На этот раз Путилин хотя и вскочил перед Марией, но не был серьезен, как на смотру, а по-приятельски улыбался. И Мария поняла: рад, что вернулась. Знать, серьезно опасался — не переметнулась бы к Коське. Так что же он, проверял ее надежность, посылая с пакетом к Кривопятому, или хотел, чтобы она поближе познакомилась с анархистами? Какие безобразия творятся у Коськи, Путилин знал давно, рассказ Марии не имел для него никакого значения. Он даже весело засмеялся, когда Мария с возмущением сказала, кто ходит у Коськи в комиссарах и начштабах.

— Да ты не смейся! — обиделась Мария. — Ты же не знаешь, какая это тварь — Фроська. А я знаю ее с детства. Я у Борщова жила в прислугах при больной старухе, так Фроська даже жрать не давала мне и била походя.

Путилин сразу оборвал смех, сказал серьезно:

— Ничего, в конце-то концов будут биты все эти паразиты. Крепко биты!

На прощание коммунар тепло пожал Марии руку. И хотя он этого не сказал, было ясно, что теперь он полагается на нее, как на самого себя.

И вскоре Мария вполне заслужила уважение и доверие коммунара.

Из соседнего отряда партизаны получили сведения, что их атаковал есаул Петух. Первую атаку они отбили, но требуется помощь.

Собственно, фамилия есаула была Птицын, но за горластость, задиристость, поминутную готовность влезть в драку все звали его не иначе, как Петухом. И фигурой он смахивал на тощего, обдерганного петуха — худоногий, поджарый, длинношеий. Прозвище было насмешливое, однако к Петуху относились серьезно не только в рядах колчаковцев, но и партизаны. Рубакой он показал себя удалым, в схватки на шашках бросался бесстрашно, всегда впереди своих солдат. И недаром говорят, что смелого пуля боится и штык не берет: шрамов на теле Петух носил много, но тяжелой раны — ни одной. Помогало ему еще и то, что он мог рубить обеими руками: скакал на противника с шашкой в правой руке, а потом мгновенно перекидывал ее в левую и наносил внезапный удар с той стороны, откуда не ждали.

Словом, враг наседал там опасный, и Путилин срочно двинулся на выручку. Переход был большой, в полдень партизаны остановились на привал, чтобы и коням и людям дать передохнуть, попить, поесть.

Расположились на большой луговине у реки. Место удобное со всех точек зрения: вода — рядом, трава — в пояс, и к поляне всего два подхода — с севера и юга. На западе глубокая река, на востоке — непролазная согра. Чтобы не подвергнуться внезапному налету колчаковцев, на дорогах выставили заслоны, на ближнем холме наблюдал за окрестностями дозорный.

Все, кажется, предусмотрел Путилин. Но и Петух не дремал, проявил совсем не петушиную хитрость.

Разведчики снялись с привала раньше других. Обычно они двигались впереди главных сил версты за три — четыре. В случае опасности поднимали тревогу стрельбой, а если обнаруживали крупные силы карателей, которые значительно превосходили партизанские, то немедля возвращались обратно, или в отряд скакал с донесением связной.

Только на войне всего не предусмотришь. Часто события развивались не так, как ожидалось. Разведчики еще не миновали своей заставы, поэтому ехали без опасения. Ванюхой Совриковым овладело даже благодушие.

— Эх, как баско кругом! — умилялся он. — Небушко светлое да ласковое, а березки умыло утром дождичком, стоят чистые да пригожие, будто девки на выданье. Ягодка-рябинка краснеть начала…

Марии природа была близка. Когда она пасла борщовских свиней, то все светлое для нее связывалось с природой. Природа развеивала ожесточенность шумом вольного ветра, ласкала слух пением птиц — от зарянки, пускающей первую трель, когда солнышко только коснется вершин деревьев, до вечерних неуемных соловьев. Но теперь Марию не трогала ни земная красота, ни восторги Ванюхи Соврикова. Она понимала, что парень говорит искренно и слова его вызваны тем, что скучает он по мирной жизни. Но Мария едва сдержалась, чтоб не одернуть парня резким словом.

— Примолк бы ты хоть ненадолго, — все же попросила она. — А то вечно трезвонишь — уши болят.

