Пустил ли ее в данном случае Давенант, откликнувшись на слово groom в памфлете Грина и — в практически одновременной ему! — шекспировской комедии? Или Шекспир сознательно обыграл слово, из которого уже была выращена и пущена в ход сплетня о начале его театральной карьеры? Слово groom не только в своем переносном значении, но и в сопутствующем ему тоне совпадает с тем, как джентльмены-остромыслы пытаются смотреть на выученика грамматической школы — сверху вниз. Если в шекспировских ранних комедиях это слово более не встретится, то в хронике «Генрих VI» оно в ходу у вельмож, погубленных собственным тщеславием, — герцогов Саффолка и Хамфри Глостера.

Не все шекспировские легенды можно объяснить подобным образом, но, выясняя их происхождение, не стоит вовсе забывать о порождающем механизме языковой игры, характерной для атмосферы елизаветинского остромыслия и очень часто происходившей на грани (и за гранью) злоязычия.

В отзыве Грина Шекспир представлен грубым и неотесанным невеждой, но не в этом главная претензия. Она в том, что Грин ощущает себя и своих соратников обворованными новым «потрясателем сцены», который назван им «мастером на все руки» — Johannes factotum.

Идет ли речь о том, что этот «мастер» — актер, переквалифицировавшийся в драматурга? Или о том, что он уже показал себя как автор, способный выступить в разных драматических жанрах? Если предположить, что трагедия «Тит Андроник» и какая-то из комедий могли быть к этому времени написаны и сыграны на сцене, то и второе предположение не покажется невозможным для 1592 года.

И все-таки нам известно, что весной того года с лондонской сцены не сходит не трагедия или комедия Шекспира, а одна из частей его хроники «Генрих VI». На другую ее часть указывает шекспировская цитата в памфлете Грина. Есть основание предположить, что в этом жанре пришел первый громкий успех, пробудивший острую зависть соперников.

В 1587 году, когда на лондонской сцене явился первый великий драматург — Кристофер Марло, независимо от него утвердил себя третий, наряду с трагедией и комедией, великий драматический жанр — хроника. И Шекспир принял участие в его создании.

Название жанра совпадает с названием тех средневековых сочинений или летописей, которые велись едва ли не в каждом монастыре и городе. С началом Реформации и последовавшим закрытием монастырей Генрих VIII отправил своего антиквара Джона Лиланда спасать монастырские библиотеки от разграбления. На основе монастырских хроник пишутся общенациональные исторические своды, которые тоже называются хрониками. Самыми популярными были «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» Рафаэла Холиншеда, вышедшие первым изданием в 1577 году.

Уже говорилось о версии по поводу возможного наличия в библиотеке Шекспира или в его временном владении хроник Холла о войне Роз. Второе издание Холиншеда, появившееся в 1587 году, он просто непременно должен был иметь. Не владей Шекспир этой книгой, ему пришлось бы так часто ее заимствовать на протяжении десятка лет, что он наверняка бы ее зачитал.

Театр позднего Средневековья был готов к тому, чтобы перейти с божественной вертикали (не забывая о ней!) на горизонталь земной истории. В жанре моралите в окружении аллегорических фигур начинают мелькать исторические лица и политические проблемы. Они выносятся в заглавие пьес первой половины XVI века: «Крестьянская сатира о трех сословиях» или «Республика» — как будто расширился набор понятий, но не изменился сам принцип их отвлеченного обсуждения. Это не так. И в моралите они обсуждались не совсем отвлеченно, а применительно к Жизни Человека в аллегорически обобщающем смысле. Теперь на месте того, кто прежде именовался Everyman, появляется герой, носящий реальное историческое имя. Первым таким героем стал английский король — Иоанн (Джон) Безземельный.

Моралите «Король Иоанн» написал Джон Бейль, епископ Оссорский, известный полемист на стороне Реформации. Чем этот монарх XIII века мог увлечь зрителей времен Генриха VIII? Тем, что он первым из английских королей вступил в конфликт с папским Римом и пострадал от него. Это делало его фигурой, заслуживающей интереса и сочувствия. В 1587 году ему же будет посвящена одна из первых драматических хроник — «Исполненное бедствий правление короля Иоанна». На ее популярность указывают повторяющиеся переиздания. Третье кварто в 1622 году вышло с именем автора — «написана У. Шекспиром».

