— Случай как нельзя лучше помогает нам, — продолжал Франц. — Ему угодно было собрать здесь все, что есть в Париже достойного любви, и сами грации условились встретиться на бале; я только что видел, как они входили в домино розового цвета. Я не могу показать тебе среди них ту знаменитую красавицу, которую боготворят все мужчины и уважают все женщины и которая была бы первой по своим добродетелям, даже если бы не была первой по красоте. Она в отъезде, и иная страна оказывает ей ныне те почести, от которых она пыталась скрыться. Так богиня любви обитает то в Книде, то в Амафонте, то в Пафосе,[16] но ее прелести выдают ее, и алтари ей воздвигают повсюду.

Тебе нетрудно будет угадать, кто те очаровательные женщины, на которых я только что обратил твое внимание. Их обаяние, богатство и ум слишком уж всем известны, чтобы эти имена не дошли до тебя. Да что говорить — если не слава, то даже клевета могла их тебе открыть, и еще совсем недавно один гнусный ругатель обливал их грязью своих писаний. Но предадим презрению этого литературного Герострата,[17] который думает приобрести права на славу, сжигая храмы и оскорбляя богов.

Вот эта объединяет в себе все качества, которые могут покорить взор, очаровать ум и приковать к себе сердце. Она добронравна, но не чопорна, делает добро и не хвалится этим, прекрасна, сама того не зная, мила, не прилагая для этого никаких усилий, — никогда еще подобные совершенства не сочетались с такой скромностью. Просвещенная покровительница искусств, которыми сама занимается, она вдохновляет талант одним своим появлением и поощряет его своею щедростью; она и муза и меценат наших поэтов.

Строгие порицают ее за склонность к развлечениям и расточительности, но даже самые ее несовершенства происходят от благородства души, и у нее нет недостатка, хотя бы и ничтожного, который не искупался бы каким-нибудь достоинством.

Нельзя не узнать и той, что вошла за нею следом. Ее имя у всех на устах, так как все угадали, кто она, по живости походки и изяществу манер. Она весела до безрассудства, но беспечность не мешает ей быть чувствительной, и ветреность лишь увеличивает ее очарование. То спокойная и сдержанная, то живая и резвая, она соединяет причуды молодого баловня света с приятными качествами светской женщины. Утром она объезжает скакуна или правит экипажем, а вечером привлекает взоры дивным искусством в танцах. Ее разнообразные склонности не всем по душе, но все, кто видит ее, не могут не любить ее.

Сразу же за ней ты увидишь два ходячих чуда. Это — красавица, лишенная кокетства, и писательница, лишенная тщеславия. Сопровождающая последнюю особа — прелестная шведка, у которой здравый смысл сочетается с воображением и остроумие с чувствительностью. Я не знаю женщины, которая в большей степени обладала бы двойным даром нравиться и трогать, ум завоевывать сердцем, а сердце — умом.

— Но перейдем в другую часть зала, — продолжал Франц. — Мы найдем там пищу для новых наблюдений.

— Ну уж нет, — ответил я. — Хотя я очень ценю твои ученые рассуждения, они не заставят меня отсюда уйти. Меня удерживают здесь слишком крепкие узы, и, чтобы избавить тебя от вопросов, я все открою тебе одной фразой, — это узы любви.

— Как! Ты кого-нибудь узнал?

— Я не узнал никого.

— Ты увидел?

— Никого не увидел.

— И увлекся?

— Одной маской.

— Ты шутишь!

— Думай что хочешь. Но никогда я не чувствовал ничего подобного тому, что мне внушает вот та женщина в черном домино, которая сидит в двух шагах от нас.

— Ну вот! Какая-нибудь старуха! Возможно урод!

— Почем знать!

— Или дурочка.

— Я бы за это не поручился.

— И ты любишь ее?

— До неистовства.

— Ну, на здоровье!

— Спокойной ночи.

Я подошел к моей красотке и обратился к ней с мадригалом. Ее ответ окончательно воспламенил меня. Я словно уже слышал где-то нежный и робкий ее голос, и присутствие ее было мне так же мило, как присутствие обожаемой женщины, с которой мы долго были в разлуке.

