Я сидела, обдумывая, что бы мне такое написать, как вдруг, совершенно неожиданно, я услышала тихий стук в дверь. На какой-то миг я подумала, что это, наверное, Дэвид, но потом поняла, что он никогда не стал бы стучать таким образом. Не знаю, почему, но мне казалось, что он никогда не будет делать ничего украдкой, таясь от всех, воровато, а это был именно такой стук.

Я погасила лампу на столе и прислушалась. Раз в комнате будет темно, то стучавший подумает, что я сплю. Лунного света, проникавшего через жалюзи, было достаточно, чтобы я могла увидеть, как кто-то дергает за дверную ручку. Круглая ручка повернулась, но поскольку замок был заперт, то дверь не открылась.

Потом я услышала шепот:

— Саманта! Саманта!

Теперь я знала, кто это. Я слишком хорошо знала этот масленый, вкрадчивый голос, и я узнала его, хотя человек и говорил шепотом.

«Пусть думает, что я сплю», — сказала я себе.

Я была рада, что у меня хватило ума запереть не только дверь спальни, но и ту дверь, что выходила в коридор из ванной. Мне почудилось, что я услыхала шаги, удалявшиеся от комнаты, но не была в этом уверена, потому что толстый ковер заглушал все звуки. И все же я почти не сомневалась в том, что человек ушел. Тут только я вздохнула с облегчением.

Было что-то жуткое и пугающее в этих тихих стуках в дверь и шепоте по ту сторону двери.

Я встала из-за письменного стола и направилась к постели. Не успела я развязать кушак у пеньюара, как услышала какой-то звук, вернее говоря, едва слышный скрип, как будто где-то передвинули стул. Звук доходил до меня со стороны балкона.

Я затаила дыхание, а затем увидела сквозь жалюзи огромную тень на балконе. Не знаю почему, но эта тень повергла меня в еще больший ужас, чем если бы я увидела воочию самого лорда Раудена. Казалось, все домовые, которых я так боялась в детстве, теперь воплотились в этом существе. Затем я вспомнила, что окно, выходящее на балкон, осталось незапертым. Я только прикрыла его. В ужасе я метнулась к двери, ведущей в коридор, и открыла ее.

На площадке и на лестнице царила тьма, но окна в холле не были занавешены, и через них проникал лунный свет. Сбегая с лестницы, я какой-то частью сознания вспомнила, что главная входная дверь должна быть заперта на крепкие засовы. И тогда я побежала по коридору, который вел к боковой двери, выходившей в бассейн. Я ходила этим путем за своим купальным костюмом.

Добежав до этой боковой двери, я обнаружила, что она заперта, но ключ торчал в скважине, а засов был только один, внизу. Я открыла дверь, и, все еще подгоняемая безумным страхом, которого не могла бы объяснить даже себе, побежала прочь от этого дома в том направлении, где, как я знала, находились конюшни и стояли автомобили.

Я миновала бассейн и помчалась вдоль высокой тисовой изгороди, но вдруг угодила прямо в руки какого-то человека.

У меня вырвался крик ужаса, но когда его руки обхватили меня, я поняла, что это Дэвид.

— Саманта! — взволнованно сказал он. — Что случилось?

— О, Дэвид… Дэвид! — повторяла я прерывающимся голосом, не в силах перевести дух. — Пожалуйста, увези меня отсюда… Я не могу здесь оставаться! Не могу!..

— Но что случилось? В чем дело? — снова спросил он.

Я уцепилась за него и никак не могла успокоиться, боясь, что он уйдет.

— Увези меня отсюда! — снова закричала я. — Он попытался пробраться ко мне в спальню через балкон!

— О ком ты? — спросил Дэвид, но прежде, чем я успела ответить, продолжил: — Надо ли спрашивать? Я должен был догадаться, что эта свинья попытается выкинуть что-либо подобное!

Он крепко прижимал меня к себе, и от этого я чувствовала себя в безопасности. Страх прошел, но я все еще никак не могла унять дрожь.

— Куда ты бежала? — спросил Дэвид.

— Не знаю, — ответила я. — Я просто хотела убежать… Он напугал меня.

— Я сейчас же отвезу тебя обратно в Лондон, — сказал Дэвид и добавил в бешенстве: — Не нужно было нам сюда приезжать!

