Хорошо, мама моя не слышала, что мы тогда хором с Венькой завопили! Ну а что еще мы могли сказать? Угодить в какую-то задницу мира, да еще в офигенно доисторические времена, угрохать уйму сил и времени на поиски пещеры перехода, попасться на приманку местных аксакалов, поверить (ну ладно, убедить себя!), что вот он портал – и напороться на портрет аргентинского маньяка да пустую стеклотару! Остались только междометия!

А вот спутники наши ожидали какой-то другой реакции. Во всяком случае, на их физиономиях явно отразилось беспокойство, кто-то даже что-то попытался вякнуть, но страж чаши сделал жест и все снова заткнулись. А мы стояли как два болвана и тупо пялились на пожелтевшую бумажку с бородатой рожей и граненую бутылку. Стоп! Почему граненую? Кока-кола же давным-давно таких бутылок больше не выпускает. А-а-а, все понятно, я просто брежу… Это все жара, нервы, расстроенное воображение, вот и мерещится невесть что. Скоро тебя, Юленька, под белы рученьки да в рубашечке с длинными рукавами препроводят в соответствующее заведение и определят на продолжительный отдых. И правильно сделают, между прочим, а то совсем уже несусветная чушь в голову лезет. И вообще, нет никакого Угарита, это все дым, мираж, это мне на пляже голову солнышком напекло. Я в своей эпохе, в нормальном человеческом мире, а бутылка… Ну мало ли какой мусор в этих диких странах заваляться может…

Но почему тогда и Венька офигел? Ему-то что привиделось? И вообще, бутылок от Кока-Колы мы, что ли, не видели? Чего так волноваться-то? Я потрясла головой и ущипнула себя за руку в надежде, что все эти античные руины развеются, и я увижу нормальный человеческий мир, в котором люди говорят на понятном языке и не приносят жертв диким богам с покореженными детородными органами.

Но увы, окружающий пейзаж ни на йоту не изменился, только Венька с обалделым выражением лица медленно приблизился к святилищу и аккуратно, словно боясь, что он рассыплется, взял в руки портрет. Потом он сделал мне знак приблизиться и, оглядываясь по сторонам, тихо зашептал по-русски:

– Юль, по-моему, я сбрендил окончательно. Но там в подписи французские буквы. И вообще, это журнальная вырезка. Я ни-че-го уже не понимаю, абсолютно ничего.

Ну уж если он ничего не понимал, то я и подавно. Мы пялились на свеженайденные артефакты как бараны на новые ворота, пока к нам не подошел давешний хранитель музея и не обратился к Веньке в самых почтительных выражениях. Их разговор я понимала с пятого на десятое, однако уяснила, что портрет, оказывается, принадлежит мне, и что любезный старец пытается убедить нас, что все святыни были сохранены в максимальной целости и сохранности.

Нет, тут точно кто-то спятил окончательно и бесповоротно. Как это я умудрилась наразбрасывать тут французских журналов за стотыщ лет до Алена Делона? Я почувствовала, что у меня в самом буквальном смысле слова едет крыша. Виски словно обручем стянуло, а стены поплыли перед глазами так, что я была вынуждена быстренько плюхнуться на пол, чтобы банально не грохнуться в обморок он переизбытка информации.

Я потрясла головой, чтобы обрывки мыслей попытались хоть как-то уложиться в моих несчастных мозгах, и тут заметила сбоку в камне какое-то углубление. Увидеть его можно было только так, сидя на полу и изрядно изогнувшись. А в углублении что-то явно лежало. И это что-то было подозрительно похоже на замусоленные листки бумаги. Протянув руку, я осторожно вытащила из тайника заначку, но не удержалась и громко чихнула от поднявшейся пыли.

– Юлька, а это что такое? – и не успела я опомниться, как Венькина лапища выхватила у меня новую находку.

– Ну, ты… – попыталась было я отстоять свое право на трофей, но Венька внезапно довольно сильно сжал мое плечо и буквально впился глазами в покрывавшие бумагу строчки.

Мне показалось, или они действительно были написаны шариковой ручкой? Только в темноте было не разобрать этих каракулей. А еще говорят, что с ума вместе не сходят… Еще как сходят. Судя по всему, мы с Венькой точно сошли. Причем уже весьма давно…

– Дай сюда, я английский лучше знаю, – Венька и тут умудрился сыграть любимую роль Главного охотника на мамонтов, – дай, я разберу!

