В этот момент мистер Сампсон, который несколько раз перехватил устремленный на него, пристальный, оценивающий взгляд Эмили и решил, что производит на нее громадное впечатление, как на неспасенную душу, кончил последним призывным возгласом и сел. Из рядов публики, давно томившейся в гнетущей духоте переполненной церкви, донесся дружный вздох облегчения, и, едва дождавшись окончания последнего гимна и благословения, все толпой повалили на свежий воздух. Эмили, подхваченная людским потоком и разлученная с тетей Лорой, вышла из церкви через боковую дверь, слева от кафедры. Прошло несколько минут, прежде чем ей удалось выбраться из толпы и торопливо вернуться за угол к паперти, где она рассчитывала найти Илзи. У паперти была другая плотная, хотя и быстро редеющая толпа, но Илзи там не оказалось. Неожиданно Эмили заметила, что с ней нет ее молитвенника. Она бросилась назад к боковой двери. Она, должно быть, оставила свой молитвенник на скамье... а этого было совершенно недопустимо! Ведь она вложила в него тот листок бумаги, на котором во время пения последнего гимна украдкой набросала несколько фраз: довольно язвительное описание одной из хористок — тощей мисс Поттер... два или три саркастических замечания о самом мистере Сампсоне... и несколько поэтических строк — из-за них она особенно волновалась, так как в них было нечто от ее тайных грез, а потому позволить холодным, чужим глазам прочесть их почти равнялось святотатству.

Когда она вбежала в церковь, старый Джейкоб Бэнкс, церковный сторож, немного подслеповатый и очень глухой, гасил лампы. Он уже добрался до двух на стене за кафедрой. Эмили схватила с подставки свой молитвенник... но ее листка бумаги в нем не оказалось! В тусклом свете последней лампы, которую гасил Джейкоб Бэнкс, она заметила заветный листок на полу под соседней скамьей и, опустившись на колени, потянулась за ним. В эту минуту Джейкоб вышел в боковую дверь и запер ее на ключ. Эмили не заметила, что он вышел: церковь была слабо освещена луной, которую еще не закрыли стремительно надвигающиеся грозовые тучи. Это был совсем не тот листок бумаги... да где же ее листок?... ах, вот он, наконец-то! Она схватила его и побежала к боковой двери... которая не открылась.

Только теперь Эмили отдала себе отчет в том, что Джейкоб Бэнкс ушел... что она одна в церкви. Она потеряла еще несколько мгновений, пытаясь открыть дверь... а затем окликая мистера Бэнкса. Наконец она бросилась по проходу между скамьями, выскочила в притвор и подлетела к центральной двери. Но тут же услышала, как колеса последнего экипажа со скрипом повернули, выезжая за церковные ворота, и в то же самое время луну вдруг поглотили черные облака — церковь погрузилась во мрак... душный, горячий, почти осязаемый мрак. Охваченная паникой, Эмили завизжала... заколотила в дверь... отчаянно дернула дверную ручку... снова завизжала. Ох, не могли же все уйти... кто-нибудь непременно услышит ее!

— Тетя Лора!.. Кузен Джимми!.. Илзи!.. — И, наконец, последний вопль отчаяния: — О, Тедди... Тедди!

Голубовато-белая полоса молнии озарила притвор, раздался удар грома. Началась одна из ужаснейших гроз в анналах Блэр-Уотер... а Эмили Старр была одна в темной церкви, окруженной кленовыми лесами... она, всегда испытывавшая безрассудный, инстинктивный страх перед грозами — страх, от которого никак не могла избавиться и который лишь отчасти могла сдерживать...

Она опустилась, дрожа, на ступеньку лестницы, ведущей на галерею, и съежилась там. Конечно, кто-нибудь вернется, когда дома обнаружат, что ее нет. Но обнаружат ли? Кто хватится ее? Тетя Лора и кузен Джимми считают, что она, как предполагалось, пошла к Илзи. А Илзи, очевидно, думает, что Эмили, не получив разрешения провести ночь в доме Бернли, вернулась в Молодой Месяц. Никто не знает, где она... никто не вернется за ней. Ей придется сидеть здесь, в этом жутком, пустынном, черном, гулком здании — так как теперь церковь, которую она хорошо знала и любила, церковь, с которой были связаны приятные воспоминания о воскресной школе, хоровом пении и приветливых лицах дорогих друзей, стала вдруг пугающим, незнакомым местом, где в темных углах могли таиться самые невероятные ужасы. Спасения не было. Выбраться через окно не представлялось возможным. Церковь проветривали через верхние фрамуги, которые открывались и закрывались при помощи прикрепленной к раме проволоки. Эмили не могла вскарабкаться настолько высоко, чтобы добраться до них, да если бы и вскарабкалась, ей не удалось бы вылезти в узкое отверстие.

Она поникла, сидя на ступеньке и дрожа с головы до ног. К этому времени вспышки молний и раскаты грома стали почти непрерывными, сплошная пелена дождя висела за окнами, их стекла яростно бомбардировали следующие один за другим залпы града. Неожиданно поднявшийся с началом грозы ветер завывал вокруг церкви. Это не был старый дорогой друг ее детства — Женщина-ветер в туманных одеждах, с крыльями летучей мыши; это был легион воющих ведьм. «Князь Воздушной Мощи правит ветрами», — так сказал однажды безумный мистер Моррисон. Почему она вдруг вспомнила безумного мистера Моррисона? Как дребезжат окна! Как будто их сотрясают грозные всадники — демоны бури! Кто это рассказывал ей о человеке, который несколько лет назад, оставшись ночью один в этой пустой церкви, вдруг услышал, как заиграл орган? А вдруг он сейчас заиграет! В эту минуту любая фантазия, даже самая нелепая и ужасная, не представлялась пустой выдумкой. Не скрипит ли лестница? Чернота между вспышками молнии была такой глубокой, что казалась густой. Эмили испугалась, что чернота коснется ее, и уткнулась лицом в колени.

Однако вскоре она сумела взять себя в руки и подумала, что изменяет традициям Марри. Марри не должны терять самообладание ни в каких обстоятельствах. Марри не должны впадать в глупую панику из-за какой-то грозы. Старые Марри, что спят на частном кладбище возле озера, наверняка, с презрением взглянули бы на нее и сочли бы ее поведение проявлением признаков вырождения. А тетя Элизабет сказала бы, что в Эмили проявляется порода Старров. Она должна держаться мужественно: в конце концов, она переживала часы и похуже... ночь, когда она съела отравленное яблоко Надменного Джона... день, когда она лежала на скале в бухте Молверн. Просто это несчастье свалилось на нее так неожиданно, что ужас овладел ею прежде, чем она смогла собраться с духом. Она должна прийти в себя. Ничего ужасного с ней не случится... всего-то придется провести ночь в церкви. Утром она сумеет привлечь внимание кого-нибудь из прохожих, и ее выпустят. Она пробыла здесь уже час и ничего с ней не стряслось... разве только, может быть, ее волосы поседели — она слышала, что такое иногда случается. Возле самых их корней появлялось время от времени такое странное ощущение — словно что-то там шевелилось. Эмили взяла в руку и приподняла конец своей длинной косы в ожидании новой вспышки света. Молния сверкнула, и Эмили увидела, что ее волосы все еще остаются черными. Она с облегчением вздохнула и немного приободрилась. Гроза удалялась. Раскаты грома становились слабее и реже, хотя дождь лил по-прежнему и ветер бушевал и стонал вокруг церкви, пугающе подвывая в большой замочной скважине.

 Эмили расправила плечи и осторожно опустила ноги на нижнюю ступеньку лестницы. Она подумала, что ей лучше вернуться из притвора в церковь. Если подойдет еще одна грозовая туча, молния может ударить в шпиль — молния, как помнила Эмили, всегда ударяет в шпиль — и тогда он, возможно, упадет прямо на притвор, в котором она сидит. Так что лучше войти в церковь и посидеть на скамье Марри. Она будет невозмутима, благоразумна и сдержанна. Она уже стыдилась паники, охватившей ее в первые минуты... но то, что ей пришлось пережить, было поистине ужасно.

Теперь вокруг нее была лишь неподвижная, плотная темнота, и — вероятно, из-за жары и духоты июльской ночи — сохранялось все то же пугающее ощущение, что к этой темноте можно прикоснуться. Притвор был слишком тесным и узким... если она вернется в церковь, ей не будет так душно и тяжело.