И вот сегодня этот их безопасник с самого утра косится на Даньку, глаз с него не спускает. Вчера, кстати, он ни разу к ним не заходил чаи гонять. Весь день где-то бегал. Зато сегодня наверстал. Ходит и ходит. Смотрит и смотрит. Вот чего, спрашивается, надо? Да ещё, как назло, у их маркетолога - Анечки родилась вчера племянница, и она притащила на работу два торта. Женщины пооблизывались, повздыхали и дружно отказались от лакомства в пользу мужчин и диеты. А это здоровое быдло оказался сладкоежкой, как и Данил, и бегает теперь к ним жрать торт и пить кофе через каждые два часа.

И вдруг до Даньки дошло: «Бляха муха! Да он же, наверное, как-то догадался! Проверяет теперь! Когда и где я спалился? В инете фотки моей нет, это точно. Значит, через гей-знакомства он меня проверить не мог. Да и зачем ему это надо? С какого хера он бы туда с проверкой полез? Да, в конце концов, у него нет никаких доказательств, если он и догадался. Да и как он мог догадаться? Никак! Я себя ничем не мог выдать».

Успокоившись, Данил посмотрел прямо в глаза Дмитрию Александровичу, сидевшему как раз с чашкой кофе напротив него. Лучше бы Данька этого не делал.

Этот козёл ему подмигнул.

Даня поперхнулся кофе и побелел как мел. «Пиздец! Он знает!» – от страха Данилу стало дурно, торт запросился обратно.

– Извините. – Он положил кусочек торта назад на блюдце и вышел. В туалете прислонился лбом к сверкавшему белизной кафелю. Холод плитки успокоил резкую головную боль. Руки всё ещё дрожали, а в голове металось: «Что делать? Что делать? Надо срочно закрутить с кем-нибудь из девчат».

***

«Ну, точно – такой же пидорюга, как и я. С чего бы ему так реагировать на моё подмигивание? У него с лица все краски жизни за секунду улетучились. А хорош, засранец. Я бы ему впиндюрил по самое не хочу. Бля, как же хочется потрахаться-то нормально и при этом не спалиться.

Хотя… есть одна мыслишка. Он ведь тоже спалиться боится. Может, мне к нему подкатить не как педику, а как гомофобу? Да и пошантажировать? А что, идея! Расколю его и скажу, что обязан доложить директору, что мы приняли гомика. А директор ох как их не любит. Тэ-э-экс, и чего я этим добьюсь? Пацан просто свалит. У него же всего лишь практика. Облом-с. Держи, Димок, свой хер подальше от сотрудников. Что-то долго он в туалете торчит. Обосрался со страху, что ли? Пойти посмотреть? Вот тебе, зачем это надо? Сиди на месте. Нет, блядь, ноги сами понесли к туалету».

ГЛАВА 2.

Зашёл в туалет не слышно – это я умею, подкрадываться как пиздец – незаметно. Блядь! Я не матерюсь! Ну вот что за поза пидорская? Ну, привык, по ходу, мальчик жопу по туалетам подставлять. Лбом в кафель упёрся, задницу отклянчил, подходи и присовывай. Еле сдержался, чтобы не помацать да не присунуть.

– Ты что стенку облизываешь? Торт не понравился, вкус туалетного кафеля лучше? Или представил кого? – Вот язык мой – враг. Что, спрашивается, я несу? Бедный Данчонок от неожиданности подпрыгнул и повернулся ко мне, как солдат по команде. Покраснел, побледнел и ещё раз покраснел.

– Я, я это… Голова разболелась, а он холодный.

– У-у-у. Не знал, что вместо анальгетиков можно кафель в туалете полизать, и все пройдёт.

Вспыхнул, молнию в меня метнул, зубками чуть ли не скрежещет.

– Я не облизывал. Прислонился просто лбом.

– А-а-а, ну, это, конечно, другое дело, раз не облизывал. – Я подошёл к умывальнику и стал мыть руки. На бедного практиканта жалко было смотреть. Ему явно хотелось дать драпу, но я встал так, что он оказался зажат в углу, и нужно было меня обойти, чтобы выйти из туалета. А он явно не решался протискиваться между огромным мной и кабинками.

– Дмитрий Александрович, я пойду?

– А чего ты меня спрашиваешь? Ты что, в кабинете у меня? Так я в туалете не принимаю.

Опять покраснел. Хотел, видать, огрызнуться, уже рот открыл, но вовремя прикусил свой язык.

– Пропустите меня, пожалуйста.

– Что, с куска торта разнесло? Места до хрена, проходи.

Бочком, бочком, протиснулся – и в два прыжка до двери.

Так, боишься меня, значит. Это хорошо. Бойся. Меня надо бояться. Люблю я это дело – на испуганные рожи смотреть. Помню, шоферюга один попался на пропускном. Хитрым себя возомнил. Под мусор в старые мешки из-под угла спрятал коробку масла. Думал, прокатит как мусор из котельной. Наивный. Только устроился, тупица. Когда его ко мне привели, он уже и так трясся весь. Девчата у нас в охране ещё те. Сам выбирал. Одна Буторина чего стоит. Она раньше в тюряге работала, да спалилась на чём-то. Передачки, по ходу, половинила. Я её сразу предупредил, что если косячить начнёт, всю жизнь без получки работать на Хладик будет – до самой пенсии. А до пенсии ей как раз ещё пять лет, так что не сильно куда устроишься в таком возрасте. Так она теперь старается. Шманает похлеще, чем на зоне. Её весь Хладокомбинат ненавидит. Ну, кроме нас с директором. Шофёр этот, когда я молча, со своего кресла, развалившись в нём и куря большую толстую сигару, позаимствованную у директора, мерил его своим прищуром минут так двадцать, сначала трясся мелко, потом крупно, а потом в обморок хлопнулся.

Приехала «скорая», константировала, что у него давление резко подскочило, а потом резко упало. Перенервничал, бедолага. После больничного шесть месяцев работал на чистом окладе. И как умудрялся содержать семью на две с половиной тысячи? Мы за хищения не увольняем. На хрена? Смысл? А вот наоборот, сделать так, чтобы фиг уволился и отработал эту несчастную коробку масла в тысячекратном размере – это выгодно.

После увиденной туалетной позы практикантика, ещё больше захотелось его напялить. Как же, блин, склонить-то его, в прямом и переносном смысле. Нагнуть так, чтобы он не догадался о моей ориентации, а думал, что я его чисто опустил. Вот если бы он что-нибудь украл.

***

Данил не мог сосредоточиться на работе. Ноги и руки до сих пор тряслись. И живот прихватило, не иначе как со страха. Лавреньтева – хорошая, добрая женщина и его непосредственный начальник – заметила его состояние.

– Данечка, ты что, тортом отравился?

– Не знаю, Зинаида Макаровна. