– В машине, – сухо обрубил генерал.

У подъезда, прямо под знаком «остановка запрещена», их ожидала белая «Волга» с включенным двигателем. Впереди рядом с водителем сидел огромный мужчина в полевой военной фор‑ре с погонами подполковника.

Генерал распахнул перед историком дверцу и жестом пригласил садиться в машину. Когда «Волга» тронулась, Селиванов представил подполковника:

– Знакомьтесь, это Вадим Васильевич Крапивин. Он ознакомит вас с деталями дела. Но для начала я хочу у вас кое‑что уточнить. Скажите, вы допускаете возможность существования машины времени?

Чигирев удивленно посмотрел на генерала.

– По‑моему, это фантастика, – пробурчал он.

– А если бы вы узнали, что в ходе научного эксперимента нам удалось открыть «окно» в прошлое, что бы вы сказали?

– Я бы сказал, что это величайшее открытие, – медленно проговорил историк. Во рту у него неожиданно пересохло. – Оно несет огромные возможности для изучения прошлого.

– И огромные опасности для настоящего, – добавил Селиванов. – Вадим Васильевич, расскажите, пожалуйста, Сергею Станиславовичу, с чем связан его вызов в наше ведомство.

Крапивин рассказал. Чигирев слушал внимательно, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Первое волнение улеглось, и теперь историк лишь лихорадочно соображал, каковы могут быть последствия тех событий, о которых ему рассказывал подполковник. Было ясно, что розыгрышем и шуткой происходящее назвать нельзя. Но и в услышанное верилось с трудом. Когда Крапивин, наконец, дошел до эпизода с засадой и замолчал, Чигирев откинулся на сиденье и, растягивая слова, произнес:

– Да, наломали вы дров.

– Сами знаем, – проворчал Крапивин. – Если бы я не перекрестился тремя пальцами…

– Это бы вас не спасло, – прервал его историк. – Если вы действительно попали в период правления Федора Иоанновича или Бориса Годунова, то уже отсутствие бороды делало вас чужаками для местного населения.

– Какой бороды? – не понял Крапивин.

– В допетровской Руси мужчины должны были носить бороды, – пояснил Чигирев. – Это было признаком особого достоинства. Лишиться бороды было позором. Кроме того, в это время традиция брить бороду была характерна для поляков и шведов, противников в недавней войне. Так что появиться в русской деревне без бороды означало примерно то же, что прийти в послевоенный советский колхоз в форме офицера вермахта.

Крапивин тихо присвистнул.

– А почему вы считаете, что мы попали именно в этот период? – уточнил Селиванов.

– Именно в эти годы жил Федор Никитич Романов, отец будущего царя Михаила Федоровича. При Иване Грозном он был еще слишком молод. А в тысяча шестисотом году попал в опалу и был пострижен в монахи под именем Филарета. Так что, скорее всего, вы побывали в девяностых годах шестнадцатого века. Если это действительно наш мир, а не альтернативный. Но тогда я вообще умываю руки.

– Понятно, – кивнул Селиванов. – Но вот руки умывать не надо. Вам еще с пленным предстоит побеседовать.

– С каким пленным? – опешил Чигирев.

– Мы пленного взяли, – как‑то недовольно проговорил Крапивин.

У тяжелой, обитой железом двери, рядом с которой дежурил автоматчик, Селиванов остановился.

– Вадим, ты не пойдешь с нами, – приказал он. – Пленный и так отказался с тобой разговаривать. Твое присутствие может всё испортить. Жди нас здесь.

– Есть, – козырнул подполковник и отошел в сторону.

– Напоминаю, – глаза генерала впились в Чигирева, – наша задача: вытянуть как можно больше информации.

– Угу, – кивнул тот.

У историка давно уже сосало под ложечкой от ощущения важности предстоящего события. Грядущая беседа с человеком из Руси шестнадцатого века вселяла в него благоговейный трепет и страх.

Часовой распахнул дверь, и Селиванов с Чигиревым вошли в полутемную комнату с небольшим зарешеченным окном под потолком. Очевидно, это была гауптвахта секретного объекта. С деревянных нар, прикрепленных у левой стены, на них уставился здоровый бородатый детина со всклокоченной бородой, одетый в холщовую рубашку, порты и кожаные сапоги. На вид ему было лет двадцать семь – тридцать. Увидев вошедших, он истово перекрестился двумя перстами и зашептал какую‑то молитву. Дверь за Селивановым и Чигиревым закрылась, и они остались наедине с пленником.