Смелым разведчиком, надежным товарищем был Ванюха. Но водился за ним грешок: любил потрепаться, похвастаться своими боевыми подвигами. Да и Марииными тоже. Частенько все преувеличивал. И партизаны, за отчаянность звавшие Ванюху сначала сорви-головой, потом перекрестили его в «соври-голову». Ванюху это здорово обижало, вралем он себя не признавал. Оскорбился он и сейчас.

— Да ну тебя! С тобой ездить — язык отсохнет.

Все же примолк. Молча ехали и другие разведчики. Дорога уводила в небольшой березничек. Но не успели въехать в него, как Совриков поймал Марию за рукав, подавшись к ней, прошептал:

— Гляди-ка, что это за пичуга? Сроду такой не видывал…

Мария повела взглядом в направлении, куда показывал Ванюха, и обомлела. Увидела она вовсе не диковинную какую-то пичужку на березе, которую заметил парень.

Река здесь делала резкий поворот. Почти к самому обрыву берега подступал крутой косогор, поросший густым, как щетка, осинником. Безлесной оставалась только узенькая кромка берега. И по этой вот кромке крадучись двигались верховые. Каратели во главе с Петухом. А дальше на лугу виднелся многочисленный отряд.

Позднее выяснилось, что каратели бесшумно сняли дозорного на холме. Пришлось соображать и действовать стремительно.

Каратели почти отрезали разведчикам обратный путь к отряду. Незаметно проскользнуть мимо них было уже нельзя — они тоже увидели партизан. Легче всего было броситься вперед, скрыться в березнике. Разведчикам наверняка удалось бы уйти без потерь, но мог погибнуть отряд. Слишком близко подкрался Петух к месту привала.

Как задержать карателей, дать отряду время, чтобы партизаны успели поймать пасущихся коней, подготовиться к отпору? Единственное, что можно попытаться сделать, — помешать карателям вырваться с кромки берега на простор, развернуться в лавину. Если под носом у них прорваться к леску налево, то беляки на кромке берега окажутся под огнем.

В следующую секунду Мария уже летела наперерез Петуху. Ванюха, не раздумывая, рванулся следом с криком:

— Эй, Марья, тузи гадов, Марья!..

Это у него был боевой клич. Он всегда громогласно оповещал врага, что атакует его вместе со Страшной Марией. Только офицер, а тем более Петух — это несуеверный солдат, который зачастую еще и разыгрывал страх перед нечистой силой, чтобы под этим предлогом увильнуть от боя или сдаться. Есаул не бросился наутек, а кинулся навстречу, спеша вырваться на простор с этого опасного карниза. За ним гуськом устремились и другие каратели.

Расстояние, разделявшее партизан и колчаковцев, было незначительным, и схватка произошла молниеносно. Мария не надеялась снять шашкой такого рубаку, как Петух, она выхватила наган, выстрелила. И в тоже самое мгновение офицер саблей нанес свой коварный удар слева. Удар пришелся соскользом. В ушах Марии раздался странный скрежущий звук, в глазах помутилось.

У Ванюхи похолодело в груди… Но что это? Мария все-таки усидела в седле, а Петух припал к шее коня, судорожно вцепился в гриву. Пуля Марии, оказывается, не прошла мимо.

Страшная Мария _4.jpg

Ванюха тоже выстрелил, снял второго карателя, с саблей наголо напиравшего из-за есаула. Третий осадил коня, а четвертый на всем скаку налетел на него, сбил с кромки берега в реку, сорвался и сам под обрыв. То, что за одно мгновение вышло из строя четверо колчаковцев, внесло замешательство в ряды карателей и помогло разведчикам проскочить к леску, занять выгодную позицию. Теперь партизаны, скрываясь за деревьями, могли вести прицельный огонь, снимая беляков одного за другим. Колчаковцы повернули обратно. Ускакал и конь Петуха с поникшим всадником.

Правда, отступила лишь передовая часть отряда, втянувшаяся на кромку берега. Есаул не был убит, только ранен. Очнувшись, он наскоро перевязал рану, развернул свой отряд и повел на партизан в обход косогора. Но внезапность удара была уже утрачена, дорогое время потеряно. Отряд Путилина отбил атаку огнем. Путилин перед всем отрядом объявил Марии благодарность за отвагу и сообразительность. Доволен был Путилин, рада счастливым исходом боя Мария, ну а Ванюха Совриков, тот просто ликовал. Он перед всеми безудержно похвалялся, что это его смекалка спасла голову Марии от сабельного удара Петуха.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: