Пришлось бороться с новым приступом тошноты. Я вымыл лицо, не обращая особого внимания на ранки, но стараясь не касаться больных мест головы. Я снова подумал о газетах, которые не замедлят приступить к поискам сведений о мужчине с царапинами на лице или на руках. Полиция допросит швейцаров и дежурных гостиниц. След моего пребывания в «Кемберленде» найдут легко… Но это произойдет не сегодня вечером. Расследование начнет полиция графства Суррей, которая наверняка не обратится в Скотленд-Ярд раньше завтрашнего дня. У меня было достаточно времени. Когда я уйду завтра, никто не узнает, кто я такой, если какой-нибудь знакомый не заметит меня в отеле или в тот момент, когда я буду из него выходить.

Я закрыл глаза и попытался взять себя в руки, убеждая, что напряжение и волнение, вызванные убийством, ослабили мой здравый смысл и я вижу больше опасностей, чем есть на самом деле. В действительности я знал, что к аресту убийц порой приводят самые невинные мелочи, но эту истину я повторял себе недостаточно часто. Я открыл глаза и внимательно осмотрел царапины. Та, что в углу глаза, как раз над веком, была маленькой, хотя и сильно кровоточила. Оторван мог быть только крохотный кусочек кожи; для лабораторного анализа этого, возможно, было недостаточно. Царапина на лбу почти исчезла, когда я умывался, остался только розовый след. Но когда я осмотрел ее получше, то заметил, что кожа была сильно содрана. Невозможно было догадаться, сколько кожи вырвано ногтями того человека. Я был уверен, что скоро узнаю все подробности, потому что суперинтендант Плейделл из Скотленд-Ярда расскажет о них в конторе, даже если газетам не дадут разрешения публиковать это.

Щипала только царапина возле глаза, но это было не страшно. Я вынул из чемодана маленькую аптечку, необходимую при моих ночных походах. В ней лежал тюбик мази, самой эффективной для лечения таких маленьких ранок. Я немного выдавил ее и втер, но это легкое движение заставило кожу дернуться и сделало резче боль в висках, там, куда давили пальцы того человека.

Я быстро принял душ и после этого заметил один обнадеживающий признак: мне захотелось есть. Единственным выходом было заказать омлет или сандвич, и я поколебался всего секунду или две, прежде чем снять трубку. Когда мне принесут еду, будет достаточно крикнуть из ванной, чтобы заходили, и никто не увидит следов на моем лице. Я стал гораздо спокойнее. Это произошло потому, что шок от обнаружения царапин заставил меня действовать быстро и оценивать ситуацию более здраво. Если не считать этих следов, я не имел никакой причины думать, что исход дела будет сильно отличаться от завершения моих предыдущих краж. Только случайность могла вывести полицейских на мой след. Но меня беспокоили мои собственные реакции. Я почти потерял голову… И, если бы радом со мной кто-нибудь был, я бы наверняка вел себя виновато.

Действительно ли я чувствовал себя неуверенно из-за того, что убил человека?

Блюдо сандвичей с поистине восхитительной ветчиной и виски с содовой подняли мне настроение. Я выпил снотворное с последним глотком виски, повесил на наружную ручку двери табличку «Не беспокоить» и лег в постель. Матрас был удобным, а простыни приятно пахли. Минут десять мой мозг занимали обрывочные мысли, сомнения и тревоги, но скоро мне захотелось спать: начали действовать таблетки. Это придало мне смелости. Я хорошо отдохну ночью, проснусь свежим, выспавшимся и смогу четко обдумать, что делать. Кстати, узнаю, кого убил: Тим-как-дальше?

Последней осознанной мыслью было, что я ненавижу человека из «Красного дома», умер он или нет. Если бы его там не было, не было бы и неприятностей и страхов. Оглядываясь назад, я, конечно, понимаю, что эти мысли были нелогичными, но было легко недооценить влияние, оказанное на меня прошедшими годами. Я пришел к тому, что стал считать свое занятие законным или, по меньшей мере, нормальным. Любой человек, мешавший ему, был мне антипатичен. В следующие дни я много раз спрашивал себя, что происходило в моей голове, до какой степени ложны мои понятия и насколько ненормальным я стал? Но в тот вечер я не считал себя ненормальным. Я просто ненавидел человека, которого убил, и не испытывал ни малейших угрызений совести.

