— Нет, ты все-таки скажи: испугался? — продолжал приставать Боровик.

Саша помолчал, а потом виновато кивнул:

— Испугался. Когда шаги услышал.

Парни не заметили, как в дверном проеме появился Дорохов-старший, стоял и внимательно слушал. Потом вошел к ребятам, сел на топчан, служивший Саше постелью, и потребовал всю историю рассказать ему подробно. Выскочил Боровик, стал что-то плести, приукрашивать, но Чекулаев его остановил:

— Не заправляй, Толька. Я расскажу, как было… — И в какой уже раз повторил все по порядку.

Дмитрий Савельевич похлопал сына по плечу и молча вышел. Вскоре он вернулся со свертком.

Знал Саша этот сверток. Еще со времен гражданской войны он хранился в их доме как самое ценное сокровище. В куске плотной парусины были завернуты заморская шашка в серебряных ножнах, украшенных самоцветными каменьями, с такой же отделкой кинжал и маузер. Рукоять пистолета и деревянная кобура тоже были оправлены черненым серебром. На одной из щечек рукоятки красовалась гравировка: «Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай», на Другой — надпись: «Сотнику Дорохову Д. С. от Реввоенсовета Первой Конной…»

Дмитрий Савельевич достал из деревянной коробки пистолет, бережно обтер его парусиной, потом краем серого Сашиного одеяла и передал сыну.

— Спроси, Сашок, у своего начальства позволения… Если разрешат, носи. У нас, казаков, оружие всегда доброе. Молодец, что не опозорился. В нашем роду трусов не было. А пистолет этот на десять патронов рассчитан, да и перезарядить его можно в несколько секунд, не то что наган.

Ребята смотрели на пистолет с нескрываемой завистью и восхищением.

А Саша в этом подарке усмотрел не только оружие. Он понял, что отец больше не сердится на него за оставленную учебу и смирился с уголовным розыском.

К концу 1938 года Иркутский уголовный розыск замучили квартирные кражи. Работники буквально сбились с ног, разыскивая воров.

Однажды Фомин вернулся в управление к концу рабочего дня с молодой женщиной. Саша сидел за своим столом и приводил в порядок кое-какие накопившиеся материалы, взглянул на вошедшую вместе с Фоминым женщину и просто оторопел. Это была красавица, да какая! Он еще и не видел таких, даже в кино. Она сняла и небрежно бросила на стул беличью шубку, поправив красиво уложенные золотистые локоны, достала из кармана жакета ослепляющей белизны платок, и по комнате распространился тонкий запах духов. В довершение всего, усевшись возле стола Фомина, вынула из сумки пачку дорогих папирос «Пушки» и не торопясь закурила.

Дорохов не мог оторвать от незнакомки глаз.

— Саша, быстро, — привел его в чувство голос Фомина, — двух понятых, обязательно женщин, и Тамару Бледнову — секретаршу прокурора.

Дорохов уже знал, что кабинет прокурора по надзору за милицией был тут же, в их управлении. Его секретаря, Тамару Бледнову, работники угрозыска часто привлекали к участию в задержаниях, обысках и других операциях.

Когда Саша вернулся, в комнате был уже Попов. Он разговаривал с женщиной.

Саша слушал и не верил своим ушам: такая красавица, столько обаяния — и, оказывается, рецидивистка…

— Тебе, Ольга, мудрить нечего. Рассказывай сама, а главное — вещи верни. Пятый срок за квартирные кражи отбыла, а все тебе неймется. Что же, так и будешь всю жизнь по тюрьмам и лагерям скитаться? Женщина ты видная, да и не молода уж. Четвертый десяток разменяла. Семьей пора обзаводиться да детишками. Сколько на свободе?

— Скоро месяц. — Женщина взяла новую папиросу.

— Ну вот, и прошлый раз на свободе была полтора месяца, а до этого мы взяли тебя через неделю, как ты домой вернулась.

— Уехать я хотела, Иван Иванович. Туда, где меня никто не знает.

— Э, милая! Уехать мало. Вот еще б воровать бросила. — Повернувшись к Бледновой, попросил: — Тамарочка! Самый тщательный обыск, и в присутствии понятых.

Попов, Фомин и Дорохов вышли из кабинета. После личного обыска на столе у Михаила Николаевича оказалась пачка денег, несколько золотых колец, две пары сережек с камнями и целая связка ключей. Фомин записал все в протокол и, поблагодарив, отпустил понятых.