– Здрав будь, добрый человек, – стараясь выглядеть как можно радушнее, произнес Чигирев. – Меня зовут Сергеем. А это, – он показал на Селиванова, – боярин Андрей Михайлович Селиванов. А тебя как звать?

– Ивашка я. Боевой холоп боярина Федора Никитича Романова, – после небольшой паузы ответил пленник.

При словах «боевой холоп» Селиванов невольно улыбнулся, но историк еле заметным покачиванием головы дал ему понять, что ничего удивительного в этом термине нет.

– Знаем мы, что пленили тебя недобрые люди, – продолжил Чигирев, – и хотим вернуть тебя домой. Но знай, что находишься ты сейчас очень далеко от родины. И даже время здесь мерится по‑другому. Потому скажи нам для начала, какой год сейчас в твоей земле.

Ивашка изумленно посмотрел на вошедших, почесал затылок и произнес:

– Дождливый год. Урожай плохой будет.

– Да нет, от сотворения мира,[5] – поправился Чигирев.

Ивашка снова почесал в затылке.

– Про то попы знают, – сказал он наконец. – А мы люди простые, грамоте не обученные.

Чигирев и Селиванов переглянулись.

– А скажи, сыночку Федора Никитича, Михаилу, сколько нынче годков? – нашелся наконец историк.

Глаза у пленника заблестели от ярости.

– Так ты супротив дитяти благодетеля нашего зло удумал, колдун! – вскричал он и медведем попер на Чигирева.

Через мгновение на горле у историка сомкнулись крепкие пальцы, а сам он под напором грузного тела рухнул на пол. Один за другим грохнули два выстрела, и хватка Ивашки ослабла. С трудом отвалив тяжелое тело, Чигирев приподнялся на локтях. Его душил кашель. Над ним стоял Селиванов с пистолетом в руках. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Крапивин. Наклонившись над Ивашкой, он быстро нащупал артерию и, взглянув на генерала, процедил:

– Да что же ты, не убивать уже совсем не можешь?

– Что скажете? – словно не заметив реплики подполковника, спросил генерал у Чигирева.

– Не раньше тысяча пятьсот девяносто седьмого года, – задыхаясь, проговорил тот, – не позже тысяча шестисотого.

– А что за боевые холопы такие? – чуть помедлив, спросил генерал.

Чигирев медленно поднялся на ноги и отряхнулся.

– В допетровской Руси действительно существовали так называемые боевые холопы, пояснил он. – Это были крепостные, использовавшиеся боярами в своих частных армиях и при сборе рати царем. Впрочем, в боевые холопы к знатным боярам иногда шли и разорившиеся дворяне. Боевые холопы были профессиональными воинами и ничем иным, кроме военной службы и несения стражи, не занимались. Многие из них были очень сильными бойцами, а некоторым даже удалось показать и определенные полководческие способности.

– Вот оно что, – протянул Селиванов. – Что же, учтем на будущее.

ГЛАВА 4Группа

Крапивин стоял на прогалине среди берез. Приминая носком ботинка талый снег, он подумал: «А ведь природе безразлично всё, что мы считаем важным. Росли здесь такие же деревья четыреста лет назад и сейчас растут. И поглощены только своим фотогенезом. А мы суетимся, бегаем, режем друг другу глотки, но лучше всего себя чувствуем не когда побеждаем в бою, а когда вот так оказываемся один на один с природой, в весеннем лесу, ощущаем себя ее частью…»

За спиной подполковника раздались крадущиеся шаги. Позволив приближающемуся человеку подойти метра на два, Крапивин, не оборачиваясь, громко произнес:

– Если бы вы сумели незаметно подойти ко мне, товарищ генерал, плохо было бы не мне.

– У тебя что, глаза на затылке? – недовольно проворчал Селиванов, становясь рядом.

Крапивин усмехнулся.

– Я был в Кремле, – проговорил генерал. – Президент принял решение. Создана специальная группа по исследованию данного явления под моим руководством. Группа разделена на три подгруппы. Первая – техническая. Руководит Алексеев. Его задача выяснить природу явления, вследствие которого открылось «окно», и научиться его использовать. Вторая подгруппа – аналитическая. Состоит пока из одного Чигирева.