Точного ответа, был ли Шекспир автором этой «старой» пьесы, у нас нет. Как нет его и на вопрос, был ли он актером труппы королевы. Если был, то мог играть в «старой» пьесе, поскольку на ее титуле значилось, что она была поставлена слугами королевы. Или участвовать в ее создании? Без сомнения, Шекспир знал ее и использовал, когда писал своего «Короля Иоанна» в середине 1590-х. Нет и едва ли может существовать твердое доказательство того, что Шекспир не был ни автором, ни соавтором «старой» пьесы, в таком случае, вступив на поприще драматурга почти сразу, как пришел в театр.

Репертуар труппы королевы несколькими названиями совпадает с тем, что войдет в шекспировский канон. В их числе еще анонимная хроника из числа самых ранних — «Славные победы Генриха V». Если Шекспир состоял в труппе, то в том же 1587 году он мог принять участие в спектакле, хотя бы в качестве одного из статистов с жестяным мечом, изображающих битву при Азенкуре. Быть может, это случилось еще в Стрэтфорде, где в свой приезд 1587 года труппа королевы исполняла нечто столь насыщенное физическим действием, что городскому совету пришлось пригласить плотника устранять последствия их игры. Как предполагает К. Данкен-Джоунз, «Генрих V» вполне мог потребовать столь сокрушительного исполнения — чтобы поднять в публике воинственный дух накануне вторжения испанцев^{18}.

Выбор Генриха V в качестве сценического героя также понятен. Если король Иоанн мог возбудить сочувствие и негодование против папского Рима, то Генрих V был тем, кто давал возможность напомнить о славных победах англичан. В мирное время подобает говорить о проблемах и предупреждать против новой смуты, в момент опасности следует напомнить о героях и мучениках. Генрих V, чуть-чуть не успевший довести до триумфального конца Столетнюю войну с Францией, умер молодым в сиянии побед, за которыми для его страны последовали сплошные бедствия.

Шекспир тоже вернется к нему, но много позже, на высокой ноте завершая свои циклы хроник, — и создаст для Англии героическую эпопею. Однако он никогда не был готов воспеть героя, которому всё дозволено, поскольку «цель оправдывает средства». Эта макиавеллистская мысль для Шекспира была постоянным полемическим вызовом — от ранних хроник до великих трагедий. И его главным соперником в театре был тот, кто пришел восславить это убеждение, — Кристофер Марло.

Первые хроники и «Тамерлан» появляются на сцене почти одновременно, но все-таки с достаточным промежутком времени, чтобы анонимный автор «Короля Иоанна» успел отозваться на пьесу Марло в своем Прологе, обращенном к зрителям:

В этом спокойном по тону противопоставлении, может быть, и не нужно искать второго смысла: Пролог говорит столько, сколько хочет сказать, приглашая зрителя, с восторгом встретившего трагедию Марло, с равным восторгом оценить и сюжет из национальной истории. И все же здесь слышится определенный акцент. Остромыслы довольно долго сторонились жанра хроники, избирающего своим предметом сюжеты национальной истории, предпочитая нечто более экзотическое, и не слишком преуспели в ней. Почему?

В самом факте обращения к национальной истории, кажется, не было ничего унизительного для университетского достоинства. Во всяком случае, такого сюжета не сторонилась даже «академическая драма», дав один из первых образцов этого жанра в написанной и поставленной на латыни пьесе о Ричарде III — Richardus Tertius — еще в 1570-е годы. Тем не менее Марло, задающий тон среди остромыслов, только однажды и лишь в последний год жизни снизойдет до хроники, признав ее успех у зрителя и откликнувшись желанием за него побороться. Не все же ему писать о «неверных»! Хотя это слово в тексте предисловия к «Королю Иоанну» отнесено к герою, оно кажется нагруженным дополнительным смыслом в отношении к автору, не раз эпатировавшему современников своими высказываниями по поводу веры и морали.