— Звезда... Звезда... я никогда не дал бы тебе подобную книгу... всему виной моя проклятая невнимательность... прости меня. Эта книга дает верную картину некоего мира... но не твоего — слава Богу!.. и никакого другого мира, гражданином которого ты когда-либо будешь. Звезда, обещай мне, что забудешь эту книгу.
— Забуду, если смогу, — сказала я.
Но не знаю, удастся ли мне забыть. Она совершенно отвратительна. Я не могу быть счастливой, с тех пор как прочитала ее. У меня такое чувство, словно я замарала руки и никак не могу отмыть их дочиста. А еще у меня другое странное чувство, словно за моей спиной закрылись какие-то ворота, оставив меня в новом, незнакомом мире, которого я до конца не понимаю и который мне не нравится, но по которому мне придется путешествовать.
Сегодня вечером я попыталась описать Дина в моей «книжке от Джимми», куда я обычно заношу описания характеров. Но это мне не удалось. То, что у меня получилось, скорее можно назвать фотографией, но не портретом. Есть в Дине нечто такое, что выше моего понимания.
Дин сделал на днях мой снимок при помощи своего нового фотоаппарата, но был не слишком доволен результатом.
— Здесь ты сама на себя не похожа, — покачал он головой, — но, разумеется, никому никогда не сфотографировать звездный свет.
Затем он добавил — довольно резко, как мне показалось:
— Скажи этому чертенку Тедди, чтобы он не изображал твое лицо на всех своих рисунках. Он не имеет права вставлять тебя во все, что рисует.
— Он и не вставляет!— воскликнула я. — Да и нарисовал меня всего лишь один раз... это был тот рисунок, который тетя Нэнси украла.
Я сказала это с раздражением и без всякого смущения, так как до сих пор не простила тетю Нэнси за то, что она оставила тот рисунок у себя.
— Но он включает в каждый свой рисунок что-то от тебя, — сказал Дин упрямо, — твои глаза... изгиб твоей шеи... очертания твоего подбородка... твою индивидуальность. Последнее хуже всего... я не так сильно возражаю против изображения твоих глаз, шеи или подбородка, но не допущу, чтобы этот щенок добавлял частичку твоей души ко всему, что рисует. Возможно, это получается у него неосознанно... что еще хуже.
— Я вас не понимаю, — сказала я, довольно высокомерно. — Но Тедди — чудо... так говорит мистер Карпентер.
— А Эмили из Молодого Месяца это повторяет! О, малыш обладает талантом... и когда-нибудь добьется успеха, если ему не испортит жизнь его болезненно ревнивая мать. Но пусть он держит свой карандаш и кисть подальше от того, что принадлежит мне.
Дин говорил это со смехом. Но я продолжала стоять вскинув голову. Я никому не «принадлежу» — даже в шутку. И никогда не буду «принадлежать».
********
12 мая, 19~
Сегодня у нас были тетя Рут, и дядя Уоллес, и дядя Оливер. Дядя Оливер мне нравится, но тетю Рут и дядю Уоллеса я люблю ничуть не больше, чем прежде. У них состоялось что-то вроде тайного семейного совета в гостиной, где были также тетя Элизабет и тетя Лора. Кузена Джимми туда тоже допустили, но меня — нет, хотя я была совершенно уверена, что речь пойдет обо мне. Я также уверена, что тетя Рут не добилась на этом совете того, чего хотела, так как потом, за ужином, она без конца делала мне обидные замечания и сказала, что я расту хилой! Тетя Рут всегда делает мне замечания, а дядя Уоллес относится ко мне покровительственно. И все же я предпочитаю оскорбительные замечания тети Рут, так как, когда я их слышу, мне не приходится делать вид, будто они мне нравятся. Я терпела их довольно долго, но затем не выдержала. Тетя Рут сказала мне:
— Эмили, не спорь, — как могла бы сказать маленькому ребенку. Я взглянула ей прямо в глаза и холодно сказала:
— Я думаю, тетя Рут, что я слишком взрослая, чтобы так со мной разговаривать.
— Но не слишком взрослая, чтобы грубить и дерзить, — фыркнула в ответ тетя Рут, — и я на месте Элизабет, отвесила бы вам, мисс, хорошую затрещину.
Терпеть не могу, когда ко мне так обращаются, и называют мисс, и фыркают на меня! Мне кажется, что тетя Рут обладает всеми недостатками Марри и не имеет ни одного из их достоинств.
