— Пора, инженер-механик!

Лодка медленно заскользила вверх.

Море было укрыто сплошной стеной тумана. Стена эта колыхалась буквально в десятке метров от лодки.

Напрасно напрягали зрение вахтенный офицер Николай Яковлевич Редкобородов, наблюдатель-сигнальщик Геннадий Зеленцов да фельдшер лейтенант медслужбы Григорий Андреевич Степаненко, выделенный в помощь им командиром. На глаза в таких условиях надеяться не приходилось. Теперь главным действующим лицом становился гидроакустик.

Иван Шнапцев, надев на голову черные колпаки телефонов, замер над шумопеленгатором. Едва, давая ход лодке, загрохотали дизели, он насторожился, затем обрадованно крикнул в переговорку:

— Пеленг — 50! Шум винтов крупного корабля!

Плотнее прижав наушники руками, акустик внимательно вслушивался в ритмичный говор винтов.

— Товарищ командир, похоже на тот, что потопили!

Слышимость была чрезвычайно слабой — значит, цель очень далека. Однако командир тут же поднялся наверх, чтобы, не прерывая идущую подзарядку аккумуляторных батарей, самому лично удостовериться, что обнаружена та самая цель, о которой предупреждал штаб флота.

Непроницаемая мгла окутывала горизонт — зги не видать. И все это время Иван Шнапцев, гидроакустик, через каждые две-три минуты докладывал о судне. Шло оно с постоянной скоростью и, как предполагал старшина, постоянным курсом. В этом убеждало моряка то, что пеленг изменялся довольно равномерно. Только вот незадача — сколько ни вглядывались вахтенный офицер и сигнальщики-наблюдатели, увидеть судно им не удавалось. То ли на нем светомаскировка была безупречной и силуэт судна терялся во мраке, то ли дистанция все еще не позволяла увидеть его напрямую. Следуя докладам гидроакустика, командир приказал лечь на курс сближения, потом еще и еще раз подвернул. Но что за наваждение: цель пряталась от глаз, хотя, судя по четкости пеленгации, была уже где-то близко.

Пролетело полчаса, час, вот уже полночь миновала. Начались новые сутки — 10 февраля. А цель, как и прежде, была только слышна.

— Огоньки, левый борт — 20! — вскрикнул вдруг сигнальщик Зеленцов. Этому докладу можно было верить, не проверяя.

Геннадий Зеленцов прошел такую школу жизни, что каждое слово тщательно взвешивал. И отвечал за каждое из них. Школа эта — сиротство с трехлетнего возраста. Хотя после смерти матери, а потом и отца, он жил у родной тетки, дом ее родным для малыша не стал. И как следствие — беспризорность, меняющиеся, как в калейдоскопе, детские дома, бегство из них. Потом, уже подростком, работал кочегаром на волжском пароходе «Айтодор». Экстерном сдал экзамены за семилетку. А вот завершить учебу в техникуме не удалось, так как был призван на военную службу. И сразу же — Великая Отечественная война.

Из учебного отряда подводного плавания Зеленцов попадает в бригаду морской пехоты. В ней после боев в Лужском укрепрайоне из шестисот моряков осталось только сорок, в том числе и раненый Геннадий. А потом пошло-поехало: госпиталь, фронт, окружение, по выходе из него — штрафбат. Затем — блокадный Ленинград, спасение сокровищ Эрмитажа. И вот он уже разведчик на Волховском фронте. Только пройдя весь этот «адов круг», попал моряк на подводную лодку «С-13». И вот напряженнейший боевой поход, где в полную меру потребовались его знания и мастерство, наблюдательность и глазомер.

— Цель, пеленг 280 градусов! — подтвердил гидроакустик.

Вглядевшись в указанное сигнальщиком направление, командир и сам заметил два постоянных белых огонька — тусклых, едва приметных. Было похоже на то, что лодка обнаружила тот самый отряд кораблей, о котором говорила радиограмма штаба флота.

— Оба — малый! — приказал Маринеско. Он учитывал, что ночная тьма резко скрадывает расстояние и можно проскочить цель, так и не успев подготовить данных для залпа.

