Обстановка внутри дома была, наоборот, весьма скромной. Возникало впечатление, что она носит временный характер в ожидании лучших времен, когда можно станет развернуться во всю ширь — оклеить стены гобеленовыми обоями, повесить чешские хрустальные люстры, поставить финскую мебель.

— Для меня крепкий кофе — вместо утреннего завтрака, — словно оправдываясь, проговорила Джозефина, поставив чашечки на подлокотники, — без него не могу прийти в форму.

Теперь, в ожидании наслаждения от первого обжигающего глотка, глаза ее радостно загорелись. Других перемен в ее внешности не произошло — тот же длинный халат, из-под которого виднелись ноги в домашних туфлях, лицо по-прежнему без грима, посвежевшее после душа. Странно, но такой Джозефина, хотя и казавшаяся постаревшей и усталой, нравилась Мурьяну больше, чем обаятельная хозяйка бара с неизменной гостеприимной улыбкой на кроваво-красных губах.

— Самообслуживание, — сказала она, придвинув кофейник так, чтобы гость мог достать его. — Отдыхаю по методу контраста и потому дома не делаю ничего из того, что приходится на работе.

— А наоборот? — спросил Мурьян, наливая себе кофе. В действительности он любил только чай, но не хотелось обижать Джозефину. — Если бы ты попробовала быть на работе такой, как сейчас? Естественной, свободной, без всяких штучек…

— А мне казалось, что вам как раз и нравятся всякие дешевые выходки, — серьезно ответила Джозефина. — Что мужчины на отдыхе хотят почувствовать себя словно в каком-то другом мире. В рижском ночном баре я была совсем другой, там я старалась создать атмосферу уюта — чтобы клиенты помнили о своих женах и не очень перебирали.

— Чего же ты перебралась в этот богом забытый угол? Земля под ногами горела, что ли?

— Когда-то надо ведь и успокоиться, все барахло в мире так или иначе не захватишь. Да еще подвернулся дружок с серьезными намерениями.

— Этот самый моряк?

— Когда я с ним спуталась, то и не думала, что Эльдар вдруг почувствует зов предков. Он в жизни никогда не удалялся от моря дальше, чем до Сигулды, и на тебе — захотел рыться в земле, выращивать огурцы, помидоры… В общем, готовит почву для счастливых пенсионных лет, — она допила чашку и сразу же налила себе вторую. — Теперь перестал даже привозить мне подарки из-за границы — ни флакончика духов, ни красивой тряпки. Все до последней копейки вкладывает в стройматериалы, а когда хочет принять рюмку — выпрашивает у меня. И в рейс берет нашу выпивку, чтобы там обменять на ходовой товар, который мне потом приходится реализовать. Но при всем при том денег как не было, так и нет, ты не поверишь, если сказать, сколько этот дом съедает!..

— Сколько же ему лет? — после краткой паузы поинтересовался Мурьян, окинув взглядом стройную фигурку Джозефины. Может быть, тут и крылась загадка ее поведения?

— Он такой мужчина, что дай бог вам всем. Но на берег сходит раз в четыре месяца. И тогда вкалывает здесь до седьмого пота. Разъезжает вокруг, ищет вагонку, стекло, мало ли еще что… В марте, в последнюю ночь перед тем, как уйти в рейс, он возил чернозем. Шесть машин, а когда снег стаял, осталась хорошо если половина. Когда вернется — станет упрекать, что не уберегла. Я для него что-то вроде бесплатной сторожихи, — Джозефина сделала забавную гримасу, и все же в голосе ее чувствовалось скорее тепло, чем обида.

— А что же в этом плохого? — рассудительно произнес Мурьян. — Человек мечтает о нормальной жене, а не о бардаке. Вы хоть зарегистрировались?

