У войны свои законы. Она по-своему распоряжается судьбами людей. Так военное лихолетье распорядилось и с автором этой книги.

В первые дни оккупации территории Сиротинского (теперь Шумилинского) района М. Н. Федотов стал одним из руководителей патриотической группы. Комсомольцы и молодежь собирали оружие и боеприпасы, а вскоре установили связь с Сиротинским подпольным райкомом партии. По заданию коммунистов патриоты переписывали и распространяли сводки Совинформбюро, уничтожали связь, срывали мероприятия немецких властей, готовили молодежь для партизанской борьбы.

Весной 1942 года группа патриотов влилась в 1-й отряд 3-й Белорусской партизанской бригады. Федотов был назначен помощником комиссара отряда по комсомолу, а затем — политруком разведки. О боевой деятельности этого периода (июнь 1942 — май 1943 года) Михаил Николаевич рассказал в своей первой книге «Разведка ведет поиск», вышедшей в издательстве «Беларусь» в 1976 году. Заканчивалась она тем, что в марте 1943 года, обморозив ноги в период вражеской блокады, автор в силу чрезвычайных обстоятельств оказался вне своей бригады.

Став на ноги (в прямом смысле), он снова в рядах народных мстителей, опять политрук разведки, но уже в одном из отрядов бригады имени В. И. Ленина. Весной 1943 года бригада вынуждена была перейти в Ушачский район. Здесь она заняла оборону по левобережью Западной Двины, блокировав крупный фашистский гарнизон в поселке Улла. В конце того же года бригада вошла в состав Полоцко-Лепельского партизанского соединения под командованием Героя Советского Союза полковника В. Е. Лобанка.

Автор описывает боевые действия не с позиции командования бригады и даже отряда, а ведет рассказ как рядовой войны, партизан-разведчик. Раскрывая героизм, мужество и отвагу своих боевых товарищей, он на конкретных примерах показывает, что придавало силы партизанскому движению. Это в первую очередь — поддержка всего населения, партийное руководство всенародной борьбой, регулярная связь с Большой землей и действенная массово-политическая работа среди партизан и жителей оккупированных врагом районов. М. Н. Федотов широко освещает формы и методы политико-воспитательной работы, проводимой комиссарами, политработниками, первичными партийными и комсомольскими организациями. Очень тепло описывает взаимоотношения партизан и местного населения, которое делило с ними радость побед и горечь неудач, жило со своими защитниками одной жизнью, стремилось к одной цели — быстрее избавиться от оккупантов.

Ушли в прошлое боевые годы. Однако военная профессия навсегда наложила отпечаток на характер Михаила Николаевича. В послевоенное время он связал свою жизнь с органами правопорядка, много лет проработал в Министерстве внутренних дел республики. В последние годы, до ухода на заслуженный отдых, генерал-майор М. Н. Федотов возглавлял Белорусское управление внутренних дел на транспорте МВД СССР.

Трудно расставаться с боевыми товарищами, если с ними исходил сотни партизанских стежек-дорожек, исползал десятки километров у вражеских гарнизонов, у «железки», у тех объектов, которые надо было «колошматить» или стереть с нашей земли. Еще тяжелее и до слез обидно провожать их, когда сам не можешь идти вместе с ними. Правда, с километр, сжав зубы от боли, я все же проковылял следом. Неуемно ныли ноги, обмороженные во время блокады.

Назад шел медленно, неуклюже загребая стопами прошлогоднюю листву, кое-где уже пронзенную зелеными стрелами лесной травы. А они, мои друзья из группы Дмитрия Кистенева, — братья-разведчики Федор, Иван и Сергей Новицкие, Анатолий Медведев, Анна Павлюченко, Валентина Пашковская и еще десять человек, удачно вышедшие из блокады, спешили. Партизанская присяга, долг звали их в свою 3-ю Белорусскую бригаду. Вчера вечером прибыл связной от Аркадия Яковлевича Марченко. Комбриг знал, где расположились переждавшие блокаду партизанские группы, и вот теперь приказал явиться к месту сбора в Россонский район. Это за добрую сотню километров от наших родных мест, где мои друзья-разведчики укрывали меня после жестокой блокады в начале весны 1943 года.

