Наконец, видя успех своих начинаний, Кахаль пригласил Саракоглу к обеду. Однако в последний момент что-то разладилось. Адмирал позвонил домой сказать, что на пару часов задержится. Губернатор был уже в пути.

— Стало быть, вы, донна, должны развлекать меня, пока не подадут на стол, — промурлыкал он, целуя ей руку. — Уверяю вас, это будет совсем нетрудно. — У нее, хоть и маленькой ростом, была красивая фигурка и прелестное смуглое личико. А вскоре губернатор убедился, что она ведет себя очень чинно, умеет слушать мужчину и, что встречается еще реже, задавать ему правильные вопросы.

Они прогуливались по саду. Глядя на розовые кусты и вишневые деревья, можно было подумать, что ты на Терре: Эсперанса держала первенство среди планет-колоний. Солнце, Паке, в эту летнюю пору еще стояло над горизонтом, но уже окрасило мягкими закатными лучами старую кирпичную стену. В теплом воздухе звучали птичьи трели, и с окрестных лугов наплывали свежие ароматы. Над головой иногда проносились, сверкая, воздушные машины, но Флервиль был не столь велик, чтобы шум движения долетал сюда, на окраину.

Саракоглу с Луизой прохаживались по гравиевым дорожкам и беседовали. Их охраняли, или скорее ненавязчиво опекали. Следом, правда, шла не дуэнья, а здоровенный четырехрукий горзунийский наемник — при нем можно было флиртовать без опаски.

«Вся беда в том, — думал губернатор, — что она постоянно говорит о серьезных вещах».

Сначала это было даже приятно. Она поощряла его говорить о себе:

— …да, я граф Анатолийский. Честно говоря, графство у меня маленькое, хоть оно и на Терре. Бюрократ-карьерист. А хотел бы быть художником — люблю возиться с красками и глиной — может, взглянете как-нибудь. Но увы, от имперских аристократов ждут, что они будут служить Империи. Если бы я родился в декадентскую эру! К несчастью, Империя сама собой не управляется…

Внутренне он ухмылялся собственным речам. Чтобы он, в свои пятьдесят три стандартных года, низенький, начинающий толстеть, совершенно лысый, с маленькими глазками, посаженными близко к огромнейшему носу, и с двумя дорогими любовницами во дворце, — чтобы он играл роль мальчишки, строившего из себя homme du monde![1] Что ж — сейчас это доставляло ему удовольствие, как доставляли удовольствие яркие одежды и драгоценности. Так он отдыхал от суровой действительности, которая не оставляла ему времени улучшить свою внешность путем биоскальпирования.

Но тут она спросила:

— Неужели мы действительно нападем на ифриан?

— А? — Боль в ее голосе заставила его резко повернуть к ней голову. — Да, переговоры зашли в тупик, но…

— Отчего же они зашли в тупик? — Она чуть повысила голос, глядя прямо перед собой, и ее легкий испаньолский акцент стал заметнее.

— А по чьей вине возникали почти все вооруженные инциденты? По вине ифриан. Я не хочу сказать, что они чудовища. Но они хищники по натуре. И у них нет сильной власти — нет вообще никакого правительства, которое могло бы обуздать страсти отдельных группировок. Это и стало камнем преткновения в их усилиях для достижения согласия.

— Насколько же искренними были эти усилия с нашей стороны? — спросила она, по-прежнему не глядя на него. — Насколько старательно вы добивались того, чтобы они не увенчались успехом? Отец ничего мне не рассказывает, но все и так ясно с тех самых пор, как он перебрался сюда — часто ли штаб флота и губернаторская власть размещаются на одной планете? Ясно — что-то г-готовится.

— Донна, — мрачно сказал Саракоглу, — теперь, когда космический флот способен обратить целые миры в кладбища, нужно готовиться к худшему и принимать необходимые меры безопасности. А кроме того, нежелательно, чтобы области влияния пересекались так, как у Империи со Сферой. Возможно, среди вас, молодежи сравнительно замкнутой системы… возможно, среди вас возникла мысль, что Империя затевает войну, чтобы поглотить всю Ифрийскую Сферу. Это неверно.

— А что же верно? — с горечью спросила она.

