Встретилась как-то в коридоре та, молодая, веселая, с малиновыми губами:

— Глупая ты, вот что! Знаешь, почем женское молоко покупают в консультации? Тридцать рублей литр! А ты даром отдаешь!

Задохнулась даже, прямо бешенство охватило.

— Слушайте, мне стыдно, что я женщина и вы тоже женщина!

А та ничего не поняла, кажется, даже не обиделась, такая же прибегает веселая, с таким же громким голосом, с такими же губами. Ее сынишка тоже Димкин молочный брат.

В соседнем изоляторе умер ребенок, мальчик. В коридоре встретила женщину, лицо белое, как больничный халат. Мать мальчика. Доктор сказал — поздно привезли. Страшно было даже взглянуть в коридор. А там все шаги, шаги…

Почему, когда кто-нибудь умирает, обязательно находятся люди, желающие посмотреть? Не помочь, нет, помочь уже ничем нельзя, а просто посмотреть на мертвого, хотя бы заглянуть в дверь — и потом рассказывать всем. Вообще-то в больнице, кажется, не полагается говорить об умерших, а говорят все-таки.

Мальчику было три месяца. Димку привезли не поздно. Но ведь Димка еще моложе, ему только второй месяц пошел!

Машину девочку выписали. Милая она такая стала, покруглели щечки, на ножки сама поднимается.

Напоследок с Машей обнялись, даже всплакнули: ведь две недели были как родные. Дали друг другу адреса. А разве соберемся пойти? В том, большом мире у каждой будет своя жизнь.

Машин муж приехал за ней. И у всех окон — любопытные. Вот на это приятно смотреть. Еще хотелось узнать, симпатичный ли у Маши муж. Симпатичный! И она симпатичная. Пускай им будет хорошо.

Как только слезла с подоконника, заглянула в палату нянечка:

— Светлана, к тебе твой пришел. Иди, иди, я побуду тут.

С Костей чаще всего разговаривать приходится через окошечко передач. Передачи уже кончились, и поблизости никого нет. Можно взяться за руки и начать успокаивать друг друга..

— Костя, ты уйди сегодня пораньше!

Потому что он бродит по вечерам вокруг больницы до последнего автобуса. А вставать ему в шесть часов!

— Светланка, я слышал, здесь говорили… про кого — не понял… Кому-то нужно делать переливание крови. Ты скажи доктору, что у меня — первая группа.

— У меня тоже. И у Димки.

— Так ты скажи ему — на всякий случай. Ведь я и утром могу прийти, если нужно.

Светлана прижалась щекой к его руке:

— Хорошо, я скажу. Иди, ляг сегодня пораньше. Костя пошел к двери, вернулся, вытащил из кармана газету — он всегда вечером приносит. А сегодня забыл отдать.

Развернула в палате, прочитала заголовки — иногда только на это и хватает сил. Опять о применении бактериологического оружия… Если болезнь одного крошечного ребенка причиняет такие страдания, как назвать людей, сознательно распространяющих чуму и холеру?..

Вечером еще раз зашел доктор, сам сказал, осмотрен Димку, про переливание крови.

— Вообще-то ему, конечно, уже лучше, но…

Светлана быстро спросила:

— Василий Николаевич, можно не у меня взять кровь, а у мужа? Он здесь где-нибудь ходит во дворе, он не уйдет до двенадцати часов. У него тоже первая группа.

Доктор, высокий худощавый старик с седой бородкой, посмотрел внимательно, как бы испытующе и даже немного разочарованно.

— Василий Николаевич, для меня это была бы такая радость! Но мужу это нужнее. Ведь он ничего не может сделать для Димки!

Василий Николаевич опять подсел к Димкиной кровати, подвижными худыми пальцами щупает пульс.

— Ну что ж, беги, зови нашего папку, если он недалеко. Пускай и папка получит удовольствие.

После больничного воздуха ударила в голову осенняя свежесть. Прелым листом, мокрой землей пахнет в больничном саду.

— Костя! Костя!

Мелкий-мелкий дождь шелестит по деревьям. Темно и тихо.

— Костя! Торопливые шаги.

— Что? Что случилось?

— Да ты не пугайся. Доктор тебя зовет.

То ли Костина кровь оказалась такая целебная, то ли природа пришла на помощь науке — Димка стал поправляться. Опять, заново, научился сосать и глотать, научился плакать, нетерпеливо и требовательно.

Маленькие ручки и ножки наливаются, стали опять шелковистыми и упругими. Теперь каждое очередное взвешивание — радость.

Наконец Димка дошел до крепких выражений, включая «У-на!». Тогда его выписали из больницы.

Мир немножко расширился. К четырем стенам комнаты прибавился еще сквер, по которому разъезжает Димка в коляске обтекаемой формы типа «Победа».

Коляска типа «Победа» — роковая ошибка, родительский недосмотр. Весит она двадцать килограммов. Попробуйте снести такую со второго этажа, когда вам нужно избегать поднимать тяжести!

Утром коляску спускает женщина, которая приходит на два часа. Вечером, если кто-нибудь из соседей дома, помогут. По воскресеньям — Костя: коляску под мышку, вниз и вверх по ступенькам, будто это батон в четыреста граммов.

А когда никого нет в квартире или стесняешься попросить помочь, осторожно скатываешь тяжелую «Победу» вниз по лестнице. Димка, тем временем уже наполовину упакованный, лежит на диване, носик торчком, рот распахнут во всю ширину:

— Ува-а! У-на!

Возьмешь на руки — прекращается истерика. Плачет он теперь уже настоящими слезами. И улыбается настоящей улыбкой.

Улыбаться научился в больнице, когда ему еще плохо было. Доктор тогда сказал: «оптимист».

— Пойдем, дорогой оптимист, пойдем, погуляешь с мамой!

Маленький сквер — здесь совсем особенный мир. Мамы и дети. Няни и дети. Бабушки и дети. И еще — большие дети, самостоятельные.

На скамейках мамы к мамам садятся, бабушки — к бабушкам, няни — к няням.

Приглядываешься к няням — и страх берет иной раз за Димкино будущее. Дети — сами по себе, копаются в лужах или в снегу, бегут к выходу, а там машины. В общем, дети делают что хотят. Няни — или молоденькие девчонки, или старушки старенькие — сидят, обсуждают свои очень интересные дела. Об их профессии иногда можно догадаться только по лопаткам в руках или по мячу в сетке, потому что ребят поблизости не увидишь.

В первом часу, как раз когда возвращаешься кормить Димку, бегут по улице ребята, младшие школьники, с портфелями. Этот мир — деловой, суетливый, радостный — пока отодвинулся, на него смотришь со стороны.

Декретный отпуск кончился, кончился бюллетень, теперь идет очередной отпуск.

Как-то вечером покормила Димку, уложила его в кровать. Лежал смирно, таращил глазенки, не спал. И вдруг — четыре звонка. Это не Костя — у Кости свой ключ. Открыл кто-то из соседей. И входят — даже в глазах все запрыгало — Ирина Петровна и Юлия Владимировна. Пришли поздравить от всего школьного коллектива молодую мать и подарок принесли, тоже от коллектива: голубой вязаный костюм. Юлия Владимировна — как всегда красивая и спокойно-доброжелательная. Димке еще погремушку принесла, от себя лично. Задавала вопросы, на которые каждой матери приятно отвечать: как Димка ест и сколько пеленок уничтожает за день, — обо всем расспросила. Ирина Петровна сказала со сладкой улыбкой:

— Очаровательное существо!

И было видно, что она маленьким детям не доверяет, как потенциальным нарушителям дисциплины и будущим снижателям процента успеваемости.

Почему именно она пришла? Спросила любезно:

— Ваш муж еще не вернулся с работы? А как же вы думаете с малышом, когда кончится отпуск?

— Я хотела бы еще продлить за свой счет, хотя бы до Нового года. А в январе его в ясли возьмут.

Опять любезная улыбка:

— Ну что ж, зайдите, поговорите с директором.

Вязаный костюмчик еще велик, два Димки в нем поместятся.

Димке подарки со всех сторон, даже из Москвы пришла посылка от Наталии Николаевны и детдомовских подруг — разные хорошенькие одежки. И письмо поздравительное… Кто работает, кто учится…

Отдельная посылка от Аллы Неждановой — она в педагогическом на третьем курсе. И отдельное письмо. «Светланка, девочки сыну подарок, а я — тебе. Со значением».