– Прекрасно! – еще раз произнес Сулла.

В самом деле, разве не прекрасно? Все без сучка, без задоринки.

Тучи тем временем заполнили все небо. Сверкнула молния, и промчался над облаками Юпитер, грохоча колесами своей крылатой колесницы.

Буфтомий явился не один: за его спиной маячила фигура не то подростка, не то девушки. Гадатель приложил руку к сердцу по восточному обычаю.

– Ты звал меня – и я явился, – сказал он тихо.

Сулла встал навстречу ему:

– Ты, я вижу, не один…

– Эта прекрасная Филенида, – пояснил гадатель, – не выносит одиночества.

Сулле показалось, что Буфтомий при этих словах улыбался таинственной, многозначительной улыбкой. Гадатель легонько подтолкнул вперед ту, которую назвал Филенидой. Светильник озарил лицо девушки, ее глаза, полные неги и покоя. Сулла не видел больше ничего, кроме ее глаз, да и не мог видеть, ибо Филенида была укутана в зеленого цвета плащ с капюшоном. По лицу ее текли светлые капельки воды – прекрасный след только что утихшего ливня.

Она сбросила плащ, и в белоснежной тунике – безрукавной и длинной – предстала некая красавица, о которой можно было сказать языком греческих поэтов: воистину пенорожденная!

Она была невысока ростом, тонка станом. Ноги ее в золотистых башмаках те же греческие поэты непременно окрестили бы словом «божественные». Правда, золотые башмаки мигом навели Суллу на определенные мысли, но девица казалась столь чистой и юной, что дурное было немедленно отвергнуто. И Сулла примирился с присутствием Филениды в палатке.

– Кем доводится тебе это дитя? – спросил Сулла, не в силах оторвать взгляда от Филениды.

– Вот эта?

– Да, вот эта. Филенида, как ты соизволил назвать ее, Буфтомий.

Гадатель погладил девушку по тщательно зачесанным волосам. Погладил так, словно боялся притронуться к ним. Черные блестящие волосы, черные тонкие брови, черные длинные ресницы, большие кровянисто-красные губы, розовые щеки, белая шея… Да не с картины ли сошла она? Кто, какой кистью, какой краской писал ее? И сколько ей лет? Неужели двадцать? Наверное, не больше… Вот смотрит она на тебя без страха, с любопытством, и мурашки пробегают у тебя по спине…

Сулла весь преобразился. Он предельно вежлив, предельно внимателен, предельно гостеприимен. Позвал Эпикеда и велел подать ужин. Сам определил меню: лимоны керкирские, финики засахаренные в меду, масло венафрское, мед аттический, ветчина менапская, мясо цесарок по-этрусски, телятина жаренная кусками по-самнитски. Пожалуй, все! Вино смоляное из Виенны, да еще воды горячей и холодной…

– Время раннее, – сказал Сулла, – пока еще не сменилась первая стража… Поторопись-ка, Эпикед. Покажи свою сноровку.

Слуга удалился, пообещав не испытывать терпения хозяина и гостей. Сулла обратился к Буфтомию:

– А все-таки кем она тебе доводится?

– Племянница моя, – произнес гадатель таким тоном, чтобы Сулла вовсе не поверил ему. – Впрочем, какая разница, кем она мне доводится?

Сулла подвел Филениду к стулу со спинкой, инкрустированной в Мавритании. Ему вдруг почудилось, что рядом с ним невеста. Потому что Филенида вела себя, как невеста на свадьбе.

Филенида уселась с воистину царственной осанкой, запрокинула ногу на ногу. И он увидел высоко над столом яркий ряд ногтей, чудесно отшлифованных и покрашенных в ярко-синий цвет.

Сулла желал поговорить с гадателем с глазу на глаз. Ему нужен был знак, божественный знак. А тут вдруг эта Филенида! Извинившись перед девицей, Сулла увлек Буфтомия в дальний угол довольно просторной палатки, туда, где обычно стелили ему походную постель.

Филенида проводила его понимающим, лукавым взглядом, в котором он, при всем желании, не смог прочесть ничего определенного.

– Послушай, – заторопился Сулла, думая все время о Филениде и все еще не веря, что существо это находится здесь, совсем рядом, и еще не разгадано им, – послушай, Буфтомий, мне нужен твой проницательный ум и твое умение проникать в божественное предопределение.

