И р м а. Зачем же ты вообще приходил?

К о м а р о в. По глупости. Думал, она хоть что-то поняла. А она все та же. Такой же анахронизм, как ее древняя петербургская квартира с этой печкой. Вымирающий ящер.

И р м а. Пойдем в кинематограф и будем беседовать о Маше? О мисс сто сорок третья школа?

К о м а р о в. Нет. Не будем беседовать о мисс.

И р м а. Неужели за все это время ты ее ни разу не видел?

К о м а р о в. Увы. Не делай ромбовидных глаз — я не вру.

И р м а. Все из-за того вечера? Первого апреля?

К о м а р о в. Если хочешь.

И р м а. Потому что она уехала с Кротом на мотоцикле?

К о м а р о в. Потому что. Говоря высоким штилем Донны Анны: потому что иногда один эпизод значит больше, чем многие годы. Так как? Итало-франко-японо-уругвайский фильм шведского производства.

И р м а. Ну, раз шведского — ладушки. Ой, открывашка упала.

К о м а р о в. Найдем открывашку. (Становится на колени, смотрит.)

И р м а. Мне кто-то говорил — не помню кто — ты вроде не прошел?

К о м а р о в. Циркулируют слухи? А что, это влияет на мою душу? Или на твое отношение к моему предложению?

И р м а. Не болтай. (Потрепала его по волосам.) Мне всегда нравились твои рисунки.

К о м а р о в. Ах, не будем о высоком искусстве. Держи открывашку.

В дверь всовывается  З е н к е в и ч.

З е н к е в и ч. Гуся, Анна Александровна сказала, ты в салат не забудь… (Увидела Комарова на коленях.) Ну ладно, вы извините.

К о м а р о в (встал, отряхивает брюки). Насколько я понял, Зенкевич вообразила, что я просил на коленях твоей руки, типа того.

И р м а (усмехнулась). Бедная Ниночка, она думает, в наше время все еще объясняются в любви на коленях.

З а т е м н е н и е.

Дворик перед домом Анны Александровны. На скамейке сидят  Б о й к о  и  К р о т о в, курят.

К р о т о в (показал на разрытую землю, пустую катушку от кабеля, низко натянутые электрические провода). Устроили пересеченную местность. Работнички.

Пауза.

Б о й к о (кивнул в сторону дерева со сломанной веткой под окном Анны Александровны). Яблоня.

К р о т о в. А-а. Я думал — пальма.

Б о й к о. Донна Анна посадила.

К р о т о в. Сорт — лимонная. Вид — чахоточный.

Б о й к о. Крот, а ты знал, что Машка придет?

К р о т о в. Отвечу через газету. Читай завтра вечерку.

Б о й к о. Смотри, выдаст тебе Комарик…

Входит  Л ю б а  Б о р и с о в а.

Л ю б а. Ребята, кто пойдет за лимонадом? И плюс бутылка сухого вина. (Имитируя голос и интонацию Анны Александровны.) «Поскольку вы теперь даже официально взрослые люди».

К р о т о в (посмотрел на Бойко, тот не трогается с места). Так и быть, пожертвую собой ради общего блага. (Ушел.)

Б о й к о (выбросил сигарету, тренькает на лютне). Вот скажи, как звук — ничего?

Л ю б а. Хороший звук.

Бойко глубоко вздохнул.

Чего вздыхаешь? (Скороговоркой.) Не вздыхай глубоко, не отдадим далеко, хоть за курицу, да на свою улицу.

Б о й к о. Чего-то сегодня все не как всегда. И Комар какой-то июньский.

Л ю б а. Почему июньский?

Б о й к о. Кусачий. Из-за Машки, наверное. Анну жалко.

Л ю б а. Да, готовилась, приглашенья писала. Пойду.

Б о й к о. Борисова, ты не уползай, у меня тут имеется для тебя одна штука. (Достает из кармана кольцо, протягивает Любе.)

Л ю б а (берет, рассматривает. Засмеялась). Бойко, это же обручалка! Меня же башка из дому выгонит.

