Несмотря на всеобщий упадок, на то, что Векайра медленно обращалась в пыль, она всё же заслуживала уважение. Что-то уничтожило город. Смерть, должно быть, настигла его внезапно, потому как нигде не видно разрушений свойственных для впавших в варварство горожан. Соборы гордо возвышаются, неоскверненные и неразрушенные ничем, кроме самого времени. Жизненная сила была украдена из Векайры, и всё же он узнаваем. Город сохранил верность Императору.

Я отдаю должное его вере.

Зрелище стоической смерти, сквозь которое мы идём, очень кстати. Как раз такое, какое сейчас необходимо. Мне не понравился приём, оказанный видениям Квирина. Кровавые Ангелы уже страдали из-за грандиозных религиозных заявлений ранее. Я не допущу, чтобы мы попали в эту ловушку вновь. Наша встреча с этим городом безмолвных башен подрывает бездумный энтузиазм. Я замечаю, не без толики удовлетворения, что окружающая обстановка повлияла и на Квирина. Он хотя бы на время прекратил пророчествовать. Он идёт молча, шлем его поворачивается, когда он поочередно рассматривает открытые двери, пустые окна, а потом пустынную улицу. Он, Альбинус и я идём во главе колонны. Кастигон перебазировался на «Рино» «Эхо Зорана» и командует с этого мобильного штаба на расстоянии двух перекрёстков от нас.

Квирин говорит: «Этот город вызывает беспокойство». Он честен, как всегда. Никогда не было никакой скрытности в реклюзиархе. Он обращается не ко мне. Это не диалог. Это — наблюдение.

Я всё же отвечаю: «Такая смерть и есть знак благословления Императора?»

— По-твоему это так? — резко отвечает он.

Я одаряю его ироничной полуулыбкой. Я отхожу в сторону, не ломая построение, а просто перемещаясь в тень.

Альбинус присоединяется ко мне. «Чего ты пытаешься достигнуть?» — спрашивает он.

— Научить его ценить сомнения в себе самом, — отвечаю я. — Разве это не является также эссенцией сути Кровавого Ангела? Помнить, что мы с изъяном?

— У тебя нет веры в нашу цель.

— Нет. А у тебя?

— Я верю, что мы приближаемся к чему-то грандиозному.

— Да уж это-то без сомнений, — я простираю свою руку в сторону центра города. — Грань с Имматериумом тонка здесь, и становится всё тоньше.

— Разве это не доказательство правоты Квирина?

«Вовсе нет. Я предупредил капитана Кастигона, что мы идем прямиком во тьму. И мы знали об этом со времен встречи с «Затмением надежды». Эта населенная демонами боевая баржа возвратилась призраком варпа пять тысяч лет спустя, после того как была утеряна. На борту я встретился с собственной статуей и звёздной картой системы Паллевон. Насмешка Хаоса была просто осязаемой. С тех пор я постоянно чувствовал, что нас словно затащило в механизм адской машины. Машины, чья работа началась даже не тогда, когда мы ступили на борт корабля-фантома, а в тот момент, когда реальный корабль погиб.

— У тебя есть право изменить его приказы.

— Да, но Освященные должны быть сокрушены. Мы призваны. Однако нам следует соблюдать осторожность. Нетерпение здесь излишне.

— Возможно, то, что ты видел на «Затмении», не является темным предзнаменованием.

— С каких пор ты одержим подобной глупостью? — отрезаю я.

— С тех самых, как один из величайших капелланов нашего Ордена заговорил о надежде.

— Он не прав, поступая так.

— Надежды нет?

— Есть долг. Есть вера. Есть смерть. Этого достаточно.

Альбинус качает головой. «Нет, не достаточно», — говорит он, и переходит ближе к Квирину.

Я смотрю на город. Он понимает меня. Если бы он был населен, то люди бы поклонялись миражам собственных желаний.

Но у пустынного города нет никаких претензий. Он знает, как тонка завеса реальности. Он был избавлен от иллюзий.

Я всего в паре метров от ближайшего боевого брата. «Хищник Баала» «Флегетон» рычит в нескольких шагах позади меня. Но дистанция между мной и другими Кровавыми Ангелами на самом деле огромная. Они не могут постичь окутанных тьмой путей, которыми я сейчас следую. Я в свою очередь не стану делать вид, что отворачиваюсь от этих путей. Они для меня та реальность, с которой я не спущу глаз. Они также являются источником силы, которую я использую для защиты Империума. От этого я тоже не стану отворачиваться.