Уходя, друзья махали мне руками, поднимали над головой автоматы и винтовки — прощались… А совсем недавно, когда действовали в составе бригады, такой жест означал: «Кто ты?» И хотелось теперь крикнуть им: «Да что вы, ребята, не узнаете? Я же — ваш, разведчик…»

Эх, ноги, ноги! В те невообразимо тяжелые часы вражеской блокады, когда прятался от карателей под выворотнем, казалось, все делал, чтобы спасти вас. Шевелил пальцами, напрягал мышцы, изо всей силы старался «работать» ими. Особенно, когда ночной ядреный мороз начинал прихватывать мое тело. Но не уберег ноги…

Мои боевые поплечники уже входили в густой перелесок, но все еще оглядывались назад и махали нам. Мы с сестрой Ниной стояли на опушке и тоже напутствовали их взмахами рук, вроде бодрыми взмахами. А на душе кошки скребли. Тот, кто был больным или раненым, поймет меня, мою сестру, которая осталась здесь. Ради меня осталась.

Невыносимо трудными были эти семь дней после ухода моих товарищей! Ковылял по лесу, выглядывал на опушку, откуда виднелась родная хата с забитыми крест-накрест окнами и дырявым фронтоном, — доски пошли на гроб отцу… Тяжелыми были встречи с матерью и младшими братьями. Это из-за меня — сына и брата-партизана — враги убили отца, и теперь родные часто при опасности убегали из дому и ютились в чужих углах. Конечно, люди не обижали их, наоборот, помогали, чем только могли. Но семье сейчас приходилось нелегко.

Ноги по-прежнему сильно болели, а то вдруг ни с того ни с сего деревенели. Никакие мази-снадобья, приготовленные деревенскими врачевателями, пока не помогали. Но вот однажды, сидя у огромного муравейника, ожившего после длиннющей зимы, я случайно сунул в него ногу (примостился на пеньке и грел ее на солнышке). Десятки муравьев тут же набросились на нее, еще отливавшую слабым синюшным оттенком, и начали жалить. Сначала я ничего не почувствовал, потом ощутил тонкое покалывание. Затем, отойдя от муравейника, блаженно растянулся на солнечной полянке, сняв валенки и засучив до колен брюки. Автомат лежал рядом, у правой руки: Нина ушла в деревню, и я нес самоохрану.

Муравьиные укусы или щедрое солнце, а может, какое-либо из очередных «зельев», безапелляционно «приписанных» неугомонной матерью, были тому причиной, что мне стало хорошо, и я уснул. Впервые по-настоящему уснул после ухода моих товарищей в Россонский район. Правда, спал недолго, но проснулся бодрым, вроде вовсе и не больной. Несколько дней кряду приходил к тому муравьиному стожку возле солнечной полянки. Так вот и до сих пор не знаю, почему ко мне вдруг пришла бодрость и начали постепенно «оттаивать» обмороженные ноги. Может, причиной этому явились весна с ее ярким солнцем и многоцветьем или постоянные «ванны» у муравейника, или мази, которыми каждый день натирала мои ноги сестра? А возможно, повлиял на мое выздоровление, как сейчас говорят, психологический фактор: через неделю из наших мест должна была уйти группа Евгения Крахмалова (из Сиротинской бригады, позднее — имени С. М. Коротника), отбившаяся во время блокады от своих отрядов. С ней собирались отправиться и последние знакомые ребята из окрестных деревень. Что тогда делать мне, одному?..

Солнечным утром в конце мая 1943 года мы вышли в путь. За плечами вещмешки, под завязочку набитые нехитрой домашней провизией, сменным бельем и прочей мелочью, так необходимой в партизанской жизни. У каждого — винтовка или автомат, тщательно почищенные и смазанные. Правда, с патронами было худо: ушли запасы на последние засады и небольшие операции.