— Впереди миноносец. За ним — лайнер! — приглядевшись, уточнил Александр Волков.

И на самом деле, когда снежный заряд исчез в очередной раз, Маринеско убедился: перед ним был огромный лайнер, редкие огоньки нарушенной светомаскировки которого особенно подчеркивали его колоссальные размеры.

— Да, тысяч на двадцать, не меньше! — не удержался от восторга командир.

«Ну уж наверняка бегут на нем те, под кем земля горит. Топить надо их, не дать им уйти!»

Было очевидно, что обстоятельства оставили командиру именно тот вариант атаки, о котором он думал: надводный. Разумеется, это очень опасно. Такой огромный лайнер наверняка охраняют большие корабельные силы. Значит, со стороны моря не подойти — сотни наблюдателей следят, чтобы не пропустить к лайнеру ни самолеты, ни торпедные катера, ни подводную лодку. Ведь по военной науке, по ее незыблемым тактическим канонам именно этого можно ожидать в сложившейся ситуации. Значит, надо перехитрить фашистов. Но как? Мысль работала обостренно, четко, быстро.

«А что, если атаковать со стороны берега? Не ждут же они нападения оттуда. Наверняка не ждут! — возникла первая мысль. — Тем более что у фашистов именно на берег основная надежда: там авиация поддержки, там береговые батареи, словом — помощь…

Заманчиво, хотя и опасно!.. — вторая мысль. И тут же ее обоснование: лайнер прижимается к береговой черте, между ним и берегом будет тесновато, а глубина малая.

Если обнаружат — ни отвернуть, ни погрузиться. Наверняка гибель… — третья мысль. — Но и упускать лайнер нельзя. Очень уж заманчивая цель!»

Итак, прочь сомнения! Теперь, когда решение принято, только стремительность и четкость маневра, только стойкость и готовность экипажа на самопожертвование принесут успех. Ни секунды промедления.

— Штурман, следите за пеленгом!

— Пеленг быстро меняется на нос!

«Значит, лайнер уходит. Значит, упущен момент — то ли запоздал с поворотом, то ли неверен был акустический пеленг», — закусил губу командир.

Над миноносцем, идущим впереди лайнера, вспыхнула и покатилась красная звездочка ракеты. Что это за сигнал? Неужели обнаружили лодку и миноносец выходит в атаку? Думай, командир: скрываться или продолжать погоню, рискуя жизнью экипажа и судьбой подводной лодки!

Но не успел еще Маринеско принять решение, как силуэт миноносца начал быстро менять очертания. «Поворот!!! Куда? На нас или от нас? Надо решаться! Догонять или отказаться от атаки? А, черт, так недолго попасть под таран!» — остро кольнула запоздалая мысль.

— Срочное погружение! Боцман, ныряй на 20 метров! — распорядился Маринеско.

Как видно все еще не замеченная фашистами, «тринадцатая» заскользила под тяжело накатывающиеся громады волн. Последние резкие размахи с борта на борт, и вот уже только спокойное, размеренное покачивание напоминает о бушующем наверху шторме.

Но командиру сейчас было не до этого. Он напряжено вслушивался в забортные шумы. Даже через сталь прочного корпуса было отчетливо слышно, как приближается что-то похожее на паровозное погромыхивание — гул корабельных винтов. Вот оно совсем рядом, кажется — над самой головой. Звук давит на плечи. Так и хочется пригнуться. Хочется заставить лодку уйти дальше на глубину. Но это невозможно. На карте, откорректированной штурманом перед выходом лодки в море, помечено: «Район опасный — мины!»

Здесь вполне возможны донные мины. Погибнуть, уходя от гибели? Этого командир не допустит! Самая разумная глубина, которой надо придерживаться во что бы то ни стало, — двадцать метров. Она хороша по многим причинам. Прежде всего, на такой глубине не попадешь под таран, во-вторых, далеко до опасного в минном отношении морского дна. Наконец, в-третьих, эта глубина не совпадает с установкой глубинного пояса фашистских глубинных бомб — на случай бомбометания.

Все учел командир, все предусмотрел в эти минуты! «А проскочит лайнер — снова всплыть. Всплыть и догонять его, не упустить!» — билась в висках одна и та же мысль командира.

