— Ну, а если и на самом деле? — встал на сторону Гунты Войткус. — Ты и представить себе не можешь, какие беды случаются от пьянства.

— Тогда тем более нечего совать голову в петлю. От этих сумасбродных ученых вообще лучше держаться подальше. Проветрят как следует голову — и окажется, что диссертации этой вообще никогда не существовало… — попытался Находко обратить разговор в шутку.

Однако провести Приедитиса ему не удалось.

— Чего ты боишься?

— Ладно, могу сказать откровенно. Предположим, Кундзиньш говорит правду, и рукопись, хотя и важная, все же секретной является весьма условно. Он это знает, мы этому верим. Но все остальные думают, что она содержит государственные тайны — случайно нашедший ее, или похититель, если он вообще существует, или тот же дядюшка Гунты, уже вышедший из игры…

— И ты нам советуешь последовать его Примеру и придерживаться страусовой политики?

Слова Приедитиса и решили вопрос.

— Я вас в последний раз предупреждаю: орденов за это нам никто не даст, — молвил Находко, когда они выходили из лифта на одиннадцатом этаже.

— Слышали! — отмахнулся Приедитис. — Что ты зудишь, как комар ночью? Посмотри лучше, не провалилась ли рукопись в эту вот щель, — и он показал на полоску пустоты между полом кабины и порогом этажа.

— Это же не камень! — возразила Гунта. — Бумаги, когда падают, разлетаются, как известно, в разные стороны. Если даже их объединяет одна и та же мысль.

— А может, они были в папке? — На сей раз Мурьян не знал, на чью сторону встать. — Спросим Кундзиньша.

— Проще спуститься вниз и проверить, — предложил смекалистый Приедитис и уже протянул руку, чтобы нажать кнопку. — Вы представить не можете, чего только не скапливается за годы на дне шахты лифта.

— Кататься будем потом. Я вчера подсчитал, что в этих черепашьих лифтах мы проводим почти пять процентов времени, полагающегося нам по путевке. И чем выше человек живет, тем больше теряет. За месяц набирается полный день! А если к тому же случается застрять в лифте, можешь учинить гражданский иск и получить компенсацию, — даже находясь не на службе, Войткус предпочитал излагать свои заключения на языке юридических терминов.

Сыщики достигли конца коридора, где с левой стороны находилась дверь в комнату Кундзиньша. Прежде чем постучать, они несколько секунд помедлили у окна — вид с высоты открывался действительно впечатляющий, не такой, как с их этажа, где балконы, казалось, опирались на вершины сосен. Здесь ничто не напоминало о земле, впереди простиралась водная равнина, ограниченная только затянутой дымкой линией горизонта.

— После обеда дойдем до тех валунов, — предложила Гунта. — Видишь черные точки за маяком? Там, говорят, стоит на якоре прославленная верша, которой старый Раубиньш ловит угрей.

— А что, разве верши выставляют так близко к берегу? — поинтересовался Мурьян, распространявший и на рыболовство возведенную в сан поговорки глупость: «Чем дальше, тем лучше».

— У нас — сразу за третьей мелью, — ответил урожденный помор Зайцис. — Весной салака прет в самое устье реки.

— Живи я здесь, никогда не написала бы ни строчки, — мечтательно промолвила Гунта. — С утра до вечера любовалась бы красотой.

Находко насмешливо поглядел на товарищей.

— Тогда, может, откажемся от поисков диссертации — пока еще не поздно?

Приедитис вместо ответа постучал в дверь, потом стукнул кулаком, потом дернул за ручку, но дверь не отворялась.

— Иду, иду! — послышался изнутри хриплый голос.

Ключ повернулся в замке. В дверях стоял Виктор Кундзиньш. В полосатой пижаме, без очков он ничуть не напоминал всегда безупречно одетого ученого, никогда не опаздывавшего на обед.

«Может ли такой человек быть рассеянным? — подумал Приедитис. — А может быть, самодисциплина — его единственное средство против забывчивости?»

— Скорая помощь! — браво доложил Мурьян, — Извините, если не вовремя побеспокоили.