Б о й к о. А что такого? Оно не настоящее, это из анодированной стали, я сам выточил. У нас все ребята делают для своих девушек.

Л ю б а. Валя, ну не могу я с тобой обручиться, даже анодированным кольцом. Не злись. Ты аккомпанируешь, я пою — и все.

Б о й к о (траурно). Ясно. (Потренькал на лютне.) А как Попович? Что медицина говорит?

Л ю б а. Они же прямо не говорят. Один раз я сунулась к их зав. отделением, а он меня погнал: «Ты, говорит, девочка, если уж перелезла через забор, хоть на глаза не попадайся». Конечно, получилось по-глупому, забыла, что неприемный день. (Балансируя, пробежала по деревянному «крокодилу».) Все будет хорошо.

Б о й к о (сел на «крокодила»). Вот, Люба, вот, веришь, я хотел бы, чтобы Лешка остался жить, честное слово, но я тут думал — было бы все так: он бы поправился, совершенно, но вы бы поссорились.

Л ю б а. Ты играй лучше. Слышишь, играй. (Взяла Бойко за ворот, потрясла.) Играй, играй.

Из парадной высунулась  З е н к е в и ч.

З е н к е в и ч. Люба, Анна Александровна спрашивает… (Посмотрела на них внимательно.) Ну ладно, вы извините…

З а т е м н е н и е.

Комната. А н н а  А л е к с а н д р о в н а  и  М а ш а  раскладывают приборы.

М а ш а. Анна Александровна, а почему вы мне послали билетик? Вы действительно хотели, чтоб я пришла?

А н н а  А л е к с а н д р о в н а. Маша, я тебе скажу две правды. Одна правда такая — я тебе его не посылала. Вернее, не я посылала. Неважно кто — не в этом дело. А другая правда — что я тебе рада. И эта правда главнее, понимаешь?

М а ш а. Понимаю. Но я бы не пришла. Просто, на меня билетик как-то подействовал, вызвал приступ сентиментальности, захотелось пройти мимо школьных мест и по вашему двору. Но я бы, разумеется, не зашла к вам, если бы меня не опознали.

А н н а  А л е к с а н д р о в н а. Значит, хорошо, что опознали.

Входит печальная  З е н к е в и ч.

(Посмотрела на Нину, шутливо.) Что невесел, нос повесил?

З е н к е в и ч. Да ну, Анна Александровна, был класс как класс до десятого класса, а потом началось — сплошные чувства, любовь, вообще… (Безнадежно махнула рукой.) Я понимаю — акселерация, период взросления, но все равно…

А н н а  А л е к с а н д р о в н а (обняла ее). Нинушка, акселерация — такое дело, ты тоже от нее никуда не денешься. (Подвела ее к зеркалу, несколькими взмахами гребешка спустила косой челкой на лоб ее короткие отчесанные назад волосы; от этого лицо Зенкевич стало и милее, и забавнее.) Вот тебе и акселерация.

З е н к е в и ч. Ой, я так совсем на себя не похожа…

А н н а  А л е к с а н д р о в н а. Ничего, привыкнешь.

Из кухни появляются  К о м а р о в  с хлебницей и  И р м а  с салатом. Из другой двери входят  К р о т о в  с бутылкой, которую он торжественно вносит, поддерживая за донышко, Б о й к о  и  Л ю б а.

(Торжественно.) Итак, приступим. (Все сели, Анна Александровна поднимает бокал.) Один замечательный французский писатель сказал…

В дверях появился  И в а н, засвистел — довольно громко.

Ты опять здесь?

И в а н. Стоял за дверью, как было велено. Пожалуйста, мы удалимся. (Вышел.)

Пауза.

З е н к е в и ч. А вот я сейчас считала — нас знаете сколько пришло? Двадцать пять процентов от общей численности.

И р м а. Хватит статистики и пессимизма. Анна Александровна, что сказал французский писатель?

А н н а  А л е к с а н д р о в н а. Неважно. Давайте выпьем за тех, кто пришел. (Чокаются.)