— Я люблю эти места. Часто приезжала сюда с Бетт и Дэнни, когда они были маленькими.

— Им тоже нравилось?

Рослый и длинноногий, Роб зябко ссутулил плечи под короткой кожаной курткой. Этот парень с бледным лицом исконного горожанина неважно вписывался в пейзаж.

Джесс усмехнулась.

— Не очень. Только и делали, что хныкали.

— А ваш муж?

Коротышка с волосами песочного цвета, которого он видел в больничном коридоре…

— Он редко бывал дома. Как все мужчины.

— Вы не очень-то любите мужчин?

— Нет, почему же.

Они прошли молча несколько сотен ярдов. С холма спустилась овечья отара.

— Мой отец был алкоголиком, — сказал Роб.

Из-за сильного порыва ветра Джесс не расслышала.

— Кем-кем?

— Горьким пьяницей.

Роб никогда без особой нужды не возвращался в прошлое. Иногда оно само являлось к нему — звуками, ядовитыми испарениями. Иногда было достаточно слабого запаха в баре, чтобы перед ним вставал отец — верзила с увесистыми кулачищами и пустыми глазами; от него за версту разило виски и пивом. Иногда причиной воспоминания служили звуки — спутники применения грубой силы: например, разбитый стакан или тарелка, как накануне у Джесс. В такие минуты у Роба начинались слуховые галлюцинации: в ушах начинал звучать умоляющий голос матери: «Нет, Томми, пожалуйста, только не сейчас!» За этим следовала звонкая затрещина, еще одна, потом приглушенная ругань, новая мольба и грохот опрокинутой мебели или падения человека.

Роб с головой укрывался одеялом; в нем боролись, раздирая его на части, страх и уверенность в том, что нужно вступиться за мать.

Но отец мог быть совсем другим: неуклюжим великаном, который обожал играть в карты и терпеливо обучал сына премудростям игры в вист и рамми. Они играли втроем, сидя за кухонным столом и не включая телевизора. Но потом наступала ночь, когда Роб просыпался от воплей и звона разбиваемого стекла.

— Твоя мать развелась с ним? — осторожно поинтересовалась Джесс.

— Не совсем. — И тихо добавил: — Я не такой, как он.

— Знаю.

Солнце клонилось на запад. Белое зимнее небо постепенно зеленело; потом на нем появилось слабое подобие румянца. Роб и Джесс спустились с вершины и вошли под сень деревьев. Оказалось, что внизу уже прилично стемнело. На подходе к автомобилю Джесс вспомнила свою вчерашнюю прогулку, когда темнота окраины властно поманила ее к себе — подальше от желтых рождественских окон. Хорошо, что с ней Роб. То, что она узнала о его детских годах, многое прояснило. Им лучше быть вдвоем, чем дать горю по одиночке расправиться с обоими. Она взяла его под руку. Он укоротил шаг, чтобы идти в ногу.

Бар в ближайшей деревне сверкал огнями.

— Как раз открывают, — заметила Джесс. — Можно зайти выпить.

Все лучше, чем возвращаться в пустой дом.

Посетителей почти не было, но ярко пылали дрова в камине. Музыканты еще не начали выдувать из своих труб дьявольскую какофонию звуков. Всюду блестела мишура, а над камином красовался транспарант: «Джек с Эйлин желают своим друзьям счастливого Рождества и процветания в новом году!»

Джесс с Робом взяли полторы пинты пива и устроились в уголке. Простота и безыскусность обстановки напомнили им, что они — не единственные люди на земле. И они стали с особой отчетливостью воспринимать посылаемые друг другу сигналы.

Джесс невидящим взглядом уставилась в огонь. Она сняла вязаные шапочку и шарф и распустила волосы; щеки зарумянились. Роб подумал: «Она похожа не на чью-то мать, а просто на женщину». Он ощутил внутри себя вибрацию и беспокойно заерзал на деревянной скамье. Джесс повернулась к нему; их взгляды встретились.

— Схожу за выпивкой, — пробормотал он. В первый раз платила Джесс.

Когда он встал у стойки, спиной к ней, Джесс почудилось, будто она видит рядом с ним Дэнни. Вот он ущипнул Роба в знак приветствия. Они вместе засмеялись над какой-то шуткой. Чувство утраты заставило ее вздрогнуть. Но к нему примешалось другое. Она с особой остротой почувствовала пропасть между собой и обоими юношами. Овладевшее ею в последнее время чувство молодости и свободы всего лишь иллюзия.