Грохот винтов прокатился мимо подводной лодки и начал удаляться. Всё! Главная опасность пока миновала. Пусть неожиданным своим поворотом лайнер сорвал начатую атаку. Пусть теперь надо было начинать все сначала. Главное, полностью вызрел план атаки. Иного решения командир не видел, да и не хотел видеть. Он лично убедился, какая огромная цель обнаружена. Он убежден был в ее немалой ценности для фашистов. Уже потому упускать ее не мог и не имел права. Он должен, должен уничтожить врага, чего бы это ни стоило!

— Продуть балласт! — принял решение командир. — Оба полный вперед. Курс 260 градусов!

Решение оставалось неизменным — только атака. Несмотря ни на что!

Лодка, набирая ход, снова приподнялась над волнами. И хотя от этого ее стало больше качать, боцману стало легче удерживать рули.

— В центральном, какая скорость?

— Шестнадцать узлов! — откликнулся снизу инженер-механик Яков Коваленко.

Еще в прошлом боевом походе, что состоялся в октябре — ноябре сорок четвертого, он, молодой лейтенант, был командиром группы движения. Теперь же это был достаточно грамотный механик, умелый командир БЧ. А что в том удивительного? В годы войны люди мужали, набирались опыта быстрее, чем в мирные дни. Бои под Старой Руссой и Ленинградом в морской пехоте, боевые походы на черноморских «Д-4» и «С-33» основательно помогли ему в том. Яков Спиридонович теперь сам быстро разбирался в обстановке и принимал грамотные решения.

— Увеличьте скорость!

— Есть!

Скороговоркой затараторили дизели. Огромный пенный вал стремительно покатился за кормой.

— Штурман, как пеленг?

— Медленно меняется на нос.

«Черт, маловато скорости. И увеличивать опасно — дизели поизносились… Была не была — без риска не будет победы!»

— Механик, добавьте оборотов!

— Товарищ командир, ход больше восемнадцати. Уже подрывает клапаны. Придется форсировать дизели…

— Ради такой цели можно. Объясните людям обстановку!

Командир ясно сознавал, что идет на смертельный риск. Прежде всего, он знал, как сейчас нелегко мотористам. Если здесь, на мостике, семнадцать градусов мороза, бьют в глаза злые, колючие брызги, плечи сковывает ледовый панцирь и это очень тяжело, тяжело ему самому, тяжело вахтенному офицеру и верхним наблюдателям, то что творится внизу?..

А внизу, в дизельном отсеке, был настоящий ад. Захлебываясь, грохотали работающие на форсаже дизели. Не успевали сгореть ни солярка, ни масло. Едкий дым, заполнив пол-отсека, мешал дышать. Люди задыхались от недостатка кислорода. Температура в отсеке приближалась уже к отметке «60». 60 градусов жары! Полуголые тела мотористов лоснились от пота. Порой, не выдерживая теплового удара и удушливого дыма, то один, то другой моторист падал, его тут же заменяли подвахтенные. Надо было выдержать это адское испытание, выдержать во что бы то ни стало, чтобы сохранить заданный командиром ход, — в дыму, смраде, адской жаре!

Была опасность, что дизели не выдержат этого бешеного ритма, разлетятся вдребезги. И тогда лодка останется без хода — беспомощная во власти стихии, на глазах врага — беззащитная мишень… Командиры отделений мотористов старшины Петр Плотников и Василий Прудников, подоспевшие на помощь лейтенант Кравцов с мичманом Масенковым, изловчась, подсовывали под клапаны пучки проволоки, даже отвертки — лишь бы смягчить удары, сберечь двигатели.

Дико выли воздуходувки. Ураганный ветер гулял по отсеку. Дизели жадно глотали воздух. И все-таки несло резким запахом горелого масла. Плыл сизый дым солярки, тонкими струйками уходя в заборные решетки…

Да, командир шел на явный риск. Вероятность счастливого исхода не составляла и сотой доли процента. Если лодку обнаружат, да еще она останется без хода, — это смерть.

Конечно, своей личной жизнью Александр Иванович мог распоряжаться как хотел. Мог распорядиться и жизнями подчиненных — Родина от своего имени давала ему такие права, поручая командовать боевым кораблем. Он представитель, полномочный и полновластный представитель Советского правительства здесь! Но это же огромная моральная, нравственная ответственность. Командир не хотел и не мог хотя бы не посоветоваться с экипажем, чтобы откровенно сказать людям о том, какой опасности подвергаются моряки, выходя в эту атаку.