Олег поднялся из-за стола.

- Ирина Михайловна, я – лягу. Мы же ночь не спали, пересадка, вокзалы…. До завтра.

И ушел, в узкой двери отшатнувшись, чтобы не задеть Самсона плечом.

Самсон сел на табуретку. Ничего не изменилось здесь за десять месяцев. Неяркая лампочка, узкая плита. Накрахмаленные занавески – материна гордость. Гремящий холодильник. Клеенка, прожженная сигаретой года три назад. Отец курил свои – не те, которые Самсон ему привез, - дешевые и вонючие сигареты. Мать отодвинула от Самсонова локтя тарелку с салатом и с упреком сказала:

- Если тебя, поганца, в хорошую семью приняли, что ж ты позоришься, по кустам валяешься, а? Смотри, какой Олег хороший парень. Не пьет почти. Разговаривает вежливо, одет аккуратно. А если он сестре расскажет, как ты здесь по бабам шлялся? Если собирался блядовать, ехал бы один!

Самсон оперся локтями о колени и низко опустил голову, глядя себе под ноги. В голове шумело. И с души мутило – бутылки полторы он сегодня точно оприходовал. Снова нелепо вспомнилось «Самсон, сейчас сблюю!» И самого чуть не вывернуло вслед за этим воспоминанием. Пьяным движением он провел рукой по лицу. Бесившая до дрожи обстановка – прокуренная кухня, тусклый свет, подкисший запах, ворчание матери – оплетала его как тенётами, засасывала в свое болото и лишала воли. Имя «Самсон» и привычные отношения, ожидания, которым нужно соответствовать, навалились и повисли на его руках и ногах стопудовыми гирями. А то, что в «зале» спит Олег, и то, что за стеклом кухонного шкафа уже стоит его собственная фотография около его собственной машины – показалось нелепым, болезненным бредом.

«Я ж не пидор! Чего это я стал вдруг… с мужиком?» - отстраненно подумал Самсон.

- Мы за тебя пять тысяч отдали! – зудела мать, плеская в тазике грязную посуду. – Ты бы хоть половину прислал за год. Нет! Приехал - снова пить! Две тысячи рублей на водку! У отца – операция. У бабки в погребе дубья прогнили, того гляди, потолок упадет. Починить не на что. Ты там, в городе, как сыр в масле катаешься. Машина у него! Бензин один сколько стоит. Родители – не нужны уже, пусть дохнут!

- Мать, заткнись! – грубо оборвал ее Самсон. Нашарил кошелек в кармане и положил на стол пятисотрублевую бумажку:

- На! Это – на газ! - и повернул рычажок на колонке. – Я мыться буду, мне вода нужна.

- Друг твой весь бак на себя слил! – зло сказала мать. – Сказала же: предупреди, чтоб широко горячий кран не открывал!

Самсон, и правда, забыл сказать Олегу, чтобы поменьше делал напор теплой воды. Оттого мать посуду мыла в тазике. А, может быть, и правильно сделал, что не сказал? Не всю нищету свою надо напоказ выставлять….

Мылся Самсон долго. Но мысли не сильно яснели. Понятно было, что всё из рук вон плохо. Что зря он привез сюда Олега. И, может, зря приехал сам. Но что сейчас делать – он не мог решить. И терся мочалкой, намыленной дешевым банным мылом до тех пор, пока и второй за сегодня бак не вышел, и пока не пошла уже совсем холодная вода. Тогда он вылез. Обмотал вокруг бедер полотенце, чтобы не надевать снова трусы, в которых трахался с Валькой, и пошел в залу. Под ногами привычно скрипнули половицы. Он постоял нерешительно посреди комнаты, потом все-таки присел на край сундука, на котором постелили Олегу, и начал шарить рукой по подушке. Олег, видимо, не спал, потому что тут же оттолкнул его руку и сел.

- Лёль, прости! – прошептал Самсон. – Я в резинке был, честное слово!

- Отвали! – в голосе Олега была ненависть.

Самсон отшатнулся. Олег добавил:

- Если только сунешься, я уеду прямо сейчас.

Это был Олег Серебряков. Он без эрекции семь месяцев снимался на порно-студии. Он откладывал на счет по тридцать тысяч в месяц, питаясь одними макаронами. Он, не раздумывая, дал по морде бугаю, который был его почти вдвое тяжелее. Проверять, тонка ли у него кишка уехать сейчас, ночью, было глупо. Самсон ушел на свою кровать, обессилено свалился на подушки и отрубился раньше, чем успел задать себе вопрос: «что же будет дальше?»