– Какой английский, лингвист хренов? – завопила я, – это что вообще тут такое происходит? Что за библиотека иностранной литературы? Мы в древности или где? Или мы домой уже вернулись, и тут опять верблюды и шаурма, и «гиф ми уан дуляр плиз»?

– О, это хорошо бы, – с энтузиазмом отозвался Венька и немедленно высунулся наружу. Впрочем, торчал он там недолго.

– Иди сюда, Юль. На свету прочитаем. Тут по прежнему до нашей эры. Но, кажется, мы стали ближе к отгадке. Вон, уже третий артефакт…

Ага, на следующий уровень он переходить собрался. Только патронов и аптечек набрать не успели… Вот же пацан!

На самом деле, когда я выглянул тогда на улицу, даже был рад увидеть всё тот же полуразваленный город и его замурзанных жителей, столпившихся в немом ожидании у входа в свое святилище. Чего они ждали от нас? Решения своей судьбы, судя по всему. И что мы могли им предложить, если и собственной судьбой не распоряжались? И ни-че-гошеньки в ней не понимали?

Вот именно потому и не хотелось так резко возвращаться, ни в чем не разобравшись, ничего не поняв… Ну да, ничего не прихватив с собой для памяти. Домой, конечно, хотелось, но хотелось попасть туда не жертвами обстоятельств, а их победителями.

– Что это такое? – спросил я у местного жреца.

– Письмена Вестников, – важно ответил мне он.

– Ты читал их?

– Кто из смертных читает на языке богов?

– Ну, мы читаем, – буркнул я, – и не такие уж это боги, просто иностранцы…

Оставалось во всем разобраться самим, и на свету было делать это куда удобнее. Написано было, кстати, вовсе не ручкой, а жирным черным карандашом – это Юльке в темноте и с перепугу показалось, что ручкой. Почерк был уверенный, даже, я бы сказал, напористый, с сильным нажимом. Явно мужчина писал. Кое-что приходилось разбирать по следу на бумаге, где графит стерся. Но на первой странице почти ничего нельзя было прочитать, только обрывки фраз: «…where on earth we were. Pretty strange place, didn’t look like anything…где это мы оказались. Что за странное место, не похоже ни на что…» – перевел я, и стал продираться сквозь грязь и потертости дальше, но на этой странице разобрать можно было только отдельные слова: «Syria… back home… any chance at all… kind of no return … that crazy girl… Ugarit, or what» Что ж, этот человек знал Сирию и, похоже, не знал Угарита. Значит, мы тут – не первые гости. Уже интересно.

Вторая страница читалась гораздо лучше. Еще бы, первая служила тетрадке обложкой, и было прекрасно видно, что люди, бережно хранившие сей артефакт, о сохранности текста на первой странице ничуть не заботились. Но оборотная ее сторона уцелела куда лучше, запись даже была датирована: «10^th after landing, 1000+ BC, city of Ugarit». Интересный способ датировки… А что ему еще оставалось? Тоже без календаря, видать, жил: 10-е после высадки, 1000+ до Р.Х., город Угарит. И, чуть не вырывая друг у друга тетрадку, мы погрузились в чтение… Юлька не так хорошо знала английский, поэтому мне местами пришлось для нее переводить. Зато она лучше разбирала уже почти совсем стершиеся штрихи карандаша.

«Действительно, город Угарит, будь он неладен. Самое смешное, что девчонка понимает местный язык, хоть и с трудом. В университете она не только на демонстрации, ходила, еще и учила этот самый угаритский. Прогрессивное направление, как же. Будущее семитологии. Интересно, это ее штудии притянули на наши задницы все эти приключения?

И я тоже хорош, ее слушаться и выходить в море в такую погоду, да еще по тому маршруту… Хотя, если нас выбросило на сирийский берег, может, та пещера и древний Угарит – не такой уж и плохой выход. Не знаю, что сделали бы сирийские красные с таким парнем, как я. А Жюли зато хлебнула бы социализма. Ее бы в самый раз в Ханой, Москву или Гавану – а ее зачем-то в древний Угарит. Ее, а заодно и меня.