— Ольга, не тяни. Слышала, что Попов сказал? Нужно вернуть людям вещи. Я ведь знаю, что ты их никуда не успела деть.

— Ничего у меня нет, — нехотя ответила задержанная. — Не воровала на этот раз.

— Но ведь кольца, серьги да и деньги — с этих краж?

— Мне их подарили знакомые.

— Не надо, Ольга! Не морочь мне голову, да и себе тоже. Все равно вещи вернешь…

Саша сидел словно завороженный, чуть ли не с открытым ртом. Нет, он не мог поверить, что эта обаятельная женщина — воровка! Ему казалось, что Фомин ошибается, а Ольга говорит правду.

На столе Фомина зазвонил телефон. Он с кем-то переговорил и заторопился.

— Саша, ты днем обедал? Ну и отлично. Побудь с ней часок, а мне надо идти. Тебе, Ольга, советую подумать. Вот бумага, вот ручка — пиши. Пиши сама. Про все кражи. И главное, начни с того, что хочешь вернуть пострадавшим вещи. Зачтут тебе это в суде и, может быть, срок сбавят.

Фомин быстро вышел. Дорохов поудобнее уселся и, не зная, с чего начать разговор, молчал. Прищурив большие черные глаза, женщина, не стесняясь, в упор рассматривала своего стража. «Наверное, именно такие глаза и называют очами», — подумалось Саше.

— Что-то раньше я вас здесь не видела. Вы недавно в уголовке?

— Скоро два месяца, — солидно ответил Саша, поправляя скрипучую, еще не обмявшуюся кобуру.

Он встал, прошелся по кабинету, сел за стол Фомина.

— Вам, Ольга… — Замявшись, Дорохов взглянул в протокол. — Вам, Ольга Иннокентьевна, наверное, нужно вернуть вещи, ну, те, что вы взяли в квартирах.

Сказать «украли» он постеснялся. Саша не мог избавиться от мысли, что произошла какая-то путаница. И от этого ему было не по себе. Он стеснялся взглянуть ей в глаза и не заметил, что красотка исподволь за ним наблюдает. Не видел, как на ее лице промелькнула озорная улыбка. И женщина вдруг стала серьезной. Словно собираясь с силами, тяжко вздохнула и тихо, застенчиво заговорила.

— Как отдать-то? Как? Стыдно мне, стыдно. Ехала из лагеря, в поезде познакомилась с инженером, он домой в Иркутск из командировки возвращался. Понравилась я ему. Собирался жениться. Я ведь не сказала, что воровка, ну а он за порядочную принял. Я к нему тоже привязалась. Вещи-то все у него в квартире. Сказала, что все это мое, и он поверил. А теперь такой позор! Нет, не могу. Пусть судят, дают самый большой срок. Не хочу хорошего человека позорить. — Ольга откинулась на спинку стула и разрыдалась.

Саша сидел нахохлившись, не зная, что предпринять. Ему еще больше стало жаль Ольгу, а заодно и того инженера. Вдруг он предложил:

— Идемте, Ольга Иннокентьевна, к Попову, вы все ему расскажете, а он придумает, как не обидеть вашего инженера.

— Попов? Что вы, гражданин уполномоченный! Ему наплевать на мою любовь. Наплевать на инженера. Знаю я Ивана Ивановича получше вас. Он меня два раза арестовывал. — Ольга замялась и доверительно, шепотом предложила: — Вот если бы можно было сделать так: взять у инженера на квартире два чемодана, пока нет его дома, и уйти. Я бы ему записку написала, что уехала, ну разлюбила, что ли. Живет он тут недалеко, на Кругобайкальской.

Дорохов решительно поднялся, пододвинул Ольге чистую бумагу.

— Пишите заявление, что хотите добровольно выдать украденные вещи, и пойдемте.

— С вами, вдвоем? — стрельнула глазами Ольга.

— Со мной.

— Согласна.

Ольга быстро написала заявление, расписалась. Надела шубку, накинула платок, подождала, пока Дорохов натянул свою собачью дошку, и вместе с ним вышла в коридор. Вахтер недовольно крякнул, когда Дорохов, предъявив ему свое удостоверение, небрежным тоном объявил:

— Задержанная со мной.