— Когда его высочество вернется, — отчеканила она стальным голосом, — вручите ему вот это и передайте, что мадемуазель Локита считает себя оскорбленной! — И со звучным хлопком она опустила перед смотрителем бархатную коробочку.
Пока Локита собралась что-либо возразить, ее уже подтолкнули к выходу, и через мгновение она стояла на тротуаре.
Газовые рожки роняли свет на длинный ряд фиакров, запряженных тощими лошадьми, что терпеливо дожидались окончания представления.
Мисс Андерсон помогла Локите усесться в один из экипажей, назвала извозчику адрес, и, так никем и не замеченные, они покатили прочь от театра.
Для появления толп мужчин, ждущих выхода хористок, а также жаждущих лицезреть своих идолов заядлых театралок время еще не приспело.
— Мне кажется, ты обошлась с ним грубо, Энди, — сказала Локита, когда они отъехали от театра.
— С людьми подобного рода приходится вести себя грубо.
— Князь очень красив.
— Что, без сомнения, сказалось на его репутации! — с кислинкой в голосе промолвила мисс Андерсон.
— Ты что-то знаешь о нем, Энди? Расскажи мне, кто он такой. Ты ведь знаешь, меня интересует все, что связано с Россией.
— Хорошее и дурное есть в каждой стране, — отвечала мисс Андерсон. — Князь Иван Волконский, благодарение Небесам, не слишком типичен для императорской России.
— Князь очень знатен?
— Он из очень знатной семьи. Его мать — урожденная Романова.
— Значит, он приходится родственником царю!
— Полагаю, кузеном. Однако это не повод для тебя проявлять к нему интерес. Когда ажиотаж вокруг Выставки немного уляжется, я отведу тебя взглянуть на Русский павильон.
— Я мечтаю побывать там, — обрадовалась Локита. — Но долго ли нам еще придется ждать?
— Выставка открылась только 1 апреля. Н теперь, если верить газетам, там царит неописуемая толчея. Но выставка продлится до ноября. У тебя еще будет довольно времени, чтобы спокойно все осмотреть и не бояться, что тебя растащат на мелкие кусочки.
Наступило молчание. Первой заговорила Локита:
— Расскажи мне еще что-нибудь про князя Ивана Волконского.
— Он не может представлять для тебя ни малейшего интереса.
— Но ведь он — русский! О, Энди, я ведь не знаю еще ни одного русского. За исключением, конечно, нашего дорогого Сержа.
Мисс Андерсон не проронила ни слова. Через минуту Локита заговорила вновь:
— Хорошо бы найти новые книги о Санкт-Петербурге и Москве. Любопытно, отыщется ли там упоминание о Волконских?
— Говорю тебе — забудь о нем, — твердо произнесла мисс Андерсон.
— Но почему же? Почему?
— Потому что я так хочу!
Локита рассмеялась, и смех прозвучал необыкновенно музыкально.
— Ах, Энди, ты так говорила, когда я была ребенком. Ты забываешь, мне восемнадцать, я уже выросла.
— Это лишь возлагает на меня новые обязанности. — Теперь в голосе мисс Андерсон прозвучала нежная, доселе неизвестная нотка.
— И ты прекрасно с ними справляешься, дорогая моя Энди. Я часто спрашиваю себя, что бы я без тебя делала.
Она не заметила, как на лице сидящей рядом с ней женщины появилось выражение ужаса, который навечно поселился в тайниках ее сердца. Вслух же мисс Андерсон сказала:
— Завтра, после прогулки верхом по Булонскому лесу, мы могли бы отправится в окрестности Парижа. Я знаю, ты любишь бывать в деревне.
Локита обладала достаточной проницательностью, чтобы догадаться — сия милость имеет целью отвлечь ее мысли от князя, однако никак не обнаружила своей догадки.
— Это было бы чудесно, Энди. Но кажется, на завтра мы договорились об уроке с мадам Альбертини.
— А по-моему, уроки ее — пустая трата времени, — сказала мисс Андерсон, и вновь в ее речи зазвучала сталь. — Мадам уже ничему не может тебя научить, причем вы обе прекрасно это знаете.
— Но мы же так многим ей обязаны! Ведь только благодаря ей я получила ангажемент в театре, а вместе с ним эти гигантские гонорары, которые они теперь мне выплачивают.