Однако после поворота резко усилилась продольная качка, и лодка еще больше потеряла скорость. Пришлось увеличить ход до среднего… Началась настоящая погоня. Однако — вот незадача — полчаса уже гналась «тринадцатая» за огоньком, а он был по-прежнему далек, то появляясь, то скрываясь у темного горизонта. Лишь спустя минут десять, когда внезапно очистился горизонт, командир кабельтовых в двадцати на фоне темно-серых облаков увидел темные силуэты боевых кораблей. Наконец-то!

— Боевая тревога! Торпедная атака! Носовые и кормовые торпедные аппараты к выстрелу приготовить!

«Но мы в светлой части горизонта. Нас могут обнаружить!» — мелькнула у командира мысль, и как продолжение ее автоматически сорвалось с губ:

— Оба полный вперед! Право на борт!

Штурман, как и положено по боевой тревоге, метнулся с мостика в центральный пост, к штурманскому столу. Фельдшер вслед за ним — во второй отсек. А старпом тут же оказался на мостике, рядом с командиром. Александр Иванович, определяя по ночному прицелу данные для выхода на боевой курс, встал на площадку между тумбами перископов.

Расстояние до цели было малое. Это вызвало у Александра Ивановича серьезное сомнение: как бы фашисты не обнаружили лодку. Поэтому он немедленно перевел ее в позиционное положение, притопив корпус так, что из волн виднелась только рубка да самый краешек палубы. Сложившаяся обстановка требовала от Александра Ивановича не только смелости и решительности, но и быстроты, точности решений, полного хладнокровия. Отряд представлял серьезную силу: главную цель охраняли шесть новейших эсминцев типа «Карл Гальстер» — круговое охранение!

— Видно, что-то ценное. Охрана очень уж солидная, а, Лев Петрович? — обратился командир к старпому. — И все-таки что это такое: боевой корабль или транспорт?

— Издалека напоминает крейсер, — подсказал вызванный наверх штурман. — Видите, две чуть наклоненные трубы, характерные надстройки, похоже — легкий крейсер типа «Эмден»! Как и ориентировали нас…

— Да не все ли равно, кого топить! — откликнулся старпом. — В конце концов, любой мертвый фашист лучше живого!

«Тринадцатая» продолжала медленно сближаться с конвоем. Затем пересекла его курс за кормой, вышла мористее по правому борту. Как и в случае с «Вильгельмом Густлофом», опять приходилось атаковать в надводном положении: скорость конвоя была порядка пятнадцати узлов, а лодка под водой такой скорости дать не могла.

«Значит, только в надводном и на самом полном ходу, иначе не успеем!» — твердо решил командир.

Скрываясь на фоне темных низких облаков, лодка обошла эсминец конвоя с правого борта. Конвой, используя покров ночи, твердо удерживал курс 250 градусов. Было очевидно, что он стремился как можно быстрее пройти опасный район моря.

Догоняя его, невидимая на темном фоне «С-13» вспарывала мрачные волны буквально в десяти — двенадцати кабельтовых от кораблей охранения. Она упорно продолжала идти параллельным курсом. Еще немного — и можно было ложиться на боевой курс. Но вдруг ближний эсминец круто повернул на подводную лодку.

«Неужели обнаружены? Неужели идет на таран? — как в калейдоскопе замелькали мысли командира. — Надо уклониться во что бы то ни стало!»

— Право на борт! На румб — 340 градусов. Старпом, пересчитай на стрельбу кормой! — бросил Маринеско.

Это была удивительная по прозорливости команда. Александр Иванович не отказывался от атаки, а лишь менял тактику!

Известие, что стрелять будут кормовыми торпедными аппаратами, вмиг долетело до седьмого, кормового, отсека.

— Ну вот, и на нашей улице праздник, ребята, — обрадованно пробасил Василий Федорович Осипов, старшина команды торпедистов и командир отсека. — Пора за работу!

Трюмный Георгий Быстров, рулевой Геннадий Зеленцов, комендор Алексей Юров, а прежде всего торпедист Илья Павлятенко вместе с мичманом принялись готовить отсек и торпедные аппараты к залпу.

Описывая дугу циркуляции, подводная лодка скользнула в полумглу уже несколько поредевшего тумана.

— Оба кормовые торпедные аппараты, товсь! — распорядился Ефременков. — Угол растворения — два градуса! Интервал — 14 секунд!