Но стоило Робу вернуться и посмотреть на нее сверху вниз пытливым взглядом — и все круто изменилось.

Джесс видела в нем не друга ее сына, а хорошо знакомого мужчину. Ей уже не вернуть блаженного неведения, как не вернуть безукоризненный образ Дэнни. Они с Робом уже не утешают друг друга, не помогают уйти от жестокой реальности — нет, они перешагнули черту и ступили на новую почву, творя новую реальность.

Они продолжали сидеть в баре, не делая никаких признаний, почти не разговаривая. Добросовестно жевали, хотя ни один по-настоящему не хотел есть. Еда стала средством оттянуть то, что могло последовать.

К ним подошел багроволицый верзила.

— Послушайте, парочка…

Роб и Джесс одновременно повернулись к нему; Джесс почувствовала, как у нее, словно от ожога, разгорелись щеки. Верзила указал на незанятый стул за их столиком.

— Свободно?

— Конечно, дружище, — откликнулся Роб. — Смело можешь садиться.

— Нам пора, — пробормотала Джесс.

Он помог ей выйти из-за стола. Его прикосновения показались ей почти интимными. Давно уже до нее так никто не дотрагивался!

В машине Роб молчал, упорно глядя в окно. «У меня разыгралось воображение, — решила Джесс. — Я гожусь ему в матери». «Парочка»! Обхохочешься! В ее душе чувство облегчения боролось с разочарованием. Она всю дорогу кривила рот и кусала губы.

Возле дома она сказала:

— Я устала, Роб. Пойду лягу.

Он остался стоять в дверях.

— Мне уйти?

— Нет.

Она закрылась в своей спальне, разделась и легла. Снизу до нее долетали слабые звуки шагов Роба и тихое журчание музыки.

Роб неторопливо поднялся на второй этаж и задержался у ее спальни. Оттуда не доносилось ни звука. Он взялся за дверную ручку. Но тотчас отдернул руку, представив ее негодование. Еще немного постоял и, крадучись, отправился в спальню Бетт.

Джесс не знала, долго ли она спала. Открыв глаза, она вновь прошла через все стадии отчаяния, вызванные воспоминанием о смерти Дэнни. Но теперь к нему примешалось воспоминание о парне, спящем всего лишь через стенку, в каком-нибудь футе от нее. Она поворочалась, тщетно пытаясь снова забыться сном, но из этого ничего не вышло. Тело горело как в лихорадке.

Джесс рывком откинула одеяло и набросила на плечи старый шерстяной халат. Босиком, чтобы не шуметь, спустилась на кухню. Выпила стакан воды из-под крана. Задумчиво посмотрела на свое отражение в черном прямоугольнике окна. Поморгала от яркого электрического света.

В гостиной она провела пальцем по запыленной поверхности камина. Рождественская ночь… «Дэнни, я хочу, чтобы ты вернулся!..»

«Я тоже. Но его уже не вернуть». Это сказал Роб, и он совершенно прав. Дэнни умер. А они — живы.

— Дэнни, — произнесла она вслух и огляделась, словно в поисках сына. В ответ — тишина. Нет Дэнни. Померк даже его образ в душе.

«Нужно тянуть лямку», — сказал Роб. Каким-то непостижимым образом этот человек стал ей очень дорог, оккупировал ее мысли, разжег огонь, напомнил о том, что она загнала на задворки памяти. Неважно, к добру или к худу. Смешно даже думать, хочет она его или нет, потому что это неизбежно.

Джесс медленно, с остановками на каждой ступеньке, поднялась на второй этаж.

У двери в комнату Бетт она замешкалась, но в конце концов повернула ручку.

— Войдите, — послышался из темноты голос Роба.

Благословенная темнота. Джесс пробиралась ощупью, вытянув перед собой руку. Роб откинул одеяло, чтобы дать ей лечь рядом. Она завозилась с поясом; наконец халат упал на пол. Плечам стало холодно.

Чужие — и все же такие родные объятия!..

— Я сам чуть не вошел в вашу спальню. Но побоялся: вдруг вы рассердитесь?

— Я проснулась. И поняла, что больше не усну.