– Не с пустыми руками еду, – говорит ему Ленин. – Вот целая книга. «Государство и революция».

Мирбах кивает.

– А вы меня обманывали, герр Мирбах, – говорит укоризненно Ленин. – Нехорошо.

В апреле вы говорили, что всё случится в две недели. Только выступления, призывы и всё покатится. А потом в июле… Мол, всё готово. Теперь вы мне говорите про октябрь. Но ничего. Имея такое руководство к действию…

Ленин нежно прижимает к груди рукопись. Все 85 листов.

Ставка Главнокомандующего русской армии. Заканчивается визит послов стран Антанты. Играет оркестр. Блики солнца на трубах, на клинках шашек почётного караула. Послы жмут руку генералу Духонину.

Суета погрузки. У вагона стоят Терещенко и генерал Духонин³⁰.

– Спасибо вам, Михаил Иванович! – говорит Духонин. – Эти послы ну просто замучили. Особенно этот француз. Скажи, да скажи. А что говорить?! Я боюсь, что моя власть простирается разве что до конца этого перрона. И даже в этом я неуверен. Вата! Если бы не вы с вашим шармом и умением уводить разговор, я бы не выкрутился.

– Да, что вы, Николай Николаевич! Вам бы дипломатом работать. Так хорошо вы углы обходили.

– Ещё раз спасибо, что вы с послами навестили генерала Краснова. Уж очень двусмысленное у него положение. Вроде бы под арестом, а… Конечно, взгляды у него патриархальные. Такой себе «Слуга царю, отец солдатам». Вы подняли ему настроение. До встречи!

Они пожимают друг другу руку. Состав трогается. Терещенко заскакивает на подножку. Удаляется перрон, на котором стоит генерал Духонин.

Через полтора месяца на этом перроне генерал Духонин будет арестован матросами, присланными Лениным. Поднят на штыки и растерзан толпой солдат.

Терещенко проходит по вагону, шутит с юнкерами из охраны, заглядывает в купе к послам, успевает ущипнуть дочку английского посла Мюриэль. Проходит в своё купе, где уже раскладывает его чемодан адъютант поручик Чистяков.

За окнами поезда мелькают перелески, деревни, пасущиеся коровы… Россия. Средняя полоса.

Поезд послов, пропуская состав с военной техникой, идущий на запад, стоит у перрона. Косой осенний дождь не очень мешает снующей по перрону толпе. Это в основном дезертиры. Играет гармошка. У будки с надписью «Кипяток» очередь. Солдатские котелки, чайники.

Послы и Терещенко завтракают. Кофе, пирожные, бутерброды. Виски. Коньяк. Лёгкий непринуждённый разговор, шутки. Терещенко разглядывает в окно станцию.

Внимание Терещенко привлекает какая-то суета.

По перрону тащат упирающегося солдата. Командует этим «Мордатый». Вот он срывает с солдата шинель. Теперь видно, что это офицер.

Его толкают к стенке. И отступают. «Мордатый» собирает расстрельную команду.

Терещенко не выдерживает. Как есть, в белой рубашке, он пролетает сквозь вагон и вылетает на перрон. Врезается в толпу с криком:

– Прекратить!

Подбегает к «мордатому».

– Робя, смотри, ещё один буржуйчик набежал! – «мордатый» хватает Терещенко за руку и бросает к стене. При этом успевает оценить на ощупь ткань. – Хороша рубашка! Шёлк! Заряжай!

Всего две минуты отделяют Терещенко от тепла вагона и кофе с марципаном до этой красной кирпичной стенки под дождём.

Терещенко с офицером у стены. Смотрят искоса друг на друга.

– Дождик, – пожимает плечами Терещенко.

– Да, дождик. Штабс-капитан Радашев – представляется офицер.

– Михаил Терещенко.

А толпа дезертиров густеет. И беснуется перед ними «мордатый» и выстраиваются добровольцы расстрельной команды.

Из вагона вылетает поручик Чистяков с десятком юнкеров. Они пробивают толпу и становятся в шеренгу, ощерившись карабинами, прикрывая Терещенко и офицера. Чистяков телом заслоняет Терещенко.

