Правда состоит в том, что мы тут ничего особенно и не делаем. Болтаемся весь день безо всякой цели по этой удушающей жаре, приходя в себе после кошмарных ночей, когда с риском для жизни участвуем в попойках с подозрительными собутыльниками — под тем единственным предлогом, что, дескать, стало холодать. Не скрою, во всем этом, в общем-то, нет никакого смысла и, кроме головной боли, ни к чему это не приводит. И тем не менее именно так прошла неделя — с того дня, как мы прилетели в Белград туристическим классом на самолете Jat Yougoslav Airlines рейсом SPO 192…

Вытаскиваю из кармана маленький черный блокнотик, на первом листке которого записала на скорую руку свои впечатления о путешествии.

Суббота, 3 июля

В «Боинге-737» все — в том числе и стюардессы, и пилоты — курят почем зря, пренебрегая правилами гигиены и безопасности. От смеси воздушной струи, идущей от кондиционера, с запахом красных «Мальборо» немножко подташнивает.

Мой сосед — серб из города Нови Сад, он непрерывно пьет и не умолкая говорит о том, что раньше, во времена Тито, Югославия была куда лучше, и тут же вспоминает, что никакой Югославии больше нет, и принимается хныкать.

От подносов с едой воняет пластиком и прогорклым сыром. Где берут эти подносы, кто приготавливает эту, с позволения сказать, пищу? Брр, какая же гадость! Надо обратиться в отдел рекламаций Jat. Если таковой имеется.

Большинство пассажиров — сербы, эмигранты по экономическим причинам. У них отпуск, и они летят в Белград повидаться с родными и близкими. Сразу заметно, что все они — из Восточного блока: какие-то серые, тусклые. Дело не только в одежде, но и в манерах — чувствуется некоторая зажатость. И никто не выглядит богатым. Им не хватает средств восстановить свою прежнюю улыбку: зубы у многих испорчены. Они говорят громко, сильно при этом жестикулируют. Среди них есть закоренелые коммунисты — таких легко узнать по плоским затылкам и по безнадежной тупости. Новое поколение получше. Девушки высокие, худые, классные такие — типа манекенщиц. Парни с накачанными мышцами — точь-в-точь вышибалы из ночных кабаков. Стрижки ежиком.

Вылетев из аэропорта Шарль де Голль в три часа пополудни, причем с опозданием на час, мы приземлились в белградском аэропорту на десять минут раньше положенного. Я так и не поняла, каким образом нам удалось в воздухе нагнать упущенное время…

Голос из динамика сообщил, что в Белграде сегодня тридцать девять градусов. Сволочная жара!

Толпа шоферов-леваков, ожидающих, кого бы тут пощипать как следует, без зазрения совести нападает на туристов, едва они, на свою беду, выходят на волю из терминала. Зной нестерпимый. Сразу погружаешься в атмосферу страны.

Вывод:

Исходя из того, что аэропорт чаще всего отражает ментальное и экономическое состояние государства, белградский дарит гостю с Запада ясное ощущение всеобщего бардака, характеризующего любую страну, когда она выходит из войны.

Переворачиваю страничку блокнота. Следующая пуста. Закрываю блокнот и снова засовываю его в карман. Окно кухни открыто. Со двора слышны звонкие песни — это труппа шведского театра репетирует спектакль.

Обосновавшийся несколько лет назад в каких-то пристройках бывших угодий Конака, где при Милошевиче концентрировалась теневая власть, Центр очистки культуры от загрязнений устраивает в нашем дворе всякого рода хэппенинги и разнообразные представления, значение которых для культуры как-то не очень ясно, как, впрочем, и их глубинный смысл.

— Черта с два! Не дождутся, я им не дам себя поиметь, этим пидорам! Лучше уж дрочить, а? — выныривает из бездны молчания Владан, уставившись на меня и буквально зондируя взглядом мою душу.

Судя по всему, дядя в совершенстве овладел местным вариантом игры в гляделки, и я просто дурею от того, с какой скоростью он, бывший политический эмигрант, оставивший Сербию семилетним мальчиком, живший во Франции, потом в США, где, получив гарвардский диплом, освоил профессию банкира, — как быстро он обучился здесь правилам этой игры. Вот и доказательство неистребимости корней. Короче, момент непростой, и мне нельзя отвести глаза в этом решающем поединке.

Угораздило же Алена именно в этот момент бросить в стакан с водой таблетку эффералгана! Таблетка сделала пшшшик, и я чуть было не отвернулась от дяди. А отвернись я — все было бы потеряно.

