– И газеты еще утверждают, что телепатии не существует. Весь день собираюсь пойти на почту и позвонить зятю, но стоит мне надеть пальто, как этот тип принимается так жалобно скулить, что сердце сжимается. Бедняжка Том всего второй день без матери… Однако Эдуард, дай бог ему здоровья, не иначе как услышал крик моей души и прислал на подмогу вас. Молодой человек, вы приехали как нельзя более кстати!

– Товарищ Кашис даже не знает, что меня распределили в вентспилсскую милицию, – почему-то стал оправдываться Яункалн. – Извините, пожалуйста, я не хотел вас затруднять, меня прислал майор Блумберг, он, наверно, перепутал адрес, решил, что тут сдается комната.

– Перст судьбы! – торжественно провозгласила тетушка Зандбург. – А я-то было подумала, что Регинин муж проявил чуткость к своей бедной теще. Какое там! С тех пор как Кашиса произвели в полковники, ему до чужого горя дела мало. Матис Блумберг совсем другой человек. Да и вообще с того раза, как он вызволил моего дорогого покойника из вытрезвителя, я его считаю другом семьи. Блумберги и живут здесь неподалеку, хотите – покажу?

Тедис послушно взял портфель.

– Что ж, тогда еще раз простите за беспокойство…

– У вас в этой сумке, наверно, совершенно секретные документы, если вы ни на минуту не можете с нею расстаться. – Тетушка Зандбург остановилась на полпути. – Не волнуйтесь, запрем вашу комнату на висячий замок. И в доме у нас собака… А ну-ка, вылазь из-под кровати, Томик, дай лапу новому квартиранту.

На этом вопрос о местожительстве Яункална был исчерпан.

За обедом тетушка Зандбург выступила с декларацией по части режима:

– У меня тут не Армия спасения, никакой благотворительности. Жить будете в Регининой каморке на втором этаже. Матрац малость пролежал, пружины кое-где торчат, зато будете иметь честь почивать на ложе высокого начальства. За меблированную комнату с частичным пансионом беру четвертак в месяц. Завтракать будем втроем, потом мне до вас нет никакого дела – сидите хоть на черством хлебе – не караулить же мне ночи напролет, покуда вы вернетесь с ловли бандитов, мы ведь с вами не повенчаны. Но прописать – пропишу. В понедельник же пропишу. Тогда пусть мои дорогие наследники попробуют вышвырнуть вас отсюда! – она самодовольно рассмеялась.

– Я же не собираюсь поселиться у вас на всю жизнь. Самое большее до конца года…

– Ладно, ладно! Отчего же тогда Матис Блумберг не взял вас к себе, если так скоро сулит отдельную квартиру? Я ведь тоже не собираюсь на тот свет, пускай мой дорогой маленько еще потерпит… – Тетушка гордо выпрямилась, как бы в подтверждение блестящего состояния своего здоровья. На самом же деле это движение свидетельствовало лишь о том, что она собралась с духом сказать нечто важное.

– Послушай-ка, Теодор, а как у тебя дело обстоит с финансами? Не мог бы мне выложить на бочку за полгода вперед? Мне сейчас позарез нужны сто пятьдесят рублей, я должна погасить один долг чести. – На этих словах она вдруг расплакалась.

– Товарищ Зандбург, что с вами? – Яункална от волнения даже пот прошиб – неужто ему теперь придется вечно канителиться с плаксами?

– Зови меня просто Ренатой, – всхлипывала тетушка Зандбург. – Так и так будем одной семьей, горе и радость пополам.

– Я охотно вам помогу… – он все-таки не решался назвать хозяйку по имени.

– Некрасиво, конечно, в первый же день тебя обременять, но мой зятек всегда говорит: милиционер должен быть как исповедник – всегда готов выслушать чужое горе и оказать помощь. Ну так слушай же! – И она на удивление связно рассказала всю историю с радиоприемником.

Встала, быстренько подбежала к буфету, принесла на подносе шасси «Дзинтара» и осколки задней крышки корпуса «Сикуры».

Тедис задумчиво поскреб затылок.

– Денег мне не жалко, но для чего их тратить зря? Разумней было бы поискать новую японскую скорлупу…

– И вторично надуть бедных детей, – возмущенно запротестовала тетушка Зандбург. – Вообще-то никто твоего совета не спрашивает, я к тебе обратилась как к должностному лицу. Служебное удостоверение уже получил?

