— Пулемет сквозь стекло?

— Так точно, товарищ младший лейтенант. Я очень удивился: как это сквозь стекло? Потом смотрю — правильно, в стекле дырка. И стекло странное — как бы туманное.

— Так… А доски какие?

— Это не доски, товарищ младший лейтенант. Это бруски, опиленные, квадратные.

— Почему не доложили о замеченном старшему группы? — Гафур взглянул на Сутоцкого и промолчал. — Старшина, почему вы не расспросили подчиненного о замеченном им? Что за машина? Она действительно с пулеметом?

— Ну… с пулеметом… А какое это имеет значение? Доски какие-то… На лесозаготовки сюда приехали, что ли?

И на этот раз у Андрея хватило выдержки.

— В самом деле странно, — протянул он, вытаскивая карту. — От передовой вывозить пиломатериалы в тыл. Впрочем… Впрочем, смотрите, вот здесь — лесопилка, — отметил он. — А дорога… Дорога идет по просеке как раз в район, занятый танкистами, а от них, возможно, к станции. А брусья? Брусья наиболее дорогой пиломатериал. Так что все верно. Больше ничего не слышали?

— Никак нет, товарищ младший лейтенант! — быстро отрапортовал Гафур.

На этот раз Сутоцкий посмотрел на него с откровенным презрением.

— А я слышал вот что… — Андрей рассказал обо всем, что слышал, и заключил: — По-видимому, эсэсовцы стоят на месте довольно прочно. Нужно будет понаблюдать за ними с другой стороны. Давайте посмотрим откуда.

Он развернул карту. Синим кружком на ней был очерчен район сосредоточения эсэсовцев: лес, река, перелески, несколько деревенек и, значит, полей в их округе — идеальное место для занятий танкистов!

В это время слез с дерева Грудинин. Он аккуратно обулся, осмотрелся, прислушался, потом присел и закурил. И только тогда пошел к товарищам.

— Разрешите доложить, товарищ командир? — спросил он, не очень умело прикладывая ладонь к пилотке.

— Разрешаю, ложись.

— Танковые моторы вы, конечно, слышали? — Матюхин кивнул. — И выстрелы? Так вот, я поначалу думал, что у них боевая учеба. Но мне в прицел видно подальше, и вот что меня заинтересовало. Сколько было выстрелов, и ни одной трассы… Ладно бы пулеметной — день все-таки, трассер у пули слабый. Так и у снарядов трассеры не срабатывали! И опять-таки, если бы они стреляли бронебойными, значит, без трасс не обошлось бы. А если бы бризантом или там, к примеру, осколочным, где-нибудь, а должен же быть разрыв. Хоть если бы снаряд в цель попал, хоть пролет бы давал. Но должен же быть разрыв? А?

— Должен, — согласился Андрей, уже понимая, что Грудинин отметил то, что просмотрел, вернее, прослушал он. Артиллерист называется! Экая шаблонность мышления! Ведь на то он и разведчик, чтобы все замечать.

— А разрывов не было!

— Не было.

— Тогда все, товарищ командир. Раз и вы так думаете.

— Ладно. Давайте думать, куда и как выходить.

Они долго путешествовали по карте, пока не решили обходить район дислокации противника справа, чтобы заодно проконтролировать и железную дорогу — там можно было подобраться и к ней. Сутоцкий иронически спросил:

— А сигналы подавать сюда будем бегать?

Гафур и Грудинин тревожно посмотрели на Андрея: неужели командир дал промашку?

— Сигналы действительны по всей полосе армии, — сдержанно ответил Матюхин, и Сутоцкий потупился.

Днем они наблюдали, выбирали примерный маршрут. Вечером подремали, а в двенадцать ночи Матюхин дал условный сигнал: противник на месте.

После этого они снялись с места и двинулись несколько наискосок от хуторка, на который собирались выйти. В три часа ночи Гафур залез на сосну и дал следующую пару ракет. Уже выровняв маршрут, Андрей подозвал Гафура:

— Передовая видна?

— Осветительные ракеты и зенитные трассы.

— Хорошо видны или только просматриваются?

— Хорошо!

— Тогда можно забираться поглубже: ракеты сильные.

К рассвету группа вышла к лесному хуторку. Здесь должно было быть несколько домов с огородами. Но ничего этого не оказалось. Обелиском торчали трубы над русскими печами, и пряно пах бурьян, разросшийся на пожарище.