Буфтомий приложил руку к сердцу. Покорно наклонил голову набок.

– Видишь ли, Буфтомий, мне надо готовиться в поход…

– Знаю.

– Кто тебе сказал? – поразился Сулла.

– Разве войско создано для того, чтобы сидело оно в лагере и жирело от безделья?

– Верно. Не для того.

– Следовательно, великий Сулла, оно уйдет в поход.

– Но когда? – вопросил Сулла.

Буфтомий внимательно поглядел в голубые глаза, которые зажили нынче жизнью радостной и счастливой. И гадатель понял все. У него уже был готов ответ. И все-таки решил ничего не говорить о сроке. Он сказал тихо, как бы про себя:

– Аппиева дорога… Рим… Эсквилинские ворота…

Впервые это было произнесено вслух.

– Что это значит? – чуть не в ужасе прошептал Сулла, хватая Буфтомия за руку.

Гадатель молчал.

– Говори же, – теребил его полководец.

Буфтомий словно бы превратился в столб. Едва шевелил губами. И Сулла с трудом различил такие слова:

– Рим… Рим… Эсквилинские ворота… ворота…

Осторожно отпустил руку гадателя, в глазах которого горел неземной свет: это был свет луны, свет самой большой звезды. О боги, какой это был свет – совершенно неописуемый!..

– Буфтомий, – позвал Сулла тихо-тихо.

Но гадатель вперил свой взор в далекую точку. Он не видел никого, не слышал ничего.

«Что он говорит? – подумал Сулла. – Откуда ему все это известно? И что в нем за сила такая? Не замешаны ли здесь какие-либо соглядатаи?» И тут же признался себе, что про Рим никто и не заикался. Но откуда же взялся этот Рим у гадателя?

Вдруг Буфтомий встрепенулся. Словно бы пришел в себя от непонятного оцепенения. Протер глаза, как после сна, и улыбнулся. На его не по годам морщинистом лице обозначилась широкая, добродушная улыбка.

– Что? – спросил он.

– Ничего, – сказал Сулла, озадаченный слышанным. «Этот гадатель, несомненно, великий человек. Надо его приблизить к себе всеми силами», – решил Сулла. И добавил вслух: – Может, не следует тебе напрягаться, Буфтомий?

– Отчего же, – сказал гадатель, – все прошло, словно летний дождь.

– И ты можешь мне ответствовать?

– Да. Послезавтра.

– Что – послезавтра? – смущенно спросил Сулла.

– Послезавтра – в поход, – сказал гадатель, как о деле совершенно решенном и не подлежащем более обсуждению.

– Это окончательно, Буфтомий?

– Почти. Но завтра вечером я снова все проверю.

Сулла поблагодарил его и вспомнил, что за столиком ждет их прелестная Филенида.

– Значит – послезавтра? – переспросил Сулла.

– Выходит, так.

Сулла задумался. Прикинул в уме кое-что и пришел к выводу, что это и есть тот самый срок, который назначил сам. Но никому об этом не говорил, он и сам раньше не думал об этом!.. Почти то же о Риме. Никто не произносил этого названия в связи с походом. Откуда взял его Буфтомий? Неужели и это наитие? Великое наитие, присущее восточным прорицателям? А что же еще, если не наитие?..

Эпикед расставил ужин на столике. Чин чином. Как в римской вилле. Кто скажет, что все это в лагере.

Сулла начал с вина. Он ласково справился у Филениды, что предпочитает она; чистое вино, вино с водою холодной или вино с водою теплой?

Филенида одарила Суллу одной из тех обворожительных улыбок, которыми владела в совершенстве. Эта улыбка могла бросить к ее ногам даже гиппопотама.

– Разумеется, чистое, – проговорила она. Голос ее звучал звонко и уверенно. – Кто же портит вино водою?

– То есть? – Сулла вопросительно уставился на нее.

– У меня свое правило; не портить вино смесью. Этот ужасный греческий обычай, я уверена, скоро переведется у нас.

– Ого! – обрадовался Сулла. – У Филениды уже есть свое правило?

– И не одно, – поправила его девица.

– Прекрасно! – воскликнул Сулла.

Буфтомий был очень, очень доволен. Он выпил свою чашу и приступил к ветчине, предварительно выжав на нее пару лимонов. Набив рот, он похвалил хлеб, который, по его мнению, был хорошо выпечен из крупчатой муки.