Яункалн очень внимательно прислушивался к голосу продавщицы, но так и не уловил в нем ни одной фальшивой ноты. Разве что долго копившуюся досаду на то, что ей – такой юной, красивой и обаятельной – приходится с утра до вечера томиться в пыльном помещении, в то время когда другие могут загорать на пляже, строить свою личную жизнь. Да еще надо выслушивать всякие идиотские, беспочвенные упреки!

– Поймите меня правильно, у нас нет никаких претензий к вам лично. Мы пришли узнать, кто принес этот приемник на продажу, чтобы сходить к человеку и поговорить.

– Так надо было и сказать с самого начала, а не кулаками размахивать… Покажите мне бирку!

– По ней ничего нельзя понять. Даже если допустить, что первая буква «р».

– Ступайте к директору, пусть посмотрит в книге. Завтра с утра, сегодня у него выходной… – Голос продавщицы приобрел теперь бархатистость. – Знаете, вы лучше обратитесь к приемщику. В конце концов это он должен отвечать за принятый на комиссию товар. Минуточку…

Она приоткрыла скрытую портьерой дверь и просунула голову в соседнее помещение.

– Там сейчас полно. Посидите или выйдите на солнышко, я вас позову, когда Мендерис освободится.

На улице они чуть не столкнулись с Ренатой Зандбург, в этот момент вылезавшей из микроавтобуса с петухом Рижской киностудии на боку и надписью «Последний улов» над лобовым стеклом. Лицо у нее еще было покрыто смуглым тоном, над верхней губой чернела тень старческих усиков, под расстегнутым летним пальто виднелся простенький халат из темного сатина: накануне, когда тетушка Зандбург играла роль богатой домовладелицы, подошли ее собственные платья, теперь же в эпизоде уборщицы пришлось надеть костюм студии.

– Вижу, вижу, полная неудача! – кричала она. – Ничего, не вешайте нос, сегодня я вас больше не покину.

Выслушав рассказ о разговоре с продавщицей, тетушка Зандбург принялась успокаивать Яункална:

– Ничего, еще ничто не потеряно. Если только эта гусыня не предупредит приемщика, мы его возьмем в такой оборот, что он сам себя выдаст и нам же будет руки целовать. Эмиль Мендерис… Не с такими героями я справлялась! Я ведь знаю, где у него больная мозоль. Если по-хорошему разговаривать не станет, натравлю Викторию, и от него мокрое место останется… Дети, марш в уголок, ждите нас там!

Взяв Яункална под руку, тетушка Зандбург принялась прохаживаться с ним мимо витрин магазина. Заметив отражение своей согбенной спины, Тедис едва удержался от смеха – вот также в английских кинофильмах выглядят мучимые подагрой претенденты на наследство, когда сопровождают к столу своих родовитых тетушек. Хорошо, что его почти никто не знает в этом городе… Рената Зандбург все говорила и говорила:

– Так всегда бывает, если жены чересчур самоуверенные. Дома Эмиль пикнуть не смеет, ему покурить даже на кухне не разрешается, надо в сад выходить ради пары затяжек. Вообще-то он тихий пьяница и картежник, а при случае и бабник. Что сделала бы я на месте Виктории? Муж как-никак, надо жить вместе. В субботу купили бы пол-литра, перекинулись бы с ним в подкидного, иногда на танцульку выводила бы. А Виктория считает, что можно удержать от всего одними запретами. Ей даже в голову не приходит, что послушный муженек может ходить окольными путями, что в чужую постель можно забраться и среди бела дня, в рабочее время срезаться в карты, тяпнуть коньячку и к вечеру снова быть трезвым, как стеклышко. Полгорода трунит над ней, а Виктория ничего не замечает, как лошадь с шорами на глазах…

Появление продавщицы спасло Яункална от дальнейших подробностей семейной и внебрачной жизни приемщика товаров.

Эмиль Мендерис был мужчиной неопределенного возраста и с трудно запоминающейся внешностью. «Очень удобный облик для преступника, – решил Яункалн. – Такой может незаметно юркнуть в толпу и, никем не замеченный, раствориться в ней». Однако он тут же понял, что против своей воли успел подпасть под влияние досужей болтовни тетушки Зандбург. Нет, Мендерис вовсе не походил на столь часто встречающихся в кинокартинах типичных провинциальных гуляк. Ни усов у него, ни пронзительного взгляда совратителя. С тем же успехом его можно было представить сидящим у банковского окошка и налагающим резолюции на бланки денежных переводов, как и у стола санитарной инспекции на рынке, где ставят печать на привезенных колхозниками кур и индюков. Гладкие, темные волосы, невыразительные глаза, нос с небольшой горбинкой, бледные губы. Личность, обращенная внутрь себя, не оседающая в памяти случайных знакомых. Трудно вообразить такого человека охваченным тайной страстью, скажем, к алкоголю или азартным играм.