Лишь там, где на карте огороды спускались в низинку, к речушке, бурьяна не было. Плыл легкий туманец, и разведчики не сразу разобрались, что попали на большой, даже огромный огород. Тщательно спланированный и не менее тщательно ухоженный.

Впереди из тумана поднимался старый сенной сарай и еще какое-то кособокое строение. Пахло свежеполитой, хорошо удобренной землей. Грудинин вдохнул поглубже и отметил:

— Компосты делают. Из ботвы.

Теперь Матюхин уловил слабый кисловатый запах от невидимых компостных куч.

Сутоцкий нагнулся к Андрею и шепнул:

— Пошуруем! — Глаза у него поблескивали даже в сумерках, а в движениях, в фигуре появилось что-то хищное, стремительное.

— Нельзя, — покрутил головой Матюхин. — Сидеть или ползать тихонько.

— И ты туда же!

Мгновенно вспомнились перегляды Сутоцкого с Гафуром, и Матюхин спросил:

— Шарафутдинов тебе уже напоминал? — Сутоцкий отшатнулся и отошел. — Пара Сутоцкого на месте. Грудинин, за мной.

Пригибаясь и прислушиваясь, они прошли между грядок к сараю. Там, на сене, спали женщины и дети. От сарая прокрались к избушке-полуземлянке, заглянули в темное окно и осторожно приоткрыли дверь. Пахнуло конским потом и махоркой. Хриплый, простуженный голос спросил:

— Кто там?

Матюхин ответил по-немецки:

— Свои. Не бойся.

Чиркнула спичка, и засветилась стеариновая плошка. На топчане сидел босой старик в распахнутом немецком кителе и старых советских солдатских брюках. Он не спеша почесал впалую грудь и раскурил цигарку.

— Что надо, пан?

— Никто не заходил к вам? — опять по-немецки заговорил Матюхин. — Нет ли здесь или поблизости наших солдат?

— Нихт зольдатен, — ответил старик и отвернулся к окошку.

Грудинин немедленно загородил его собой. Старик повернулся в другую сторону.

— Чем занимаетесь в такой поздний час? — спросил Андрей.

Старик каменно молчал, потом вдруг стал обуваться — быстро и сноровисто. Встал, застегнул немецкий мундир и спросил:

— Чеснок? Шпинат? Капуста?

— Ладно, — переходя на русский, махнул рукой Андрей. — Кем здесь пристроился?

Лицо старика не дрогнуло, только на мгновение чуть расширились глаза.

— Огородник… По-старому, по-колхозному — бригадир. А по-немецки… Ей-богу, не выговорю.

— Немцы есть?

— Нет. Тут их всего двое — начальник да кладовщик. Они в деревне живут. Там у них контора.

— Что за женщины в сарае?

— Заночевали. Третий день на уборку гоняют, им туда-сюда ходить не захотелось. Да и боятся: самолеты зачастили. Начнут бомбить — не обрадуешься. Вот они здесь… которые с детишками, которые одни… Да и прокормиться здесь легче.

Старик отвечал быстро, но слишком уж заученно. Так можно отвечать и немцу, и русскому, и полицаю.

— Садись, отец, — предложил Матюхин, и старик сразу же опустился на топчан. Андрей сел на ящик из-под консервов так, чтобы видеть дверь. — Не будем скрывать. Мы — разведчики.

— Партизанские?

— Нет. Красной Армии.

— Далеконько забрались…

— Служба.

— А чем докажете?

— Чем же доказать? — усмехнулся Андрей и повернул под капюшоном маскировочной куртки пилотку звездой вперед. — Смотри.

— Понятно… — кивнул старик. — И чего ж вам надобно?

— Давай по порядку: что это за огород?

— Обыкновенный. Снабжаем овощами и зеленями ихние столовки. Солдатские маленько похуже, офицерские много лучше.

— Всех снабжаете или только эсэсовцев?

— Раньше — всех, а теперь только эсэсовцев.

— Это ж почему такое изменение?

— Урожай… Август ведь…

— Так урожая должно на всех хватить.

— Не знаю. Нам — как приказано. Приказано все эсэсовцам отвозить, вот и вожу. Другой раз и они приезжают…

Нет, он не собирался радоваться советским разведчикам, не спешил открываться, не рвался в помощники. Он выжидал, тянул время, и Матюхин не знал, что сделать, чтобы старик раскрылся. Ведь он, если возит овощи эсэсовцам, многое знает. Видит и знает.