Как первая их брачная ночь, такой же страстью была наполнена и последняя.

Утром Маша поцеловала его в щёчку перед работой.

– Спасибо, муженёк... Бывший. Ночь была потрясающей. Всего тебе... Не прощаюсь. Видеться-то всё равно иногда будем. Деревня же всё-таки.

Он тоже её поцеловал.

– Пока. И, Маш, брось этого козла. Найди себе хорошего парня.

– Какой у меня заботливый муж. Не переживай – уже.

– Что уже?

– А и то и другое. – Маша засмеялась, увидев, как у Серёги вытягивается лицо.

– Ну ты и шлюха… Мужиков прям как перчатки меняешь.

– Ну вот как найду подходящую пару, так и перестану менять. – Машка подмигнула Серёге и вышла за дверь, махнув на прощание ему рукой.

Он же почувствовал, как поднимается настроение, как отступают страх и тоска.

Глава 10

– Ма, здесь такое дело, у меня к тебе разговор. Серьёзный.

У Ирины от Саниных слов в груди всё похолодело. «Блин, бабкой, наверное, меня заделал», – была первая мысль, пришедшая ей в голову.

– О чём? Ленка, поди, беременная?

– Тьфу-тьфу! Ну ты, мам, скажешь. Не накаркай. Я вообще-то костюмами пользуюсь.

– А о чём тогда речь?

– О голубой любви.

Саня с интересом смотрел на материну реакцию от его слов, не спеша говорить ей, что речь не о нём. Ирину же внутри тряхануло, но виду она не подала. Жизнь с мужем научила держать себя в руках. Она села на диван. И приготовилась выслушать сына, посмотрев на него в ожидании дальнейшего разговора.

– Вот ты, например, как отнеслась бы, если бы я был геем?

– Я тебе уже об этом говорила. Кем бы ты ни был, лишь бы не убийцей, наркоманом или пьяницей. Не воруй, не колись, не пей и не обижай людей – всё, что мне в тебе важно. А с кем ты будешь спать, уже тебе решать. Свои мозги никому не вставишь. Пока сам шишек не набьёшь, не поверишь никому, и всё равно будешь жить по-своему. Я по себе это знаю. Молодёжь взрослых не слышит. А ты не гей, судя по тому, скольким девчонкам головы позаморочил, а скорее бисексуал.

– Да, мамань, тебя фиг чем удивишь.

– А что в этом удивительного? Бисексуальность нормальная для мужика ориентация. Все мужики, когда приспичит, бисексуальны.

– Это ты зону имеешь в виду?

Мать с Сашкой всегда разговаривала как со взрослым. И поговорить они могли обо всём, без комплексов и ненужного тушевания. Наверное, поэтому матери бы Саня доверил всё, что угодно.

– Ну не только. Да вообще и без зоны. Папаша твой, например.

У Сани от материных последних слов глаза округлились...

– Батя трахал мужиков?!!

– Ну не трахал, давал делать себе минет, и это у них называлось «опустить».

– Ну, это другое совсем.

– А в чём разница-то? Нашли перед собой оправдание тому, что кайф от этого ловили. Да и так он, например, передо мной не скрывал, что трахнул бы, скажем, «На-Найцев».

– А почему именно нанайцев?

– Да, блин, не нанайцев, а парней из группы «На-На». Ему чёрненький особенно нравился. Помню, когда клип показывали, «Фаина», кажется, песня была, и они там в прозрачных штанишках и коротеньких жилетках, на восточный лад, так папаша здесь с дружками как раз все перед теликом укуренные сидели и наперебой рассуждали, кто какого бы «На-Найца» трахнул.

Саня от материного повествования об отце сидел просто в шоке. Отец ему казался совершеннейшим гомофобом. С его репутацией «крутого» мужика, братка, Саня и подумать не мог ни о чём подобном. А теперь выясняется, что и дружки его все крутые… Блин… В голове не укладывалось. Из шока его вывел мамкин голос:

– Ну, так что дальше-то, говори.

Дразнить мамку расхотелось. Не дай бог, ещё что-нибудь выдаст.

– Мам, в общем, у Ромки проблемы. Он с парнем встречается и, кажется, втрескался в него по уши.

– Я так и знала, что вот Ромка-то – голубенький.

– Откуда ты такое знать-то могла?

– А вот чувствовала, мать не проведёшь.

– Ма, вообще-то ты не его мать, если что. А тёть Аня как раз, по-моему, ничего не чувствует. И вообще, по каким таким признакам ты чувствовать могла, когда он сам-то ничего до недавнего времени не чувствовал?

– Да ты же всю жизнь, с маленьких, его всегда провожал, защищал, опекал, как девочку. Ромка – он слабенький, нежненький, чувственный.

– Ну ты сейчас наговоришь. Чего-то я по твоим описаниям друга не узнаю.

– А мне виднее со стороны.

– Ну ладно, фиг с ним, виднее, так виднее. Мам, ты поговори с тёть Аней. Ромка признаться боится. Вы как-никак подруги, ты её настрой на эту тему. Или пошли вместе поговорим. Завтра Ромыч приедет, нужно, чтобы тёть Аня с дядь Серёжей уже знали.

– Ничего себе! Ты что, раньше сказать не мог? Когда я теперь разговаривать-то буду?

– Да давай сейчас и пойдём к ним.

– Ну, Саня, озадачил. И как я должна это всё подготовить?

– Мам, ну ты же умная у меня, придумаешь что-нибудь.

Он потянул мать за руку, поднимая с дивана. Обнял её сзади, вернее, повис на ней, маленькой, полненькой, положив ей голову на плечо и прижавшись щекой к её щеке.

– Саня, тяжело же. Да ещё колючий, как чёрт. В кого ты такой? У бати твоего сроду щетина так не росла.

– В соседа, наверное. Признавайся давай, маманька.

– Ладно, отцепляйся уже. Пошли к Вороховым.

Анна гостям обрадовалась, хоть и виделись они с Ириной через день да каждый день. А по телефону так по несколько раз в день друг другу названивали.

– Садитесь чай пить с ватрушками.

– О, ватрушки – это хорошо. – Саню уговаривать было не нужно.

У Ромки дома он был как у себя. Придвинув к себе поближе чашку с ещё теплыми ватрушками, уминал их за обе щеки. Анна с умилением за ним наблюдала.

– Кушай, Санечка, там внизу, под ватрушками с повидлом, с творогом ещё лежат. А Ромка, наверное, там один ролтон хрумкает.