Потом мы пили чай у Румпельмеерс на улице Риволи, где нам подавали вкуснейшие пирожные с кремом, каких я до этого в жизни не пробовала. Виктор пошутил, что только я могу позволить себе есть их, потому что из-за них человеку гарантирована весьма солидная прибавка в весе.

После этого мы отправились в бар отеля Риц, куда Виктор, вероятно, пригласил много людей. Он устроил нечто вроде коктейля, но там было гораздо веселее и интереснее, чем на любом другом приеме с коктейлями, где мне доселе приходилось бывать.

Мне было искренне жаль, когда пришла пора возвращаться домой, но я знала, что в понедельник мне с утра надо будет идти на работу, а Виктору предстояла поездка на север для испытаний новой модели автомобиля, сконструированного специально для него.

Был прекрасный летний вечер. Виктор прихватил с собою в аэропорт бутылку шампанского, сказав, что мы непременно должны будем выпить за здоровье друг друга, поднявшись в воздух.

Было и вправду приятно с шумом открыть шампанское, пролетая над Францией, и пить его из очень маленьких бокальчиков. Виктор захватил с собою также закуску — копченого лосося и сэндвичи, и на этот раз мы болтали гораздо больше, чем по дороге в Париж.

Конечно, и теперь было трудно расслышать слова из-за шума мотора, и в сравнении с этим возвращение из Кройдона в Лондон происходило, как нам показалось, в полной тишине. Когда мы подъезжали к Лондону, я нерешительно сказала:

— Я… хочу поблагодарить вас, но не знаю, с чего начать.

— Я тоже хочу вам кое-что сказать, Саманта, — ответил Виктор.

— Что? — спросила я.

— Как вам известно, завтра я должен ехать на север, но я рассчитываю вернуться в четверг. И я хочу, чтобы вы думали обо мне, пока я буду отсутствовать.

— Конечно, — пообещала я. — Но почему?

— Потому что я влюбился в вас, — ответил он. — И когда я вернусь, то постараюсь, черт возьми, сделать все, чтобы вы тоже полюбили меня!

Я посмотрела на него, оторопев. Меньше всего я ожидала услышать от него эти слова.

Он не отводил глаз от дороги, но крепко сжал челюсти, а потом спокойно сказал:

— Я люблю вас, Саманта, и хочу на вас жениться. Я не хочу, чтобы вы отвечали мне сейчас, потому что я знаю: вы любите Дэвида Дарэма. Но я лишь прошу вас, чтобы вы думали обо мне.

— Да, конечно, я буду думать о вас, — снова пообещала я. — Но, Виктор, я никак не ожидала, что вы в меня влюбитесь.

— Я и сам этого не ожидал. Но в вас есть все, что мужчина хотел бы видеть в женщине.

— Это правда? — спросила я, а про себя подумала, что один только Дэвид отказывается от меня.

— Я не рассчитывал на скоропалительное развитие событий, — продолжал Виктор. — Но теперь, когда мы встретились, я слишком боюсь вас потерять и поэтому не намерен тянуть дольше, чем это будет необходимо. Как только вы, Саманта, скажете, что согласны выйти за меня замуж, я стану держать вас так крепко, что вам не удастся изменить свое решение.

— Было бы нечестно выходить за вас замуж, не любя вас по-настоящему, — сказала я.

— Я заставлю вас полюбить меня рано или поздно, — ответил Виктор, — вопрос лишь в том, сколько на это потребуется времени.

В этот момент мы как раз подъехали к моему дому. Мы вышли из машины, он взял мой багаж и внес его в гостиную. Потом он обнял меня и стал целовать пылко и властно, как делал это до отъезда в Париж.

— Я люблю вас! — сказал он. — Вы обещаете, что будете думать обо мне, Саманта?

— Конечно.

И затем, как всегда внезапно, Виктор покинул меня, а спустя несколько минут я услышала шум отъезжающего автомобиля.

Рассказывая свою историю, я думала о Викторе и вспоминала, как он был добр ко мне. Я почти забыла, что Дэвид лежит рядом со мной и что все это я говорю ему.

Но вдруг мне пришло в голову, что он может подумать, будто, рассказывая ему о Викторе, я хочу тем самым склонить его к женитьбе.