Я ничего на это не ответила, и он, все еще обнимая меня за плечи, повел меня через сад к конюшням, где находилась стоянка автомобилей.

Кругом не было ни души, и Дэвид выкатил свой «бентли».

— Садись, — сказал он. — Но послушай, я ведь не могу везти тебя в Лондон в таком виде.

Только сейчас до меня дошло, что на мне нет ничего, кроме пеньюара и ночной рубашки.

— Я… я не могу вернуться туда, в спальню, — проговорила я дрожащим голосом.

— Конечно нет, — сказал Дэвид. — Но не бойся, Саманта, теперь все будет в порядке.

— Ты… все еще… сердишься на меня? — спросила я.

Он помолчал с минуту, а потом сказал:

— Я чувствую, что вел себя с тобой не лучшим образом. Ты простишь меня, моя дорогая?

— Конечно, — быстро отозвалась я. — Просто мне было так горько… А тут еще лорд Рауден напугал меня, и вообще все было так… ужасно!

При этих последних словах голос мой задрожал.

Дэвид взял меня за руку.

— Тебе холодно, — ласково сказал он. — Я пойду раздобуду твою одежду, а потом мы уедем в Лондон.

Не говоря больше ни слова, он повел машину к той части дома, где находилась кухня. Там Дэвид остановился, а затем наклонился и поцеловал меня в губы.

— Ничего не бойся, моя прелесть, — сказал он. — Мне понадобится некоторое время, чтобы забрать твои вещи, но тут ты будешь в полной безопасности, пока я не вернусь.

Он исчез в глубине дома. А мне больше не было страшно. Более того, я даже не чувствовала холода и была безмерно счастлива, потому что Дэвид снова поцеловал меня.

С тех пор, как я последний раз видела леди Мэлдрит, она еще больше стала походить на хорошенького попугая.

Появление Джайлза привело ее в восторг, и она сразу же заворковала:

— Как мило с вашей стороны, что вы пришли и привели с собой маленькую Саманту.

Я выше ее, по меньшей мере, на шесть дюймов, и не могу отделаться от чувства, что слово «маленькая» скорее относится к моему общественному положению, нежели к моему росту.

Гостиная, когда она не набита гостями, выглядит весьма впечатляюще, а цветы, в основном оранжерейные и очень дорогие, расставлены необычайно живописно. Я надеялась, что встречу кого-нибудь из знакомых, но хотя многие лица известны мне по фотографиям в журналах, среди этих господ нет ни одного, с кем я когда-нибудь общалась лично.

Князь Вецелоде из России разочаровал меня. Он очень высок, и в молодости был, наверное, довольно красив, но сейчас ему уже за пятьдесят.

— А что делает князь после революции? — спросила я человека, стоящего рядом со мной. Я никогда не слыхала его имени, но знаю, что он член парламента.

— Моет посуду в каком-нибудь третьеразрядном ресторане, — ответил он.

На лице моем отразилось удивление, и он добавил:

— Мы не должны над этим смеяться. Русская аристократия пережила трудные времена за последние одиннадцать лет, с тех пор, как сбежала от большевиков за границу.

— Однако у этого князя вполне процветающий вид, — возразила я, заметив крупную жемчужину в его галстуке и бриллиантовые запонки в рукавах белоснежной рубашки.

Мой собеседник рассмеялся.

— За это он должен благодарить вафли Уайлфри, — сказал он и, видя, что я жду объяснений, добавил: — Это все княгиня, вон та маленькая толстая женщина с крашенными волосами, которая беседует с нашей хозяйкой. Она была в девичестве мисс Уайлфри, и пакетик их знаменитых вафель можно видеть на столе каждого американца во время завтрака.

Я рассмеялась, а потом заметила:

— Кстати, разговор о вафлях напомнил мне, что я ужасно проголодалась. По-моему, уже давно подошло время ужина.

Дело в том, что мы сегодня весь день работали без перерыва на ленч, потому что у Джайлза срочный заказ, который он обещал выполнить в рекордно короткое время.

Мне бы хотелось, чтобы издатели вели себя более ответственно и решали, что им нужно, не в самый последний момент. У них всегда начинается жуткая спешка, когда журнал уже на подходе. Странное выражение, на мой взгляд!