— Да что ты! У нас и так несогласий хватает. Я хочу прежде всего ребенка, а он — достроить дом, что уж тут говорить о семейном согласии… Я ему прямо сказала, что не стану сидеть в одиночестве в этой проклятой конуре, пока он шатается по морям. Пускай расстарается на младенца, тогда буду ждать его. А белокурую Эмми пусть играет кто-нибудь другой, роль ревнивой жены моряка — не для меня…

— Если только в этом беда! В конце концов, я должностное лицо, — напомнил Мурьян. — Знала бы ты, Жозите, милая…

— Знаю, знаю, — небрежно отмахнулась она. — Пример не совсем удачный, ты уж не обижайся. Вот ночью забрел сюда Олег, ну, длинный такой киномеханик, может, ты знаешь… Битых два часа возился с моей машиной, потом еще полчаса отмывался. Что прикажешь делать, не выгонишь же среди ночи на улицу?.. Ну, пригласила переночевать. Был бы у меня нормальный муж — так, кажется, ты выразился? — а не такой морской бродяга, как у меня, он бы знал, что постелила я Олегу в гостиной. А так об этом знаем только он да я.

— Ну, а как же было на самом деле?

Об этом, наверное, не следовало спрашивать так прямо. Лицо Джозефины омрачилось, глаза закрылись, словно захлопнувшиеся от внезапного порыва ветра ставни, пальцы сжали пустую чашку.

— А это никого не касается, а уж тебя — в последнюю очередь! — почти крикнула она. — И вообще — что тебе от меня нужно? Пить ты не пьешь… стараешься только в душу влезть, словно баптистский проповедник…

— Я же тебе сказал, что пришел как должностное лицо, — решил Мурьян действовать без обиняков. — Разве Апситис не говорил тебе по телефону, что пропал документ, из-за которого у всех могут быть немалые неприятности? Никто толком не знает, какие секреты там у Кундзиньша в его диссертации. Но иначе не написал бы на ней «секретно». И не уберег. А теперь нам с тобой надо постараться выяснить, куда она девалась.

— Допрос? — усмехнулась Джозефина, с негромким свистом втягивая воздух. — С подписью на каждой странице протокола…

— Обойдемся и так, — успокоил ее Мурьян. — Ты ведь сказала заместителю директора, что не брала ее. Но может быть, сможешь вспомнить, как вчера все было в баре. Рассказывай по порядку, я сам разберусь, что важно, что нет.

Джозефина была хорошей рассказчицей — не зря утверждают, что на такой работе, как у нее, человек должен быть внимательным наблюдателем и хорошим знатоком людей. Так что Мурьяну удалось увидеть вчерашний вечер ее глазами.

Он начался как обычно, и ничто не указывало на то, что продолжаться он будет так бестолково. Первыми в бар заглянули те, кому лень было подниматься в свои номера между ужином и кино. Заказывали мороженое или просто присаживались за столики, чтобы провести оставшееся до сеанса время. Среди них был и эстонский академик с женой, которая неизвестно почему стремилась посмотреть именно египетскую мелодраму. Затем Мурьян увидел у стойки самого себя и своих товарищей по выпуску, услышал голос Гунты, высказавший, в форме просьбы, приказание ограничиться молочным коктейлем… «Две серии, — прикинула про себя Джозефина, — значит, наплыва гостей ждать не приходится. На всякий случай убрать несколько бутылок в сторонку и приготовиться к сдаче смены. Пораньше попаду домой и успею еще замочить постельное белье.»

Но не прошло и получаса, как из зала стали появляться зрители. Сперва поодиночке, потом, словно спасаясь от пожара, целыми группами. И кое-кто из них решил поправить испорченное в кино настроение теми средствами, какие были в баре.

— Знаешь, есть такие, — рассказывала Джозефина, — кто вместо снотворного пьет кофе. А когда хочет взбодриться — берет крепкий чай. Это правда, что мы из кофейных бобов извлекаем часть кофеина для лекарств?

Этого Мурьян не знал. Зато хорошо помнил, сколько, по расчетам Войткуса, Джозефина ежедневно клала в карман, манипулируя с дозами отпускаемого кофе. Выходило, что сэкономить можно чуть ли не полкилограмма, и без того риска, который неизбежно связан с алкогольными махинациями, потому что разбавления напитка водой не простит ни один клиент.

— После твоего кофе я тоже быстро засыпаю, — съязвил Мурьян. — Но вскоре просыпаюсь и начинаю думать — за что же платил деньги.

— Забочусь о твоем драгоценном здоровье, — ничуть не обиделась Джозефина. — Слушай дальше, если уж разговорил меня… Вчера немало всякого народа было настроено на умеренную выпивку. Может, из-за перемены погоды, уж не знаю, но только даже твой Кундзиньш заказал бутылку сухого.

— А папка была при нем, не помнишь?