Внезапно я поняла, что веду себя еще глупее, чем прежде. Ну зачем я разболтала Дэвиду о своих идиотских поступках? Я, по сути дела, дала ему понять, если только он не понял этого еще раньше, что я была и осталась полной и безнадежной тупицей и так и не смогла набраться любовного опыта.

Он молчал, и мне казалось, что я понимаю ход его мыслей, понимаю, до какой степени он презирает меня. И я говорила себе, что была совершенно права, решив не видеться Дэвидом до тех пор, пока не буду уверена в том, что избавилась наконец от своей «невинности» и «занудства».

А вместо этого я выболтала о себе все. О том, как я сумела огорчить двух добрых и милых мужчин, и все равно так и осталась все той же глупой девчонкой из усадьбы приходского священника, которая раздражала его и наводила на него скуку.

Я никак не могла взять в толк, зачем он попросил меня выйти за него замуж, разве что он счел это своим долгом из-за того, что я так сильно заболела. Одно я знала твердо: я ни за что не должна давать своего согласия на брак с ним, если он хочет жениться на мне только потому, что усматривает в этом свой долг. Я слишком сильно любила его, чтобы принять от него такую жертву, и если даже я не извлекла никакого урока из того, что со мной произошло, я все же усвоила, что любовь может быть обоюдоострым оружием.

Дэвид все еще молчал, и тогда я сказала:

— Я рассказала тебе все это лишь для того, что бы ты понял, насколько я безнадежна. Я старалась, Дэвид, правда, очень старалась стать такой, какой ты хотел меня видеть. Но когда дошло до дела, я так и не смогла позволить Виктору обучить меня любви. Он был так добр ко мне… Ты, наверное, только посмеешься над моей глупостью. — Я всхлипнула и продолжала: — Вот поэтому ты должен уйти от меня. Я больше не в силах тебя видеть. Я не могу пережить всего этого еще раз… Быть может, когда-нибудь мне удастся измениться к лучшему, но на это, вероятно, потребуется немало времени.

Дэвид продолжал лежать молча, а потом спросил:

— Ты все еще любишь меня, Саманта?

— Ты знаешь, что люблю, — ответила я. — Я пыталась объяснить тебе, что все это я делала только ради тебя, надеясь, что ты будешь мной доволен. Но… ничего из этого не вышло. — Я вздохнула. — Возможно, я устроена не так, как другие, а может быть, во всем виновато мое воспитание. Не знаю, в чем тут дело… Но я ничего не могу с собой поделать! Я очень старалась, но у меня ничего не получилось — вот и все!

Пока я все это говорила, глаза мои стали наполняться слезами, а потом слезы потекли ручьем по щекам, но я надеялась, что Дэвид в темноте ничего не заметит. Я старалась, чтобы голос мой звучал, как обычно, но он все равно дрожал и прерывался.

— Мне многое нужно будет сказать тебе, Саманта, — наконец произнес Дэвид. — Но сейчас уже поздно, и я думаю, тебе надо уснуть. — Я пыталась протестовать, но он продолжал: — Сегодня вечером тебе немало пришлось пережить. Я могу понять, что встреча со мной была для тебя потрясением, а столкновение с грабителем — это вообще трагический случай, который больше никогда не должен повториться. Но теперь я здесь, и тебе ничто не угрожает. И я хочу, чтобы ты закрыла глаза и попыталась уснуть. — Он успокаивал меня, как ребенка. Затем сказал: — Я хочу завтра не только многое сказать тебе, но и кое-что показать.

— Показать? Мне? — удивилась я.

— За городом, — пояснил он. — Я знаю, ты ведь любишь загородные прогулки.

— А как же студия?

— С Барятинским я все улажу, — ответил он.

— Ему не понравится, если я возьму выходной, — сказала я. — Меня так долго здесь не было, и у нас с ним много работы.

— Думаю, он все поймет, если я поговорю с ним, — сказал Дэвид.

Я усомнилась в этом, потому что знала, в какую ярость приходит Джайлз, если кто-нибудь из нас не выходит на работу, когда ему нужно выполнить срочный заказ, но вдруг почувствовала себя слишком усталой для того, чтобы спорить.

Наверное, Дэвид был прав. Мне действительно досталось этим вечером. Сперва потрясение от встречи с ним, а затем этот грабитель. Рассказ о Питере и Викторе тоже потребовал от меня немало душевных сил.