– Да.

– Что случилось потом?

– Я поднял его правое веко. Ну, как это обычно делают доктора.

– И тем не менее вы не можете сказать, был он жив или нет! – саркастически заметил Фойл.

– Трудно определить, жив человек или уже мертв, когда он находится на грани смерти, – напомнил Базиль инспектору. – Даже опытные доктора, обнаруживающие все признаки смерти, в такие минуты могут допустить ошибку. Скажите, мистер Тейт, двигалось ли глазное яблоко? Расширился ли зрачок?

– Не знаю, не скажу. Я твердо помню, что он изо всех сил старался лежать как можно тише и неподвижнее.

– Ну и что произошло потом?

– Я попросил принести горячей воды и сделал вид, что выписываю рецепт. Затем я открыл хирургическую сумку, вытащил оттуда тот зонд, которым, как вы мне объяснили, настоящий хирург воспользовался бы на моем месте, отвернул стеганое одеяло до ключицы и стал играть сцену «извлечения пули из его шеи». Затем я наложил тампон на то место, где по разработанному сценарию должна находиться рана, – просто кусочек марли, на повязку. В этот момент я вышел из алькова, чтобы посоветоваться с Гречем, что нам делать. Через несколько минут я вернулся к раненому с кувшином горячей воды и с тем лекарством, за которым посылал слугу, сделал вид, что промываю рану, и наложил более плотный тампон. Потом я немного посуетился возле него, пощупал снова его пульс, сделал вид, что вливаю несколько капель лекарства в рот, прошел по сцене, подошел к ее правому краю и громко объявил, что пациент мертв.

– По сцене, к ее правому краю? – уточнил Фойл.

– Да, я подошел к самой рампе, – продолжал рассказывать Род.

– Направо – это значит «направо» на сцене, когда я стою перед зрительным залом. Для зрителей это означает «налево».

– Естественно, – улыбнулся Базиль. – После этого вы подходили еще раз к Владимиру?

– Нет, я просто стоял там, возле рампы, пока не дали занавес. Потом я вышел на первый вызов вместе с Вандой и Леонардом, – остальное вам известно.

– Судя по вашему рассказу, Владимир ни разу не пошевельнулся за весь тот промежуток времени, в течение которого вы находились рядом с ним. Может, сейчас вам легче вспомнить какой-то его жест? Ну, скажем, не моргнул ли он? Может, дернулись губы, он пошевелил пальцем? Не заметили ли вы отталкивающий рефлекс при вашем к нему прикосновении?

Род на несколько мгновений закрыл глаза. Вдруг он внезапно их открыл и решительно мотнул головой.

– Я предупреждаю заранее, что вы не должны руководствоваться в своем расследовании тем, что я сейчас скажу. Ведь это что-то вроде попытки вспомнить сон. Образ настолько расплывчат, неуловим, что нельзя особенно сильно стараться ухватить его. Если, совершая усилие над собой, вам кажется, что вы что-то вспоминаете, то на самом деле это может оказаться чистой фантазией. Мне кажется, что он был недвижим, но я не могу в этом поклясться. Я не обращал на него особого внимания и не могу ничего придумывать, так как если он в тот момент не двигался, то это означает, что либо Ванда, либо Леонард покончили с ним до моего появления возле кровати умирающего, а моя клятва подвергнет их жизни опасности!

– Звучит слишком альтруистично, мистер Тейт, – холодно прокомментировал Фойл. – Но что вы скажете о собственном положении? Вы принесли хирургическую сумку. Все зрители видели в ваших руках нож, когда вы склонялись над Владимиром. Из трех человек, у которых была возможность заколоть его, только у вас в руках было орудие убийства.

Впервые на лице Рода отразился испуг.

– Но ведь один из скальпелей у меня украли!.. – воскликнул он, повернувшись к Базилю за поддержкой.

– Посмотрите повнимательней, – указал рукой Базиль на скальпель, лежавший на столе, это тот самый, которого недоставало в сумке?

Род внимательно посмотрел на нож и поморщился, заметив темные кровавые пятна на его лезвии.

