— Лис! — ржет Ник. — Пойдёшь со мной в кино сегодня? Вместо Стеллки?

— Думаю, он будет занят! Такую кралю кто-нибудь ангажирует с четвертого этажа! — подпевает Матвей.

Упоминание о четвертом этаже вернуло меня в контекст сюжета. Немножко замандражил, тоналка скрыла, как схлынула кровь. Надо идти! Жди меня, мой лев!

— Ну… Я пошёл! Получу расчет, приглашаю всех на обед в «Пекинскую утку»! — и я бодро пошел в коридор, привыкая к высоте каблуков, думая только о походке, гоня от себя мысли о последствиях порно-акции. Офис притих, провожая меня молитвенной тишиной и неразборчивым шепотом в спину.

По коридору, по ступеням и опять по коридору цокаю уверенно и агрессивно. Не отступать! Так! Так! Так! Нина Алексеевна не узнала меня:

— Туда нельзя! Лев Ильич занят!

— Нина Алексеевна! Я — Леля, я по делу, меня ждут!

— Леля?..

И я вдыхаю… выдыхаю резко ртом… подбородок вверх… губы послюнявить, покусать… вперёд!

Десять зрителей. В императорской ложе Сам. Все замерли, обернувшись на стразовое, накрашенное чудо с перышками по плоской груди.

— Ой! — получается хорошо, уверенно, протяжно, капризно, кокетливо. — Извините-простите! Я к Лёве!

Я типа на цыпочках бегу к Ардову, который стоит за спинкой стула. Шеи у собравшихся ведёт за мной, словно змеи за дудочкой факира! Лев Ильич застыл с глазами какающего котенка (ну, мне так показалось!). Я рядом с ним, двумя пальцами берусь за отворот пиджака, смотрю преданно в лицо окосевшему львенку и громким шаловливым шепотом тараторю:

— Лёва! Та-а-акая фигня! Ты меня довез с утра, уехал, а я к себе поднялся, и блин! Понял, что ключи-то у тебя оставил! И телефона нет! Мы же его вчера с тобой в ванной утопили! Хи-хи-хи! — Пальчиком нежно тыкаю его в грудь. — Ва-а-аще! Я на метро добирался! Представляешь! А я в твоем любимом наряде! Могло ведь что-нибудь нехорошее случиться! И еще! — Я на цыпочках бегу к левому шкафу, открываю и с нижней полки картинно вытаскиваю наручники (на память я никогда не жаловался!). — Это я заберу, а то без них не айс!

Бегу обратно к окаменевшему Лёвику, застегивая один браслет наручников на себе.

— Лёва! Что ты стоишь? Мне нужно к тебе. Сейчас! — и я топнул ножкой.

— Э-э-э… Лисё… Елисей? — как—то слишком сипло выдавливает из себя Ардов. — С тобой что?

— Что, что! Напялил на меня это с утра! А теперь я мучаюсь! — уже не шепчу, а истерично форсирую голосом я. — Если тебе нравится, то ведь это не значит, что я должен так везде ходить! Едем к тебе за ключами!

— Мне… не-е-е… не нравится! И я… не могу сейчас… э-э-э…

— Как? — уже ору я. — Я, видите ли, могу так по городу рассекать, а он не может свой зад оторвать ради меня! Чего стоят все твои слова?

— Какие слова?

— Сюси-пуси! Вот какие!

— Лёля! Ты сдурел?

— О! Ты уже от своих слов отказываешься! Я так и знал! Поматросил и бросил! — Мои глаза широко распахнуты, рот возмущенно исполняет кружок негодования, только что уши не аплодируют. И кульминация! Размахиваюсь и, как заправская истеричка, хлесть ему по роже звонкой пощечиной! О! Оргазм! Размахиваюсь и… он перехватывает мое запястье. Он очнулся!

— Все вон! — холодно приказывает Ардов опухшим от такого кина зрителям, крепко держит мою напряженную руку, смотрит мне в лицо. Не пойму только, со злобой или с восторгом? За спиной суетливо заскрежетали стулья.

— Марина Андреевна! Мы сегодня отделом идем в «Пекинскую утку», вы приглашены! — успеваю крикнуть я вслед любимой начальнице. И дверь уже захлопнулась: все десять зрителей шоу унеслись пересказывать либретто остальным обитателям «Фаворита».

Лев ловит мою вторую руку и обе сопротивляющиеся конечности заводит мне за спину, прижимая тело великого актёра к себе. Знаю, что вряд ли получится достойно дать силовой отпор, но все же не сдаюсь, начинаю выкручивать туловище из его захвата. Ардов сжимает еще сильнее, пристально смотрит мне в глаза, двигает куда-то назад! Вот я понимаю, почему женщины обычно царапаются и кусаются! Как по-другому-то? Но я не царапаюсь… пока, хотя и накрашен.