Яункалн достал из кармана служебное удостоверение и предъявил приемщику.

– Инспектор уголовного розыска Яункалн. Гражданку Зандбург вы, очевидно, знаете… Мы хотели бы кое-что у вас выяснить.

– Ревизия? – в голосе Мендериса послышалось скорее неудовольствие, нежели испуг.

– Нет, что вы… Мне только нужны сведения о предмете, проданном через ваш магазин.

– Разыскиваете скупщиков краденого?

– Почему вам на ум сразу приходит самое плохое? Пришел для дружеского разговора.

– Чего же тогда суете мне под нос милицейское удостоверение? Хотите запугать?

– Визитных карточек у меня нет. И чтобы потом вы не говорили, что не знаете, с кем имеете дело.

Мера терпения тетушки Зандбург была исчерпана. Если она сию же минуту не вмешается, эти два петуха того гляди сцепятся раньше времени. Усевшись на стул для посетителей, она положила на стол приемщика бирку от «Сикуры».

– Посмотрите, Эмиль, кто пытался сбыть этого фальшивого зайца? Мои мальчишки за сто пятьдесят рублей купили японскую «Сикуру», а когда я проверила, оказалось, это наш обычный «Дзинтар», только обряженный в заграничный чехол.

– Не может быть! – вскочил со стула Мендерис.

– Меня еще никто не уличал во лжи! – тетушка Зандбург бросила пронзительный взгляд на приемщика вещей. – И знаете, почему? Потому что я всегда говорю правду! Мне нечего скрывать. Если не верите, спросите у своей Виктории. – Теперь она уже откровенно угрожала.

Упоминание имени жены мгновенно вышибло боевой дух из Мендериса. Осталась лишь подчеркнутая угодливость.

– Посмотрим, посмотрим, – листая толстую папку с бумагами, пробормотал он. – Если вещь сдана на комиссию, и не прошло три дня, как ее купили, – беда не велика… У нас не то что в Риге, здесь торговый цикл маловат, поэтому скупка и продажа случайных вещей объединена с комиссионной торговлей, все вместе продается в одном магазине… Так я и думал! Ваш Румбиниек давно получил свои деньги и теперь, наверно, умотал за тридевять морей. Извольте! В позапрошлый понедельник ему выплачены сто тридцать пять рублей. Подпись, дата, все, как в церковной книге.

– А нельзя ли узнать, кто он такой? Откуда?

– А это уже не по правилам… но поскольку мадам Зандбург дружит с моей супругой…

Да, серия и номер паспорта были записаны, равно как место и дата выдачи. Артур Янович Румбиниек прописан и проживает в Вентспилсе.

– А остальные «Сикуры»? – расспрашивал Яункалн. – За них тоже деньги сразу заплачены? Нельзя ли это выяснить?

Мендерис начал было протестовать, ссылаться на занятость, но достаточно было тетушке Зандбург разок кашлянуть, как он тут же, вздохнув, покорился судьбе.

Похоже было, что результат проверки удивляет и самого приемщика. Он копался в записях, при этом сникая и как-то чернея прямо на глазах.

– Если поглядеть на дело в общем и целом, – нетвердым голосом заговорил, наконец, Мендерис, – то в самом деле странно получается. За последние три месяца «Сикуры» сдавали только два человека – Ева Микельсоне и вот этот Артур Румбиниек.

– И всякий раз по понедельникам, – добавил Яункалн, заглядывая к нему через плечо в документы.

– В этом ничего особенно удивительного нет. На похмелье… – перебила его тетушка Зандбург.

– Можно объяснить и по-другому, – серьезно возразил Мендерис. – Вы вошли через служебный ход и не видели, какая ко мне очередь. Я один; когда приносят нашу продукцию, я могу посмотреть цену в прейскуранте, но часто приходится гадать на кофейной гуще, верить на честное слово. Много заплатишь – страдает оборот, и потом приходится переоценивать, мало – клиента обидишь, и он отвезет товар в Ригу. Все требует времени. Иногда людям приходится подолгу ждать, поэтому многие приходят сюда в свой выходной день, очевидно у этих двоих он в понедельник.