– Вполне возможно… – сказал он, покосившись на Фойла. – Но этот нож был бы на месте, в сумке, если бы я… я…

– Напротив, – возразил Фойл. – Если бы убийцей были вы, то самый надежный способ отвести от себя подозрение – это представить дело так, будто один из хирургических ножей был похищен перед самым началом спектакля. Ну теперь вы намерены сказать нам правду? – он наклонился вперед, далеко выдвинув подбородок, руки его все еще были за спиной. – Я не прошу вас высказывать здесь догадки, давать какие-то клятвы. Я прощу об одном: честно рассказать нам о вашем впечатлении – был ли Владимир жив, когда вы впервые прикоснулись к нему?

Род потупил глаза. У его рта образовался какой-то трагический изгиб. Казалось, ответ у него вытаскивали щипцами.

– Да.

– Был ли он жив, когда вы дотронулись до него в последний раз?

Сейчас ответы становились все более неохотными.

– Мне кажется, что был, но это лишь предположение.

– Сколько человек приближалось к нему после этого момента?

– Один.

– И кто этот человек?

– Мисс Морли.

– Спасибо, мистер Тейт. На сегодня достаточно.

Род встал со стула и, спотыкаясь, побрел к проходу между кулисами. Вдруг он остановился. Там, в тени, отбрасываемой аркой просцениума, стояла Полина.

– Род! – она схватила его за руку, подняла на него глаза. – Не отчаивайся. Все будет хорошо. Я отвезу тебя домой.

– Я доеду сам.

Голос его звучал глухо, хрипло, и он побрел, тяжело волоча за собой ноги, к своей гримуборной.

Базиль встал со своего кресла и пошел навстречу Полине.

– Ах, это ты, Базиль! Ну что, теперь ты вместе со стаей?

– Извини, но я просто хочу докопаться до истины. Это лучшее целебное средство. Почему бы тебе не помочь?

– Что я могу сделать?

– Ну если ты дизайнер по костюмам, то должна разбираться в тканях, фактуре, цвете. Нам нужен человек, который мог бы обшарить весь театр – артистические, костюмерные, подсобки – и попытаться отыскать длинный плащ, или пальто, или халат, который может укутать с головы до ног человека среднего роста и выглядеть издалека черным после наступления сумерек. Может, возьмешься?

– Почему бы и нет. – Она отвернулась с безразличным видом.

Фойл с удивлением прислушивался к их разговору. Когда Полина скрылась за кулисами, он упрекнул своего приятеля:

– Разве тебе неизвестно, что мои лейтенант уже дал это задание нашему человеку минуту спустя после того, как услышал твой рассказ о той фигуре в темном плаще.

– Ей нужно чем-то заняться, – серьезно ответил Базиль. – Кроме того, всегда интересно располагать несколькими сведениями, а затем сравнить их…

Леонард Мартин все еще был в темном парике, в тулупе с широкими плечами, в высоких сапогах Греча, этого полицеймейстера, но он уже им не был. Тихий голос, вкрадчивая улыбка, которой он ответил на приветствие Фойла, были его собственные, Леонарда Мартина.

– Мне очень понравилась ваша игра, – начал, обращаясь к нему, Базиль. – У Сарду Греч – просто случайная фигура, отнюдь не профессионал, а вы в своем отлично разработанном скетче показали истинного полицейского за работой.

Леонард был приятно удивлен.

– Я рад, что вам понравилось. Большинство людей предпочитают маловыразительных лиц как на сцене, так и на экране.

– Хотелось бы мне посмотреть вас на сцене, – ухмыльнулся Фойл. – Глядишь, и удалось бы найти какой-то ключик, случайную подсказку. Вам знаком какой-нибудь из этих предметов?

– Нет.

– Никогда не приходилось раньше видеть вот это? – и Фойл протянул ему зажигалку.

Но Леонард до нее не дотронулся. Его руки неподвижно покоились, как и прежде, на коленях. Он просто наклонил лову, вытянул ее поближе к зажигалке и занял прежнее место.

– Нет, думаю, что нет.

Фойл положил зажигалку на стол.

– Итак, вы дважды подходили к Владимиру, не так ли?

При упоминании этого имени довольная улыбка исчезла его губ. Руки, лежавшие спокойно на коленях, слегка вздрогнули. Очевидно, он тоже это заметил, так как топливо засунул их в карманы брюк.

– Первый ваш выход… – начал Фойл, заглядывая в блокнот лейтенанта. – «Входит Греч, решительно, второпях из единственной двери, расположенной слева. Он быстро, возбужденно подходит к двустворчатой двери и широко, обеими руками, ее распахивает…» Ну и что произошло дальше?