— А вы знаете, где она сейчас?

— Отчего ж не знать, — усмехнулась бабулька, — у себя в комнате. Спит, должно.

— Спит... — Я прикидывала, не лучше ли будет прийти завтра. — А когда она обычно просыпается?

— Да когда будят. Ты зайди к ней, не стесняйся. И вот что... — замялась бабулька. — Ты Люське бутылку водки купи, она тогда поразговорчивей будет. А так она просто запослать может, если не в настроении.

Ага, понятно: «не в настроении» — это, значит, с бодуна. Следуя инструкциям Нины Ивановны, я вышла из подъезда, обогнула дом с правой стороны и обнаружила там небольшой магазинчик.

Отдел спиртных напитков поразил меня своим ассортиментом. Никогда бы не подумала, что существует сорок сортов водки, а их здесь было, как минимум, столько. Какую бы выбрать для Люськи?

Интеллигентного вида мужчина с чистеньким пудельком на поводке отошел от прилавка с бутылкой «Гжелки» в руках.

— Это хорошая водка? Как на ваш вкус? — поинтересовалась я у него.

Мужчина холодно оглядел меня с ног до головы.

— Не знаю, я водку не пью. Мне для компрессов.

— Какие могут быть компрессы в такую жару? — недоуменно пожала плечами немолодая продавщица, когда покупатель с пуделем вышел из магазина. — А вам что?

Меня вдруг осенило.

— Вы Фридриха Марксовича знаете?

— Кого?

— Ну, живет в соседнем доме, сухонький такой, лохматый...

— Нет, что-то не припомню.

— А Люську, тоже рядом живет? — не теряла я надежду.

— Люську? Конечно знаю, она у нас полы моет.

— А какую водку она обычно покупает?

— Ну, она не мелочится, — рассмеялась продавщица. — Уж и не знаю, на какие деньги дамочка шикует, но всегда берет только самый дорогой товар. «Абсолют», например.

Я взглянула на ценник «Абсолюта». Да, Люська действительно берет от жизни все.

— А чего-нибудь подешевле, но такого же уровня есть?

Продавщица достала бутылку замысловатой формы:

— Вот. Новая марка. «Зеленый змий» называется. По крайней мере, не подделка.

— А вы откуда знаете? — заинтересовалась я. Да уж, хватит в квартире и одного трупа — Нечаева.

— Да потому, что просто не успели еще подделать, она всего неделю как продается в Москве, — охотно объяснила продавщица.

Я пробила в кассе «змия», а также торт «Птичье молоко» для Нины Ивановны. Когда старушка своим почти беззубым ртом грызла сушку, у меня просто сердце разрывалось от жалости. А сама я в целях экономии могу, в конце концов, пару дней обойтись без сладкого. Может быть, заодно и похудею, чем черт не шутит.

На звонок Нина Ивановна открыла мгновенно, как будто ждала под дверью. Торту старушка обрадовалась необычайно:

— Ой, зачем же ты, деточка, тратилась! Спасибо большое! Надо Машеньку из сорок восьмой квартиры пригласить! Мы с ней давненько сладенького не пробовали.

Не удивлюсь, если эта Машенька, как и сама Нина Ивановна, разменяла восьмой десяток.

Бабулька проводила меня до комнаты Люськи, а сама заторопилась к своей Машеньке.

Дверь в комнату подруги Нечаева была чуть приоткрыта. Я постучала, но никто не ответил.

— Люсьена Витальевна! — позвала я.

Молчание.

Тогда я осторожно вошла. В углу на допотопной железной кровати с шишечками прямо поверх покрывала спала женщина. Я приблизилась к ней и в течение минуты разглядывала ее лицо. Выглядит лет на сорок, в молодости была, наверное, довольно симпатичной, нос курносый, короткие волосы окрашены в ярко-рыжий цвет, у корней густо пробивается седина.

Неожиданно Люська заворочалась и открыла глаза, которые оказались карими.

— Ты кто такая? — хрипло поинтересовалась она у меня, даже не отрывая головы от подушки.

— Люсьена Витальевна, я к вам пришла спросить насчет Фридриха Марксовича, — пролепетала я.

— Ишь, «Люсьена Витальевна», — со странной ухмылкой проговорила женщина, приподнимаясь с кровати. — Да ты кто такая?

У меня возник соблазн ответить: «Я — Люся», но я вовремя сообразила, что женщина решит, будто над ней издеваются. Честно говоря, мне не хотелось ничего объяснять ей про себя. Тем более, что правда звучит довольно странно, а ничего приличного я по собственной недальновидности не удосужилась придумать.