Звучит так, словно у меня есть выбор.

Квирин призывает: «Вперёд, братья! Мы почти у святыни! Благословение Императора с нами!»

Когда он триумфально восклицает, я чувствую, что границы с Имматериумом размываются ещё быстрее. Мы почти достигли эпицентра нашей судьбы. В этот же момент я осознаю, что некоторые окна зданий не так слепы, как казались ранее.

Ракеты расчерчивают ночную тьму.

Место засады было выбрано очень хорошо. Улицы сужаются здесь и делают резкий поворот. Наши подразделения стеснены в действиях, загнаны в ограниченное пространство. Улица между зданиями превращается в жестокий узкий проход меж отвесных стен. Всё это проносится в моей голове в доли секунды, пока убийственный свет падает на нас. Ракеты обрушиваются с трех сторон. Превосходный огненный мешок. Выбраться из него невозможно.

Я бросаюсь к «Флегетону» в момент, когда ударные волны накатываются на меня. Воздух превращается в пламя. Меня словно проглотил дракон. Одна из ракет поражает броню в задней части «Флегетона», швыряя танк вперед. Он ударяется в меня, сбивая с ног. Но зато поврежденная машина обеспечивает укрытие от разрушительного воздействия взрыва. Огонь, бушующий вокруг меня — ничто, по сравнению с адским пламенем, разгорающимся в глубине моих глаз. Я чувствую себя разделенным на две половины, по-разному воспринимающими войну. Губы мои искривляются в яростном оскале. Я жажду крови врагов. В то же время, холод безжизненной планеты считывает боевую обстановку и скользит по следам ракетных траекторий. Они приводят к окнам на высоте тридцати метров в зданиях слева, справа и перед нами, на повороте дороги. Мы в зоне поражения длинной с целый квартал.

Я с этим разберусь.

Атакующие с фронта становятся моими целями. Ярость, расчетливая, свирепая, я встаю один и расправляю свои крылья. Они вырастают из моих плеч багровыми арками сверхъестественной энергии. Создать их не стоит мне никаких усилий, настолько сильны течения варпа. В десятке метров позади подбитого «Флегетона» «Хищник» «Неудержимый» открывает ответный огонь главным калибром по зданию слева от меня. Я взлетаю вперед и вверх, выхватывая меч по пути к окну, подсвеченному вспышкой нового ракетного залпа. Я врываюсь, выламывая раму окна. Я призрак, скрытый во все уничтожающей крови, и все должны пасть предо мной. В комнате трое Освященных. Мы находимся в помещении, которое должно быть раньше было спальней, но теперь оно опустело, содержимое его обратилось в прах за прошедшие тысячелетия. Один из предателей перезаряжает ракетную установку. Другой, чемпион их грязных богов, делает выпад в мою сторону своим визжащим цепным топором. Третий — колдун, его я решаю оставить напоследок.

Я перенаправляю энергию из крыльев в свой меч. Я наношу горизонтальный размашистый удар. Воздух, сквозь который пролетает «Витарус», разрезан и кровоточит. Клинок с лёгкостью перерубает рукоять цепного топора. Этот предатель едва ли заслуживает моего внимания. Сознание моё теперь уже разделилось на три составляющие. Это ярость, беспристрастный наблюдатель, и мой клинок. Воля моя несёт разрушение на молекулярном уровне. Действия и мысли слились воедино, грация чистейшей смерти, и я обезглавливаю чемпиона. Голова его отлетает назад, ударяясь о плечо его брата, фонтан крови заливает комнату. Это мне по вкусу. Но этого недостаточно.

Освященный с ракетной установкой поднимает своё оружие. Возможно, он просто глупец. А, возможно, он представляет себе, что я такое, и готов пожертвовать собой, чтобы уничтожить меня. Возможно, и то, и другое. Он выпускает ракету, в упор, в ограниченном пространстве. Его действие сталкивается с моей волей. Прежде чем его палец нажимает на курок, я призываю щит. Он мерцает, блестит, как золото, как вера Сангвиния. Ракета взрывается, ударившись в него. Взрыв выжигает комнату. Предателя отшвыривает ударной волной. Внутри своего изломанного доспеха, он запекается до состояния угля.