— Совсем наоборот, это я должен извиниться, — и Кундзиньш, смущенно улыбаясь, пригласил гостей войти. — Внезапно накатила слабость. Наверное, от перемены давления…

— Скорее уж после всех волнений, — Войткусу хотелось побыстрее достичь ясности. — Значит, рукопись благополучно нашлась, раз вы так спокойно спали?

Кундзиньш резко изменился в лице. Казалось, забытые в дремоте тревоги нынешнего утра снова вытеснили из сознания все остальное, даже привитый воспитанием рефлекс вежливости. Не предлагая гостям присесть, он поспешно скрылся в спальне, откуда вернулся в том же самом одеянии, но уже в очках.

— Помогите, товарищи, я возмещу…

Приедитис помешал ему продолжить:

— Прежде всего мы должны знать, как все произошло. Рассказывайте все, что помните. Даже то, что вам кажется не имеющим никакого значения.

Кундзиньш снова вышел. В не до конца затворенную дверь Гунта видела, как он извлек из тумбочки несколько коробочек с лекарствами, отсыпал в горсть несколько разноцветных таблеток, проглотил, жадно запил «фантой» прямо из горлышка. «Две синих, две белых и одна черная, — на всякий случай запомнила Гунта, — уж не наркоман ли он?» Она внимательно всмотрелась в глаза Кундзиньша, попыталась разглядеть, нет ли на обнажившемся предплечье следов от уколов. «Нет, так низко он, видимо, не пал, но без стимуляторов жить уже больше не может…»

Он рассказывал бессвязно — скорее свои ощущения и гипотезы, чем факты, поскольку их он мог вспомнить лишь приблизительно. Но никто его не прерывал. Приедитис, усевшийся за письменный стол, записывал на листке почтовой бумаги имена возможных свидетелей. Остальные стояли неподвижно, не выражая ни сочувствия, ни осуждения.

— Тогда я рассказал обо всем заместителю директора, и с его любезной помощью вы… — Кундзиньш умолк на полуслове и с надеждой оглядел гостей, как бы ожидая, что один из них тут же вынет из-за пазухи пропавшую рукопись.

— Пожарные всегда приезжают слишком поздно, — констатировал Приедитис.

— Если позволите, мы теперь попытаемся кое-что уточнить, будем задавать вопросы, — сказал Войткус, понявший, что Находко не собирается взять инициативу в свои руки, и постаравшийся выражаться как можно более деликатно. — Перед законом все невиновны — пока суд не докажет обратного. Но в этом случае пока не установлена истина, для нас подозреваемым является каждый. В том числе и вы.

— Я потерпевший, — возразил Кундзиньш.

— Вы на сто процентов виновны, особенно потому, что все произошло по причине пьянства. И ведь еще в Библии предусмотрена санкция за введение во искушение, — хмуро заметил специалист по охране Зайцис, а Находко своим замечанием еще подлил масла в огонь:

— У нас есть такая поговорка: «Береженого и милиция бережет». И еще мы говорим — допрос пострадавшего, а не беседа с ним. Ваше счастье, что на сей раз я в допросе участвовать не буду: должность не позволяет. Но у меня случайно оказалась с собой следственная сумка, и я окажу товарищам помощь в качестве беспристрастного эксперта. Погляжу, нет ли отпечатков пальцев и других следов проникновения.

Он встал, без разрешения хозяина сунул в карман недопитую бутылочку «фанты» и бесшумно выскользнул в коридор.

— Я в вашем распоряжении, — проговорил Кундзиньш.

— Кто еще знал, что ваша диссертация засекречена? — спросил Приедитис. — Действительно или в кавычках, это сейчас не столь важно.

— Моя мать.

— А следовательно, и все соседи, — уверенно сказал Приедитис.

— Я попрошу!.. — Но Кундзиньш сдержался и спокойным голосом пояснил: — Она только второй год живет в Москве, по-русски говорит плохо и ни с кем не контактирует.

— А кто перепечатывал рукопись на машинке? — не отставал Приедитис.

— Пока никто. Оригинал печатал я сам, двумя пальцами. Это куда рациональней, чем потом выправлять опечатки после машинистки. И потом, у меня такая машинка, со сменным шрифтом, есть даже гарнитура с математическими символами и греческими буквами. Если хотите, могу продемонстрировать.