За окном уже не слышно шведских песен, зато слышно, как режиссер шведской труппы дает ценные указания, и Зорка, директриса Центра, пользуется моментом тишины, чтобы наехать на режиссера с руганью за продырявленный поливальный шланг, а Димитрий, уже пьяный в стельку, отбрехивается, клянется и плюет на землю. Но делаю над собой усилие и, собравшись, неотрывно смотрю своими голубыми в дядины зеленые.

— Да, ты прав. Лучше уж подрочить. Иногда это так приятно…

Не знаю, какая муха меня укусила, почему я так отвечаю, таким типично славянским вывертом, позволяющим уклониться от ответа, вывертом, полностью исключающим картезианскую[20] логику, вариантом подсознательного отказа противостоять реальности и всему, что она несет с собой. Но я наполовину сербиянка, так куда ж деться — это рано или поздно вылезает наружу. Только Владан ведь, в конце концов, сам напросился. Ладно, как бы там ни было, мои слова возымели эффект. Он замирает. Просто-таки не дышит. Потом трет себе лоб, как боксер, которому только что сильно врезали, долго качает головой, зеленые глаза затуманиваются, и я понимаю: эта его бдительность, это его всегдашнее «остерегайся приспосабливаться к местным условиям» — как вирус, который подхватываешь, едва ступив на сербскую землю. Не добившись безусловной победы в гляделках, дядя встает и, все еще несколько прибалдевший, молча выходит из кухни. И в эту минуту звонит телефон.

Пронзительный голос Иваны сообщает с того конца провода, что мы срочно понадобились Большому Боссу и он просит прибыть к нему после обеда. Она говорит, что мы услышим нечто очень важное. Это официальное сообщение, подкрепленное интонацией Иваны, мгновенно включает мою интуицию, и я понимаю, что да… нам предстоит-таки основательный сеанс онанизма.

4

Ровно в пятнадцать ноль-ноль Ивана открывает перед нами дверь, ведущую к Большому Боссу, и мы следуем за длинными ногами и мини-юбкой из красной искусственной кожи в снабженный кондиционером кабинет. Хозяин, сидящий за компьютером с плоским экраном, делает нам знак подойти.

— Ну? — игриво спрашиваю я. — Что у нас новенького?

Я могла бы выдать какую угодно чушь — только ради того, чтобы что-то сказать.

Нет ответа.

Рука Большого Босса щелчком мыши вызывает прямо из детских страхов на жидкокристаллическую поверхность монитора изуродованную ожогами физиономию Фредди Крюгера, маньяка-убийцы из американского ужастика, его перчатку со стальными ножами-когтями.

— Фредди Крюгер, — торжественно провозглашает Большой Босс и снова щелкает мышкой.

Новый снимок, на нем опять Фредди, точнее, исполнитель этой роли Роберт Ингланд — и Большой Босс. Они выпивают за столиком брюссельского ресторана, перед ними тарелка с жареным картофелем.

Какое-то время мы ни слова не говоря наблюдаем за манипуляциями Большого Босса. Мы слегка сбиты с толку и стараемся разгадать, какое продолжение сулит нам столь странное начало беседы. Вернее, что стоит за предложенным нам странным квестом.

Ретроспекция.

Два года назад Большой Босс преподнес себе самому купленные за триста тысяч марок билет в кино и карточку профессионального продюсера, занявшись производством короткометражного фильма ужасов «SyndromaniaK». Героиню, разродившуюся в сортире, внезапно настигает послеродовой синдром, понуждает ее спустить воду, и новорожденный младенец тонет в унитазе. С точки зрения обычного зрителя, фильм получился настоящим жутковцом, жанр его можно определить как невыносимый для психики, спецэффекты заключались в обилии запекшейся и текущей крови. Поскольку денег на тиражирование копий не осталось, кассету положили на полку. В результате Большой Босс переругался со всей группой: актеры и техники вкалывали день и ночь, а теперь не осталось ни малейшей надежды хоть на какой-нибудь грошик. Но Большого Босса ничем было не сломить, он парень упертый, и он единственный, кто верил в успех. Ну и благодаря этому или вопреки, неважно, важно, что он отыскал какого-то спонсора, а тот — другого спонсора, и вот так, от спонсора к спонсору, накопилась сумма, достаточная для того, чтобы «SyndromaniaK» был переснят с экрана кинескопа на кинопленку, переозвучен в Dolby Stereo и, наконец, отобран для показа на большом экране во время какого-то фестиваля в Бельгии. И надо же так случиться: место Большого Босса на просмотре его ужастика оказалось рядом с местом Роберта-Фредди, члена жюри фестиваля, так что, заметив, что Ингланда едва не парализовало от увиденного, шустрый продюсер сразу понял: успех предрешен — фильм заметят, более того, фильм может получить специальный приз жюри.