— У меня для вас вот что есть. — Вместо ответа, я достала из пакета бутылку и потрясла ею в воздухе. Так я обычно трясу перед своей кошкой коробкой с сухим кормом. Пайса тут же оживляется и начинает мяукать. У Люськи тоже появился хищный блеск в глазах.

— Давай сюда! — протянула она руку.

Э-э-э, нет. Я сообразила, что, завладев бутылкой, женщина потеряет ко мне и моим вопросам всяческий интерес. Поэтому я спрятала «Зеленого змия» в сумку, торжественно закрыла ее на «молнию» и ответила:

— Сначала надо поговорить.

Люська сразу поскучнела, но все-таки подошла к столу, указала мне рукой на потертый стул, а сама села на табуретку.

— О чем говорить-то будем?

— О Фридрихе Марксовиче, вашем... м-м-м... знакомом. Вы ведь хорошо его знали?

Женщина смерила меня тяжелым взглядом, в котором не было ни капли доброжелательности.

— Ну, не так уж и хорошо... — наконец протянула она и замолкла.

— А Нина Ивановна говорит, что вы регулярно... м-м-м... общались, — не отступала я.

— Да этой старой сплетнице только волю дай, любого оговорит, — лениво откликнулась Люська и опять замолчала.

— А вы виделись с ним в тот день, когда он умер?

— Да откуда же я помню. Может, и встречались где-нибудь в коридоре или на кухне.

Да-а-а, как-то тяжело идет разговор. Если бы не дурацкое воспитание, перешла бы я на «ты», выпили бы мы с женщиной по рюмашке, глядишь, и выложила бы Люсьена Витальевна всю поднаготную про своего хахаля.

— А жениться-то он на вас не обещал? — Честно говоря, я задала этот вопрос уже безо всякой надежды на откровенность.

— Ишь чего, «обещал»! — Женщина внезапно оживилась и даже всплеснула руками. — Ну, ты, девка, даешь! Да если хочешь знать, он умолял меня, вот прям на этом самом месте, — Люська топнула босой ногой по дощатому полу, — умолял, чтобы я вышла за него замуж!

— А вы что же? Отказали ему? — Всем своим видом я выказывала неподдельный интерес к этой истории.

— Ну, не совсем отказала, — хищно осклабилась собеседница. — Решила пока его помучить. Поставила ему условие: сначала устройся на работу, а потом поговорим.

— Так он что же, не работал?

— А зачем ему работать? У Фриди и так денежки водились.

— У кого? — не поняла я.

— Да я его Фридей звала, — объяснила Люська. — Для простоты.

— А откуда у него деньги были? Убил, что ли, кого?

— Да нет. — Люська даже перекрестилась. — Я бы с убийцей и разговаривать не стала. Вот какую историю он мне рассказывал...

И я вся обратилась в слух.

Незадолго до Великой Отечественной войны у крупного советского чиновника Матвея Петровича Нечаева родился сын. Матвей Петрович, который сам происходил из семьи батраков, был фанатично предан советской власти: она чудесным образом изменила его жизнь, дав ему образование и положение в обществе. А потому счастливый отец решил назвать первенца Марксом — в честь своего кумира Карла Маркса, благодаря которому, как он считал, в России наступила власть рабочих и крестьян.

— Да это же не имя, а фамилия! — возмущалась его жена Пелагея Тихоновна, которая уже давно приберегла для сыночка славное имя — Андрюша. — Ты что, хочешь, чтобы над ребенком всю жизнь потешались?

— А Карл мне не нравится, — отвечал Матвей Петрович. — Уж больно на воронье карканье похоже.

— Ну, давай назовем ребенка хотя бы Марком, все похоже на твоего Маркса, — уговаривала жена.

— Будет, как я сказал! — гаркнул своим руководящим голосом муж, тем самым закрыв дискуссию.

Первый сын оказался единственным: во время войны Пелагея Тихоновна подорвала свое здоровье и больше не могла иметь детей. Маркс рос смышленым и активным мальчиком. Мать упорно называла сына Марком, однако была вынуждена признать, что «идеологическое» имя очень даже помогает ребенку в жизни. В школе Маркса регулярно избирали старостой класса, затем — председателем пионерской и комсомольской организаций. Сын окончил школу с золотой медалью и легко поступил на философский факультет МГУ. Блестяще защитив кандидатскую диссертацию по научному коммунизму (кто бы осмелился бросить аспиранту с таким именем черный шар?), Маркс стал преподавать и вскоре удачно женился на своей студентке.