в моих ушах.

Со стрешинскими хасидами, произносящими святые слова молитвы, нельзя сравнить ни того, кто перебирает жемчуг, ни того, кто взвешивает золото. Медленно, неторопливо и тихо плывут эти сладкие слова, одухотворенные такой скромностью и любовью и такой щемящей тоской, что этого нельзя ни выразить, ни сравнить с чем-либо на свете.

Молитва стрелисчан бывала бурной и пламенной, как выкрик цыганской скрипки. Молитва стрешинцев — протяжная, нежная песня, приглушенная сурдиной глубокого смирения и преданности. Кто не слышал ее, тот не познал истинной веры.

— Окна есть символы таинства.

— Некоторые люди непомерно худы и слабы, и многие думают, что им легко одолевать дьявола и Господу Богу служить. Это ошибка. Есть один дьявол, имя которому Костлявость. А этого дьявола одолеть и прогнать куда тяжелее, чем одолеть всех остальных.

— Можно ли человеку быть гордым и заносчивым?! Ведь в нас нет ничего от нас самих! Ведь все от Бога. Наконец, и наша набожность есть дар Божий.

— До прихода Мессии какое-то время управу раввинскую будут представлять отъявленные негодяи. Они сумеют так притвориться, что хасиды будут принимать их за настоящих святых и слепо верить им. Но в своей великой милости Господь Бог все равно будет награждать хасидов за их веру так, как если бы они верили в настоящих святых, и оберегать их от греховного влияния таких духовных вождей. Как Давид уже молился в Псалмах своих: «Укрой меня от замысла коварных, от мятежа злодеев»[24].

— В Небесной Торе 600 000 букв, и 600 000 душ рассеяно среди народа израильского. Каждая душа идентична одной букве Закона. Если бы в Торе не хватало хоть одной-единственной буквы, весь свиток был бы недействительным. Подобно тому как если бы хоть один из нас не был на своем месте среди всех прочих, мы ничего бы не значили.

Однако почему древнееврейские буквы Торы не объединены? Да потому, чтобы мы брали с них пример и хотя бы время от времени отделялись друг от друга и в уединении предавались раздумьям.

— Когда я был еще маленьким и господин учитель учил меня читать, однажды он показал мне в молитвенной книге две маленькие буковки наподобие квадратных точечек и сказал мне: «Видишь, Иреличек, эти две буковки рядом? Это монограмма имени Господня, и где бы ты ни увидел в молитвах эти две четырехгранные точечки рядом, на этом месте ты должен произнести имя Божие, хотя оно там полностью и не написано». Мы с господином учителем продолжали читать, пока не подошли к двоеточию. Это были такие две квадратные точечки, однако не рядом, а одна под другой. Я было подумал, что это монограмма имени Божиего, и потому на этом месте произнес Его имя. Но господин учитель сказал: «Нет, нет, Иреличек, это не означает имя Божие.

Лишь в том случае, когда обе точечки рядом, когда одна видит в другой себе ровню, — там имя Божие, а где одна под другой или одна над другой — там нет имени Божьего…»

— И в братоубийце Каине были искры добра. Святые, которые являют собой воплощение этих искр Каиновых, как раз и есть самые наисвятейшие святые.

— Иреличек не опасается, что будет судим за то, что он не такой великий святой, какими были Моисей или Авраам, — сказал о себе реб Иреле. — Но Иреличек очень боится, что будет судим за то, что он не такой Иреличек, каким Иреличеком должен быть.