Снотворное заглушило страх.

Когда я проснулся, было почти одиннадцать часов. Меня это нисколько не беспокоило: я всегда брал выходной на следующий за кражей день, чтобы иметь время оправиться от напряжения и решить, что нужно делать. Эта манера действовать была причиной подозрений Лилиан. Я никогда не рассказывал ей о клиентах, с которыми встречался, и она думала, что они вообще не существуют. Я не решался придумывать клиентов. Трудно точно запомнить вымышленные детали. Дирекция «Уэдлейка» предоставляла мне время от времени два-три дня на «прощупывание почвы», не требуя отчета в том, что я проделал. Это объяснялось тем, что я заключал для компании очень много договоров. Впрочем, несколько лет назад мне пришлось усиленно поработать, чтобы получить эту привилегию. Я выдвинул довод, что для заключения крупных страховых договоров нужно задолго тщательным образом изучать ситуацию. Я сказал, что один или два дня на свежем воздухе, в деревне, помогают составить план кампании. Один из старейших членов административного совета попросил меня доказать мою точку зрения на практике и поставил передо мной серьезную задачу: получить долю в акциях фирмы «Фей и сын, страховые агенты», которая заключала огромное количество договоров с морскими компаниями и продавцами автомобилей. Я попросил неделю отпуска на размышления и вернулся с очень простым планом: предложить директорам «Фея» долю акций «Уэдлейка». Мне потребовалось полчаса, чтобы убедить их, что другого способа повлиять на бизнес нет. И мои директора согласились, что моя «неделя размышлений» не пропала даром. Результаты подтвердили это, и с того момента мне предоставляли короткие отпуска без проблем, а поскольку я брал их каждые две-три недели, совпадение времени кражи с одним из моих отпусков не должно было привлечь внимание.

Я заказал завтрак и попросил принести мне газеты. Затем я позвонил дежурному администратору, чтобы сохранить за собой номер до часа, а не до полудня. После этого я осмотрел царапины. Та, что возле глаза, была почти незаметна и должна была совершенно исчезнуть через день-два; та, что на лбу, должна была продержаться еще несколько дней. Голова болела, но, пока я не касался больных мест, все было нормально.

Я должен был найти объяснение, удовлетворяющее и домашних, и сослуживцев. Мне потребуется простое объяснение, чтобы отделаться от их любопытства и насмешливых вопросов. Это меня не особо беспокоило. Зато когда я брился, то был сильно озабочен состоянием моего мозга и нервов. Я чувствовал себя совершенно нормально. Ночь сна произвела на меня то действие, на которое я надеялся, и я был способен ясно рассуждать об основных проблемах: как поступить с бриллиантами, деньгами и «фордом». Не сознавая, что делаю, я в очередной раз отогнал мысль о катастрофе, сказав себе, что ее не будет.

Я знаю, что годы легких удач приучили меня рассчитывать только на успех и никогда не думать о провале. Мысль, что может произойти крах, казалась мне необоснованной.

«Фордом», стоившим мне двести семьдесят фунтов, следовало пожертвовать. Шины наверняка оставили отпечатки в том месте между деревьев, где я его оставлял, а полиция будет заниматься убийством больше, чем простой кражей. Прежде чем взять мой чемодан, я припарковал машину у Паддингтонского вокзала, пусть там и остается. Может быть, пройдут недели, прежде чем полиция установит, что рисунок ее шин совпадает с оставленными недалеко от места преступления следами. Принятие этого решения придало мне смелости. Мне не терпелось получить завтрак и газеты. Я отчетливо помню, как подумал, что должен был бы испытывать угрызения совести, что хладнокровное убийство человека должно было потрясти меня. Но меня беспокоило только одно: моя собственная безопасность. Еще я вспомнил, что служил в коммандос, где меня научили убивать именно так, и что в армии я убивал много раз, но этот аргумент не показался мне убедительным. Больше всего мне помогали глубокая ненависть к этому самоуверенному человеку и злость за ту боль, что он мне причинил. Я спрашивал себя, что стал бы делать, если бы он оказался хорошим парнем, но это было пустой тратой времени, а мне надо было заниматься действительностью. Итак, я не испытывал угрызений совести, мои нервы были спокойны, и, наконец, моя голова была ясной.