— Всё! — уже своим не жеманным голосом заявляю я. — Это было семь! Я всегда довожу до конца начатое пари! И ты ничего не можешь мне сделать! Ты наказал меня авансом! Да и что еще ты мне можешь сделать? Надеюсь, что большая часть персонала стоит под дверями и ловит каждый звук отсюда! А я буду орать! Слышишь?

Его маневры закончились тем, что он припер меня к стенке, придавил своим животом и ребрами. Лбом уловил мою голову.

— Прости меня, Лис…

— Иди в жопу! Вернее, на хуй! Просто отцепись от меня!

— Я уже не смогу отцепиться… — и за спиной чиркнул второй браслет наручников. — Я так рад, что ты пришел!

— Да неужели? Тебе понравился мой макияж? Всё, отпусти меня!

— Твой макияж ужасен! Запрещаю тебе надевать бабские шмотки и краситься!

— Запрещаешь? Да кто ты такой, чтобы мне запрещать?

— Твой Верхний!

— Что?

— Ты же хотел!

— Это был не я! И не хотел! И вообще я ухожу!

— Уходи! — он ослабил хватку. Я дёргаюсь, выворачиваюсь из-под него и… блин! Я пристёгнут к нему чертовым наручником! — Лисёнок, я не отпущу тебя. Останься сам, без выкрутасов…

— Выкрутасы — это у тебя! Ты… ты изнасиловал меня! Отстегал! Да ещё и выкинул вон, как сопливую шлюху! А сейчас хочешь, чтобы я остался! — мой голос предательски дрожит.

— Я виноват. — Он за наручник толкает меня на себя и опять обхватывает. — Я виноват! Я почти сразу узнал, на следующий день, что ты тут ни при чем. Есть один журналист… Но я не оправдываюсь! Я виноват! Я смогу всё исправить!

— Исправить? Зашьешь меня, что ли? Приласкаешь-обогреешь?

— Зашить не зашью, а вот обогрею точно!

— Да ты льдина! Кого ты можешь обогреть?

— Да… я не могу… Но мы поедем на Маврикий, там тепло, белый песок, никаких знакомых, никакой осенней депрессии, никакой работы… Лис, я уже оплатил… Мне нужен твой паспорт.

— Лев! — уже совсем ослаб под его натиском. — Какой Маврикий? Во-первых, мне сейчас не до отдыха, я ищу работу, а в качестве содержанки я туда не поеду. Во-вторых, я ещё не простил тебя, а ты уже всё решил!

— Во-первых, у тебя есть работа, я просто отправляю тебя в отпуск. Во-вторых, привыкай, решаю я. В-третьих, прости меня, Лис…

Черт! Где моя решимость и праведный гнев? Спрятались стыдливо за тоналку. Смотрю на него — мне никогда не стать таким сильным, таким уверенным, таким сексуальным… Он тоже смотрит на меня, просит влажными глазами, умоляет умелыми губами, убеждает властным языком, уговаривает теплыми ладонями… Ебучий шеф-ф-ф-ф… Отрываюсь с трудом, душу желание.

— Лев! У меня есть условия.

— Разумно.

— Не называй меня Лёлей!

— Черт!

— Я хочу довести проект, это — две недели.

— Согласен.

— Мне нужно стоп-слово!

— Ты идиот, Лёля! — радостно выдыхает он в меня и лезет целоваться, сжимает ягодицы, начинает тяжело дышать…

— Бонифаций!

— Что?

— Моё стоп-слово! Бонифаций!

***

Он может валяться на белом песке в одной позе часами! Бесит! Я, как радио, веселю и его, и себя. А этот только мурчит, вытянет тело и пальцами перебирает. У него и загар сразу бронзовый, ровный. А я! Весь в красных пятнах! Чаще всего мы загораем голыми. Здесь у нашего бунгало закрытая бухточка. Песок белый, вода прозрачная, с двух сторон пальмы склоняются. Смотрю на этот пейзаж и не верю, что это со мной таки случилось! Я на Маврикии!

В Москве минус пять. Здесь, в Индийском океане, плюс тридцать четыре! Серфинг пробовали, к кораллам спускались, на хребет Мока ходили, на ипподроме в Порт-Луи ставки делали, я на спор танцевальный марафон выиграл на местной дискотеке в соседнем отеле. Ардов потом надо мной ржал, так как я ходил враскорячку: все мышцы болели. Зато выиграл гигантскую керамическую черепаху. Красота! Конечно, отдельная песня, как мы уезжали! Надо было ведь как-то всем объяснить, почему я с Ардовым еду. Родителям и сестре тупо наврал. А вот Нику не навесишь лапши! Мыкал, быкал, экал, мучительно подбирал слова. Сказать, что Ник удивился, — ничего не сказать: он лишился дара речи. Надеюсь, когда мы вернемся, Ник оклемается. Когда мы вернемся… Вообще, непонятно, что будет. Но что бы я ни планировал, решает все равно этот загорелый лев.