— Всякий раз, когда мы отправляемся в театр, я теряю несколько лет жизни, — пробормотала мисс Андерсон, словно бы обращаясь к самой себе. — Боюсь подумать о том, что сказал бы твой отец, узнай он об этом.
— Он знает об этом, — очень спокойно промолвила Локита, — и когда я чувствовала сегодня вечером его присутствие, я была уверена, что он меня понимает.
Это было произнесено с такой силой убежденности, что мисс Андерсон сочла за лучшее не продолжать разговор.
Они молча проследовали мимо Елисейских полей и через некоторое время подъехали к небольшому, окруженному со всех сторон садовыми деревьями домику, что стоял на границе Булонского леса.
Крохотный, серого неприметного цвета, с деревянными ставенками, он походил на домик из какой-нибудь детской сказки.
Локита шагнула вниз и, открыв железные ворота, устремилась по миниатюрной подъездной аллее, ведущей к дверям дома.
Не успела она добежать, как двери открылись и на пороге показалась пожилая горничная в белом накрахмаленном чепце и фартуке.
— Все прошло успешно, мадемуазель? — спросила она с улыбкой.
— Успешно как никогда, Мари! Ни разу не слышала, чтобы публика поднимала столько шуму!
— Завтра газеты опять начнут вас расхваливать. — Мари смотрела на нее с нескрываемым восхищением.
Локита, однако, уже не слушала.
Сняв с себя бархатный плащ, она бросила его на один из стульев, стоящих в крошечной зале, и прошла в гостиную, пока мисс Андерсон о чем-то говорила с Мари.
Быстро, встав спиной к двери, опустила она карточку князя за корсаж своего платья. Почувствовав, как та коснулась ее груди, она тут же спросила себя, отчего ей так захотелось сохранить ее.
Она объяснила это тем, что карточка — русская, а все так или иначе связанное с Россией не оставляло ее равнодушной.
Гостиная была полна цветочных ароматов. То были не экзотические растения из теплиц, которыми была заставлена ее гримерная, то были цветы, сорванные в саду или в деревенских полях, куда отправлялись они вместе с мисс Андерсон на прогулки.
Проходя через комнату, Локита уловила благоухание цветущей сирени, что стояла в вазе на угловом столике, и нагнулась к веточке, чтобы втянуть в себя ее нежнейший аромат.
— Ты, должно быть, проголодалась. — В дверях появилась мисс Андерсон. — Мари уже несет в столовую ужин.
Локита повернулась к ней:
— Иду, Энди. Но сейчас мне больше хочется пить, чем есть.
Сделав несколько шагов, она вновь ощутила прикосновение карточки князя и задумалась над тем, какие чувства могли посетить его, когда он обнаружил оставленные в ее гримерной белые орхидеи, а в конторке у смотрителя — драгоценную бабочку, стоившую ему, по-видимому, баснословной суммы.
Оказавшись в гримерной, князь с мгновение разглядывал расставленные в ней цветы.
Поначалу он решил, что его орхидей здесь нет, но вдруг заметил их стоящими на туалетном столике.
Он тотчас сообразил, что время упущено и что Локита, вопреки уверениям смотрителя, покинула театр.
За наполовину отдернутой драпировкой он разглядел белое платье, в котором она появилась на сцене, а внизу, под вешалкой, — пару крохотных серебристых сандалий, совсем недавно облегавших ее ступни.
Он вышел из ложи в то самое мгновение, когда она покидала сцену, но людская толчея помешала быстрому продвижению, и теперь он уже не сомневался, что на какие-то считанные секунды разминулся с ней.
Будучи частым гостем за кулисами театров, князь поразился необычному ощущению, которое вызывала у него эта гримерная.
Мгновение он не мог взять в толк, в чем же состояло отличие: ведь гримерные всех театров почти неразличимы меж собой.
Потом он сообразил, что не замечает на туалетном столике обычного ассортимента из флаконов с духами, стеклянных баночек с косметическими мазями, пудрой, румянами, гримом — со всеми столь знакомыми ему милыми мелочами.
Не видно было газетных вырезок, которые обычно закрепляют под оправой зеркала или клеят на стены. Не было и разнообразных амулетов: заячьих лапок, косточки цыпленка, медальонов; не было ни одной куклы, которыми многие актрисы так любят украсить свои гримерные и постели.