Однако в потемках Мария неприметно для Космачева спутала его жеребца. От удара плетью тот тяжело скакнул несколько раз и взвился на дыбы. Космачев вылетел из седла. Впрочем, ловкостью он обладал кошачьей и не упал, а, перевернувшись в воздухе, оказался на ногах. Выпалив из револьвера в кинувшегося к нему Ванюху, он бросился наутек. Но Ванюха сбил его ударом приклада. Как потом выяснилось, удар пришелся в темя и оказался смертельным. Однако Ванюха сгоряча не понял этого, заломил руки и скрутил предателя.

А перед эскадроном белых в эти мгновения выскочили из тальников на берегу озера трое верховых и сумасшедшим галопом помчались к ельнику, к приискам. По замыслу Путилина, белые должны были принять всадников за убегающий партизанский дозор. Так оно и случилось.

Услышав револьверный выстрел в ельнике и увидев, как партизанские дозорные, точно по сигналу, что есть мочи поскакали в направлении приисков, есаул замер. Велик был соблазн на плечах дозорных ворваться в лагерь партизан и начисто вырубить захваченный врасплох отряд коммунара, добраться, наконец, и до «заколдованной» Страшной Марьи. После стычки с Марией на карнизе возле реки, когда она чудом спаслась от сабельного удара, а его свалила выстрелом, честолюбие есаула было задето. Он поклялся себе, что уничтожит весь партизанский отряд. И когда голова Марии скатится с плеч, тогда все увидят, велики ли были ее колдовские силы.

Все же он действовал с осторожностью. Не ввел сразу весь отряд в опасный проход между скалами и заболоченным озером, выжидал, не загремят ли скалы выстрелами. Но стрельбы не было даже после того, как поскакали прочь партизанские дозорные.

Это окончательно убедило есаула: засады нет. Он выехал вперед, коротко скомандовал:

— За мной! — и стремительно поскакал во главе всего отряда.

Он доскакал до средины прохода, когда со скал под ноги коня прилетела граната. Взрыв грохнул прямо под брюхом, и конь рухнул со всего разбегу, забился в судорогах, прижав есаула к подножию скалы. Хотя ни один осколок не задел Петуха, все же на какое-то время, оглушенный взрывом и ударом о камни, он потерял сознание. А когда очнулся, увидел кошмарную, как в дурном сне, картину.

Со скал яростно строчили пулеметы, гремели винтовочные и ружейные залпы. Такие же залпы раздавались со стороны озера. Застигнутый врасплох, попавший под перекрестный уничтожающий огонь, отряд есаула смешался. Одни конники скакали все еще вперед, другие уже повернули назад, а третьи с перепугу кинулись к озеру и тонули там в хляби плавунцов. Многие всадники кинжальным огнем были уже скошены. Раненые кони непереносимо визжали, да и люди вопили не менее страшно.

Вскоре стрельба прекратилась. «Слава богу, у красных кончились патроны! — пронеслось в голове есаула. — Спасется хотя бы часть отряда».

Однако тут же из ельника со стороны приисков вылетела партизанская конница и с пиками наперевес, с громогласным «ура» устремилась на еще уцелевших, очумело мечущихся карателей.

Короткая эта пауза, когда прекратилась стрельба, а партизанская конница еще не успела докатиться, спасла есаула. Он успел уцепиться за гриву сумасшедше скакавшего чьего-то, потерявшего всадника коня. Одним рывком, с ловкостью хорошо натренированного джигита взлетел в седло. А оказавшись в седле и вымчавшись из-под предательских скал, он сразу почувствовал себя увереннее, сделал отчаянную попытку организовать уцелевшую часть отряда, возглавить если не для обороны, то для достойного отхода. Однако паника была слишком велика. Конники в ужасе мчались мимо, никак не воспринимая, а может, и не слыша его криков:

— Без паники! За мной!

Есаул понял: отряда больше нет. И людей нет. А мчатся, спасаются, припав к гривам коней, обезумевшие звери. Натворили они людям столько зла, что знали: никакой им пощады не будет. И таким же загнанным зверем почувствовал есаул себя. Однако спасаться позорным бегством вместе с этим беспорядочно удирающим стадом он не хотел.