Толпа тоже щетинится винтовками. Действительно, что такое десяток юнкеров. Щёлкают затворы. Крики:

– Стреляй юнкеров! Буржуи!

– Товсь! Целься! – даёт команду «мордатый».

Пулемётная очередь разрываёт воздух над толпой. Все оглядываются. На вагонных площадках поезда пулемёты. И пара пулемётных юнкерских расчётов уже заняли позиции прямо на перроне. Поезд то специального назначения. Послы Антанты это не хухры-мухры.

Раз и «мордатый» растворяется в толпе. И сама толпа быстро рассасывается.

Терещенко с офицером возвращается в вагон. Послы, наблюдавшие всё из окон, устраивают овацию. А дочка английского посла смотрит на Терещенко с восхищением.

– Штабс-капитан Радашев, – представляется всем офицер. – Тут, прямо в багажном отделении завалили девку трое. Во главе с этим мордатым. Я….

Потом они с Терещенко вдвоём стоят у окна. Курят.

– …Влепил пощёчину командиру полка, – рассказывает Радашев. – Так не воюют! И пресмыкаться перед солдатами негоже. Скотина! Слава Богу, просто приняли отставку. Направляюсь в Петроград.

– Согласны служить у меня?

– А вы кто?

– Министр иностранных дел Временного правительства.

– Непонятно. Знаете, у меня в роте обычно занятия с солдатами проводил фельдфебель Гуляйветер. Вот поднимет солдата и хрипло так «Отвечай, кто у нас внутренний «враХ»? А тот выкатит глаза и рявкает без запинки «Жиды и скубенты». Я всегда на это смотрел как на анекдот. А вот теперь… Так что большое спасибо за участие в моей судьбе, но ваше приглашение я не принимаю. В Петрограде сейчас бывший соученик по юнкерскому… Полковник Врангель. Он клич бросил. Вот с ним буду. Позвольте идти спать. Устал смертельно.

С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. Моросит дождь. Послы шумно высаживаются из вагона.

– Подвезти? – спрашивает Терещенко Радашева.

– Буду признателен. На Фонтанку.

Машина «Ролс-Ройс» останавливается. Радашев выходит. Выходит и Терещенко. Смотрят друг другу в глаза.

– Дождик, – улыбается Радашев, – жмёт руку Терещенко, поправляет котомку за спиной, поворачивается и уходит.

Штабс-капитан Радашев Василий Александрович, по приказу Ленина, как и сотни других офицеров, будет утоплен в 1920 году на барже в Крыму.

А вокруг шумит Невский. Очереди за хлебом, бегают мальчишки – газетчики и назойливо кричат – Газета «Правда»! «Солдатская правда»! «Серая правда»! «Рабочая правда»!

Туман. Дождь. Подъезжает Терещенко на своём «Ролс-Ройсе». Его проводят по огромному совершенно пустому гулкому складу. Потом маленькая лестничка вниз в подвал. И взгляду открываются уходящие вдаль горы мешков с мукой. На одном из них сидит усталый Рутенберг. Рядом с ним ротмистр Маслов-Лисичкин.

– Извините, Пётр Моисеевич, в Управе сказали, что вы здесь.

– Рад Вас видеть, Михаил Иванович. Присаживайтесь.

Ротмистр уступает место Терещенко на мешке с мукой, уходит к своей следственной команде.

– В течение месяца… – говорит Рутенберг, – шли панические рапорты от управляющего складов «Задержки эшелонов по вине железной дороги, хлеб не прибывает, пакгаузы пусты». И тут, оказывается… – показывает на горы мешков с мукой. – Здесь на десять дней кормить весь город. И таких дыр, куда проваливается поставляемое продовольствие, масса.

– А что теперь говорит управляющий?

Рутенберг показывает на укрытые брезентом тела:

– Уже молчит. Убит за час до нашего приезда, И помощник тоже.

– Проделки спекулянтов?

– Ну, что вы. Такой размах! А вы, какими судьбами?