Это чувство придало мне смелости. Я попытался оживить разговор и вскоре увидел, что моя юная собеседница обладает романтическим воображением и сердцем, которое легко воспламеняется. Такие черты характера присущи большинству женщин, и это не удивляет меня. Одаренные пылкой чувствительностью, которая во всем находит для себя пищу, они самой своей слабостью обречены на безделье и отданы тщеславием во власть всем соблазнам обольщения. Они жаждут счастья, о котором могут судить только по неправильным представлениям, так как воспитание внушило им ложное мнение о свете и о самих себе; появляясь в обществе, они почти всегда склонны все преувеличивать и отказываются от своих суждений только ценой нелегкого опыта.

В подобных обстоятельствах (а они встречаются нередко) обольстить женщину столь легко, что нет нужды приводить правила этого искусства в систему, и победа столь неминуема, что она доступна и первому встречному. Такие женщины доверчивы и склонны к излияниям, после минутного разговора все в них становится ясно даже для самых непроницательных глаз, и несколько хорошо подготовленных приемов могут заставить их, если понадобится, обнаружить и то, что они скрывают. Тогда уже легко сообразить все средства, предусмотреть все затруднения и беспрепятственно дойти до цели. Вы уже знаете слабое место этого наивного сердца — туда-то и следует направить удары. Поддерживайте их заблуждения, ибо вы можете извлечь из них пользу, хвалите их пороки, ибо женщины любят свои недостатки больше, нежели достоинства, подражайте любимому существу во взглядах, словах, манерах, не забывая ежеминутно восхищаться этим приятным сходством между вами обоими. Если вам удалось вызвать чувство к себе, старайтесь усилить его; переходите от грусти к радости, от спокойствия к горячности, изображайте волнение страсти, хватайте руку, которую у вас не посмеют отнять, отваживайтесь на признание, которое жаждут услышать, но пусть при этом ваша речь будет неровной, сбивчивой, прерывистой, голос сдавленным, а грудь ваша, в которую вы нарочно наберете больше воздуха, должна казаться полной сдерживаемых вздохов. Если вы не владеете искусством плакать когда угодно, притворитесь хотя бы, что утираете слезы, готовые излиться из глаз, и подавляете страдания. Если вас начнут утешать, становитесь смелы — вас, без сомнения, любят, и сопротивляться вам будут только из приличия. Но движения ваши должны быть быстрыми, не будучи резкими, — иначе вы можете лишиться всех плодов вашего предприятия раньше, чем оно будет завершено. Знайте: обольщению уступают то, что оспаривают у силы, и вкрадчивая политика берет больше городов, чем отвага завоевателя. Берегитесь же слишком нетерпеливых желаний и обеспечивайте себе успех, не стремясь его ускорить. Если хотите вызвать увлечение, притворитесь, что сами уступили ему, и подчинитесь внушенному вами же порыву. Первые дары любви должно украсть, а не отнять силой, но с той минуты, как волнение перешло в замешательство, не медлите более — мгновение, которым вы плохо воспользовались, может все погубить, и вы пристанете к гавани лишь для того, чтобы увидеть, как она безвозвратно от вас скрывается.

Спросите всех женщин, — среди них нет ни одной, которая не ждала бы определенной минуты, чтобы пасть, и ваша тактика должна сводиться к тому, чтобы ускорить наступление этой минуты и насладиться ею. Мне хотелось бы вывести отсюда заключение, что в разряд благонравных женщин входят те, которые достаточно хладнокровны, чтобы не показать, что заветный час настал, а в разряд несчастных любовников — те, которые недостаточно проницательны, чтобы угадать это.

Как бы то ни было, я применил на практике все то, что сейчас установил в теории, и произвел впечатление, которого ожидал. В любви, зародившейся под маской, есть нечто оригинальное, и это возбуждает воображение. Есть оттенок бескорыстия в чувстве, которое ничем не обязано глазам, и это успокаивает невинность; есть что-то лестное в победе, которой ты обязан только уму, и это подстрекает самолюбие. Наконец, разум становится на сторону сердца, начинаешь размышлять, или, вернее, кажется, что размышляешь; все взвешено, все предусмотрено — нет опасности, что тебя узнают; твердо решено не дать увидеть себя; спокойствие и доброе имя не пострадают, твое счастье не будет отдано на милость ветреника, а честь — на милость болтуна, и можно вкусить нежнейшие наслаждения любви, не опасаясь ничтожнейших ее огорчений. Много ли ты знаешь женщин, которые не попытали бы счастья при подобных обстоятельствах?