— То, что у нас неоднократно происходили кровавые столкновения из-за спорных территорий и противоречивых интересов.

— Да. Наши торговцы теряют потенциальную прибыль.

— Если бы только это. Коммерческие несогласия всегда можно решить путем переговоров. Иное дело политическое и военное соперничество. Кому, например, достанется ангоранито-краоканское содружество у беты Центавра? Кому-то из нас он непременно достанется, а его ресурсы очень пригодились бы Терре. Ифриане и так уже, подчинив себе Датину, приобрели больше мощи, чем было бы желательно для потенциальной враждебной нам расы. Более того, очистив эту горячую границу, мы сможем укрепиться против мерсейской атаки с фланга. — Саракоглу поднял руку, предупреждая протест Луизы. — Да, донна, Ройдхунат далек от нас и не слишком велик. Но он растет с внушающей тревогу быстротой, и частью его идеологии является агрессия. Долг любой империи — заботиться о благополучии далеких потомков.

— Почему бы нам просто не составить договор, не условиться о компенсациях, не поделить все честно и разумно?

Саракоглу вздохнул:

— Население планет не потерпит, чтобы с ним обращались как с неодушевленной собственностью. Ни одно правительство, согласившееся на это, долго не продержится. И потом, — показал он вверх, — во Вселенной столько неизведанного. Мы путешествовали за сотни — а в былые дни и за тысячи световых лет к наиболее интересным звездам. Но неисчислимые мириады их остались в стороне. Кто знает, что выяснится, когда мы наконец доберемся до них? Ни одна здравомыслящая класть, ни людская, ни ифрийская, не уступит слепо таких возможностей чужакам. Нет, донна, это не та задача, которую можно разрешить изящно и окончательно. Придется сделать то, что в наших слабых силах. Сюда отнюдь не входит порабощение Ифри. Я первый признаю за Ифри право на существование, на собственный образ жизни, даже на инопланетные владения. Но положение на границе надо урегулировать.

— Но мы же соприкасаемся с другими владениями и не испытываем от этого никаких хлопот.

— Разумеется. Зачем нам, например, сражаться с существами, которые дышат водородом? Они настолько экзотичны, что мы едва можем общаться с ними. Вся беда в том, что ифриане слишком похожи на нас. Как говорится в старой поговорке, двум сильным, талантливым расам нужна одна и та же недвижимость.

— Но с ними можно ужиться? Целые поколения людей живут с ними бок о бок.

— Вы говорите об Авалоне?

Она кивнула.

Саракоглу представился случай перевести беседу на более легкие темы.

— Да, это действительно интересное явление, — улыбнулся он. — Что вы о нем знаете?

— Очень немного, — смиренно созналась она. — Наслышалась кое-чего, когда стала жить на Эсперансе. Галактика так огромна, мы исследовали лишь крошечную ее часть…

— Вы могли бы посетить Авалон. Он недалеко — всего в десяти — двенадцати световых годах. Мне бы и самому хотелось там побывать. Их общество в самом деле необычно, если не уникально.

— Разве вы не поняли? Если люди с ифрианами могут делить одну планету…

— Это разные вещи. Разрешите набросать вам картину вчерне. Я там тоже не бывал, но занимался этой проблемой с тех пор, как получил назначение. — Саракоглу набрал побольше воздуха. — Авалон открыли пятьсот лет назад те же первопроходцы, что обнаружили Ифри. Его признали годным для колонизации, но он был так далек от Терры, что в ту пору никого не заинтересовал; даже имя присвоили ему много позднее. Ифри от нас на сорок световых лет дальше, чем Авалон, зато это была богатая планета, населенная народом, активно осваивавшим современную технику и любопытным в коммерческом отношении.

Около трех с половиной столетий назад одна человеческая община обратилась к ифрианам с предложением. Торгово-технической Лиге суждено было просуществовать еще пять— десять лет, но всем мыслящим людям уже было ясно, что близится кровавая бойня. Та община — самый пестрый народ со старым пионером-торговцем во главе — хотела спасти будущее своих семей, поселившись на далеком Авалоне под протекторатом Ифри, не столь прогнившей, как Техническая цивилизация. Ифриане дали согласие, и некоторые из них, естественно, тоже поселились в колонии.