Резко осадив коня, повернулся лицом к накатывавшейся на него партизанской лавине. Почти совсем рассвело, и есаул отчетливо увидел красные банты на шапках, яростные лица мужиков и орущие «ура» глотки. Впереди всех рядом с Ванюхой скакала Страшная Мария. Вот она уже совсем близко. Узнала есаула и, видать, была поражена: почему он один стоит посреди дороги? Стоит так, будто надеется грудью остановить партизан.

— Хватай живьем! — раздался выкрик Ванюхи.

Есаул резко вскинул наган. Но выстрелил не в Ванюху и не в Марию.

— Ваша взяла! — бросил он. И пустил пулю себе в висок.

Конь есаула, едва всадник свалился с седла, развернулся и поскакал впереди партизанского отряда, словно дорогу показывал.

Так вслед за есауловским конем партизаны ворвались в Медунцовку. Но группа отступавших карателей не задержалась здесь, помчалась в Высокогорское, где остался тыловой заслон из милиции и кулацкой дружины. Немного опомнившись, партизаны решили дождаться коммунара.

Путилин не потерял головы от азарта погони. Он остался на месте засады с двумя взводами, расстрелявшими белых конников. Прежде всего велел собрать бесценное для партизан оружие убитых и раненых карателей, переловить уцелевших коней. И лишь после этого поспешил в Медунцовку.

…Шли дни. Продолжались стычки с колчаковцами. На смену отряду Петуха появились другие карательные отряды беляков. Но теперь уже партизаны Путилина меньше прятались, чаще держали инициативу в своих руках. Держа связь с основными партизанскими силами Причумышья, отряд креп, наливался силами.

Красная Армия, перевалив через Урал, гнала полчища адмирала Колчака по сибирским просторам. Приспела пора повсеместно очищать родную землю от белогвардейской погани.

Партизаны с ходу захватили Высокогорское. Колчаковцы укрылись в церкви. Одолеть штурмом не удалось. Церковь стояла за крепкой кирпичной оградой, поверх которой поднималась узорчатая железная решетка. Конечно, и за этой оградой, за толстыми церковными стенами беляки бы не удержались. Остановила партизан большая площадь. С колокольни она прочесывалась пулеметным огнем, а лезть на рожон партизаны не хотели. Решено было взять колчаковцев измором.

Плотно обложили зверя. Но он огрызался. Из церковных окон и с колокольни все четыре улицы села, выходящие на площадь, простреливались во всю их длину. Жители оказались на мушке у врага.

Вместе с колчаковскими офицерами и солдатами в церкви засели местные богатеи. Там же были и насильно мобилизованные мужики. Если одни палили для близиру, то другие вели прицельный огонь. Стреляли и в женщин, и в детей.

На партизанском совете постановили все население эвакуировать в ближние деревни. Под покровом ночи из села тронулись скрипучие телеги, груженные всяким домашним скарбом и продуктами. Поверх возов гнездились ребятишки.

Мария в ту ночь возвращалась из другого отряда, куда ездила для связи. Сопровождал ее, как обычно, Ванюха Совриков.

Телеги беженцев запрудили дорогу. Чтобы не глотать пыль, а главное, не слышать детского плача, которого Мария теперь не выносила, они свернули с дороги в сторону. Ехали сначала полем, затем выбрались на заросший проселок.

Наступило утро. Однако рассветало еще плохо. Небо застилали тяжелые тучи, сыпала мокрая крупа, резкая, с ветром.

— Здоровенная туча катит! — весело воскликнул Ванюха.

— Чему радуешься-то? — усмехнулась Мария.

— Когда бог гневается, у меня это душу веселит. А ты боишься?

Нет, она не боялась. Но и вымокнуть под слякотью — мало приятного. И она подстегнула коня.

— Значит, побежали? — еще веселее, почти азартно крикнул Ванюха.

Как и все партизаны, он никогда не говорил «поехали». Ехать в его понятии значило — тащиться шагом на груженой телеге.

Кони были резвые, сразу взяли в намет. Однако Мария внезапно осадила своего Игреньку, схватилась за голову, сжала ладонями, словно она разваливалась.

Марии опять почудился крик дочки. Тот самый, когда Танюшка ударилась о порог… Долго этот крик преследовал Марию. Часто слышала она его во сне, просыпалась, как от удара. Но постепенно в беспощадной мести карателям находила успокоение. Страшные видения стали мучить меньше… И вот сейчас откуда-то снизу, будто из-под брюха коня, вновь раздался явственный вскрик ребенка. У Марии оборвалось сердце, она со страхом подумала, не сходит ли с ума.