– Не успел даже заикнуться об этом.

– Тогда шпарь прямиком к Матису, пускай выписывает. Скажи, иначе тетка Зандбург на порог не пускает. А тогда мы эту банду аферистов быстро выведем на чистую воду!

– Но это же не входит в мою компетенцию.

Яункалн еще колебался, однако перспектива в первый день службы раскрыть аферу была весьма заманчивой – быть может, тогда до начальства дойдет, что ему можно поручать и более ответственные задания.

– Ерунда! Не думай, что на твоей обязанности лежит только сажать мелюзгу за решетку. Твой первейший долг защищать их, не допускать, чтобы они становились жертвами преступлений.

– Звучит убедительно, – согласился Яункалн. – Знаете, а заодно я доложусь дежурному и возьму несколько бланков протокола допросов.

– Не будем мелочны, оформим, когда все концы будут в наших руках. По субботам и воскресеньям можно бюрократию не разводить. Ух, и закипит же у нас дело! Горы свернем! Глядишь, министр скоро проводит Эдуарда на пенсию и на его место посадит тебя, да, да, можешь не сомневаться!

Яункалн решительно отодвинул стул. Он, хоть и чувствовал, что собирается поступать не совсем по закону, однако был бессилен устоять перед напором тетушки Зандбург.

– Договорились. Я вернусь через час. А может, лучше нам встретиться в центре, у комиссионного магазина?

– Господи, твоя воля! – вдруг воскликнула тетушка Зандбург. – У меня же скоро начинается съемка, сегодня у нас режим.

– Режим? – удивленно переспросил Яункалн.

– Это когда на улице день в разгаре, а на экране уже смерклось, вечер… Нет, на съемку я опаздывать не могу, вся моя команда хотела прийти поглядеть, как я играю. Давай и ты тоже подгребай, я тебя познакомлю с Коброй и с Гербертом Третьим, заодно сможешь и допросить…

– Куда?

– Да ну же в этот, в наш парк аттракционов, он теперь открыт круглый год. Сегодня там собираются закатить гулянье по первому разряду, даже гигантские шаги поставят. Если не будут пускать, покажи удостоверение или скажи, что ко мне… к исполнительнице главной роли.

Тетушка Зандбург взяла с подушки уснувшего на ней щенка.

– Пошли, Томик, возьму тебя с собой, чем ты хуже Робиса Тимрота?

Чип проснулся далеко заполдень. Это бывало с ним и раньше, но такой адской головной боли, как сейчас, он еще не испытывал. Лишь ценой неимоверных усилий ему удалось открыть левый глаз, правый же буквально лопался от боли.

«Вот что значит потерять форму в рывке одной рукой», – посетовал на себя Чип и в очередной раз твердо решил пожить хотя бы год в Крыму, как только покончит с выгодным дельцем. За него-то вчера вечером и пришлось пить так капитально.

Пугало Чипа не похмелье. Он знал способ его разогнать. Но отчего болела лишь правая сторона головы? Неужели он вопреки привычке опрокинул в себя нечетное число рюмок?

Чип встал и сделал несколько осторожных шагов по комнате. Нет, хромать он еще не хромал. Зато в правом виске так кольнуло, что глаз едва не выскочил из орбиты. Он снова лег и стал лихорадочно вспоминать события вчерашнего дня. Первым делом выпили за здоровье хозяина дома. Раз. Затем за его жену – два. Потом, как водится в приличном обществе, мужчины стоя опорожнили бокалы за прекрасных дам – три. Несколько позже за всех членов семьи оптом и в розницу… Так, так, а сколько же всего ублюдков было в этой банде подонков? Раз, два, три… пять и еще старая гадюка – тетка мастера, которую тот никак не может выписать из квартиры… Значит, шестеро. Итого – девять рюмок. Пока что все сходится. Он выпил на брудершафт с соседкой, и традиционный поцелуй затянулся настолько, что один тост он пропустил. И Чип сбился со счета… Дольше напрягать мозг было бессмысленно. Хотя теперь болела уже вся голова целиком, и можно было со спокойной совестью приниматься за лечение.

В молодые годы – Чип недовольно поморщился – от похмелья лучше всего помогало свежее пиво. Но где его добыть в разгаре жаркого лета? Затем Чип вспомнил, что сегодня в парке аттракционов киносъемка, там устраивают настоящую довоенную ярмарку. Вот уж где будет чем опохмелиться!