Вместе с дядей Оливером приехал его сын Эндрю и собирается погостить у нас еще неделю. Он старше меня на четыре года.
********
19 мая, 19~
Сегодня мой день рождения. Мне исполняется четырнадцать. Я написала письмо «От меня, четырнадцатилетней, ко мне, двадцатичетырехлетней», запечатала в конверт и убрала в мой «литературный буфетик», чтобы вскрыть в мой двадцать четвертый день рождения. Я сделала в нем кое-какие предсказания. Интересно, сбудутся ли они к тому времени, когда я вскрою письмо.
Сегодня тетя Элизабет вернула мне все папины книжки. Я так обрадовалась! Мне кажется, что эти книги — частица самого папы. Его имя написано на каждой из них его собственной рукой, а на полях немало оставленных им пометок. Они кажутся отрывками написанных им писем. Я просматривала их весь вечер, и папа снова казался таким близким, и мне было одновременно радостно и грустно.
Лишь одно событие испортило этот день. В школе, когда я вышла к доске решать задачу, все вдруг захихикали. Я не могла понять почему. Потом я обнаружила, что кто-то приколол мне на спину листок бумаги, на котором крупно написал черными печатными буквами: Эмили Берд Старр, автор «Четвероногой утки». Все расхохотались пуще прежнего, когда я сорвала этот листок и выбросила в ведерко для угля. Меня бесит, когда кто-нибудь высмеивает подобным образом мои мечты. Я вернулась домой сердитая и несчастная. Но, когда я опустилась на ступеньку беседки и посидела там пять минут, рассматривая один из цветков на клумбе с анютиными глазками, весь мой гнев куда-то исчез. Невозможно оставаться сердитой, глядя в самую серединку прелестного цветка.
И я знаю: придет время, когда они не будут смеяться надо мной!
Эндрю вчера уехал домой. Тетя Элизабет спросила меня, понравился ли он мне. Она никогда прежде не задавала мне такого вопроса ни о ком — мое мнение не имело никакого значения. Вероятно, она начинает понимать, что я уже не ребенок.
Я сказала, что, на мой взгляд, он положителен, добродушен, глуп и неинтересен.
Тетя Элизабет так рассердилась, что не разговаривала со мной целый вечер. Но почему? Ведь я должна была сказать правду. И Эндрю именно таков!
********
21 мая, 19~
Старый Келли побывал у нас сегодня в первый раз за эту весну — с грузом блестящих новых жестянок. Он привез мне пакетик леденцов — как всегда — и поддразнил насчет замужества — тоже как всегда. Но, похоже, его занимала еще какая-то мысль, и, когда я пошла в молочню, чтобы дать ему, как он просил, молока, он последовал за мной.
— Девочка, дорогая, — начал он таинственно. — Я встретил Кривобока Приста на дорожке возле вашего дома. Он часто здесь бывает?
Я вскинула голову так, как это обычно делают все Марри, и сказала:
— Если вы имеете в виду мистера Дина Приста, то он заходит часто. Он мой близкий друг.
Старый Келли покачал головой.
— Девочка, дорогая... я предупреждал тебя... не говори потом, будто не предупреждал. В тот день, когда я вез тебя в Прист-Понд, я сказал, чтобы ты никогда не выходила замуж ни за какого Приста. Ну, скажи, разве не говорил?
— Мистер Келли, вы меня смешите, — сказала я — сердито, но вместе с тем чувствуя, что сердиться на старого Джока Келли просто нелепо. — Я не собираюсь ни за кого замуж. Мистер Прист по возрасту мне в отцы годится! Я всего лишь девочка, а он помогает мне в учебе.
Старый Келли снова покачал головой.
— Я знаю Пристов, девочка, дорогая... и, если уж они поставят себе цель, то их не остановить — с тем же успехом можно пытаться повернуть в другую сторону ветер. Вот и этот Кривобок... мне говорили, что он положил глаз на тебя с тех пор, как помог тебе выкарабкаться со скалы в бухте Молверн... и теперь только ждет, когда ты подрастешь настолько, чтобы можно было начать за тобой ухаживать. Говорят, он язычник, и всем отлично известно, что, когда его крестили, он приподнялся и сорвал очки со священника. Так чего же ждать от такого человека? Да и о том, что он хромой и кривобокий, нет нужды говорить — ты сама это видишь. Последуй совету глупого Старого Келли и порви с ним, пока есть время. Ну-ну, девочка, дорогая, не смотри на меня так, как смотрят все гордые Марри. Я тебе правду говорю, и все это для твоего же блага.