Утро пришло как-то сразу. Мать трясла Самсона за плечо.

- Вставай! На огород пора ехать. Упился, дрянь! Дрыхнуть будешь до вечера?

Самсон проморгался: он был дома, у своих. Над диваном висел ковер с оленями. Сервант отражал зайчиками раннее солнце. Самсон спустил ноги на пол. Его все еще штормило от вчерашнего. Во рту была гадость.

- Где Олег?

- На кухне, чай пьет! – ответила мать. – Он же не жрал, как ты вчера, до потери сознания.

Самсон потянулся вставать, но сообразил, что на нем ничего нет. Полотенце развязалось за ночь. Он снова сел.

- Мать, уйди, я оденусь.

Она вышла, осуждающе качая головой. Самсон достал из сумки свежее белье. Взял с серванта телефон и потыкал по клавиатуре. Еще теплилась надежда, что та, плохая смс-ка ему привиделась по пьяни. Но – нет, вот оно, сообщение от Олега: «Вернусь. Завтра. В Кострому».

На кухне Олег стоял у окна с чашкой чая. Мать поставила перед Самсоном поллитровую банку рассола. И стыд кольнул Самсона за это ее привычное движение. Теперь Олег будет думать, что он – алкаш. Впрочем – вдогонку пришла еще одна мучительная мысль – долго ли еще Олег вообще будет думать о Самсоне? Уедет в Кострому, и не удержишь.

Сделав несколько жадных глотков, Самсон мотнул головой на двухлитровую бутылку со светлой мутноватой жидкостью, стоящую на полу у холодильника:

- Это – бензин?

Мать кивнула:

- Да. Отец купил у Аркадия.

- А сам он где?

- Пешком ушел в Ключи. Говорит, ты мотоциклом собирался. Казаковы едут на телеге, нас задаром брали! А тебе так не подходит! Не барское дело телегой таскаться? Тогда уж такси закажи, если деньги некуда девать! Или вчера всё пропил, алкоголик?

Самсон не выдержал и цыкнул на нее:

- Заткнись уже! Что ты меня при человеке позоришь?!

Мать без перехода от злобы к отчаянию села у стола и заплакала:

- Думали, ты помогать приедешь. А ты – пить!

Сдохнуть прямо сейчас было бы слишком незаслуженной наградой. Олегу в лицо Самсон боялся посмотреть. Олег подал голос сам:

- Ладно, Самсон, собирайся давай, что сидеть? Работать приехали – так давай работать.

Мать, хоть и ворчала за мотоцикл, рада была случаю отправить в деревню барахло. Собрала четыре баула: пустые банки, какие-то коробки, газовый баллон. Олег с баллоном и большой сумкой запнулся в дверях:

- Самсон, помоги!

Мишка, закусив губу, придержал ему дверь, а на улице, когда отошли от подъезда, сказал:

- Не называй меня так. Я – Миша….

- Чего?! – возмущенно вскинулся Олег. – Да мой Мишка со мной ни за что бы так не поступил! Мишка, который меня спас? Мишка, ради которого я выкарабкался? Не поверю! А ты – просто «Самсон».

- Прости меня! Я пьяный был, - Мишка виновато насупился.

- Что, цена нашей любви была – бутылка водки?

- Полторы….

- О! Совсем другое дело! – Олег презрительно повысил голос. – И каких ты от меня слов ждешь? «Ах, полторы бутылки! Как ты крут, Самсоша!»? …Давай по-честному: я не из-за тебя остался. Вчера, пока ты трахался, мне про здоровье твоего отца рассказывали, давали читать выписки из больницы. Ему нельзя копать. Я приехал помогать - я помогу. Но только если ты лезть не будешь. А если будешь домогаться – я уеду. Понял?

Как в насмешку, утро было солнечным, ярким и пронзительно красивым. Теплый ветер кружил в воздухе первые паутинки. Золотые шары* клонили тяжелые головы на стену гаража, и пчелы деловито облетали их празднично-пышные цветы. Мишка вывел мотоцикл, открутил прикипевшую крышку бензобака и стал наливать бензин из бутылки. Подошла мать – тоже с тяжелой сумкой. Мишка увязал багаж в коляске мотоцикла, отошел к колонке и окликнул Олега:

- Качни!

Олег нажал ручку, мощная струя ударила в желоб. Мишка подставил под ледяную воду сначала руки, потом – голову. Крякнул от холода, с силой растер ежик волос и лицо, потом долго пил из ладоней. Вчерашний хмель всё еще мутил его. Олег посмотрел с брезгливой жалостью: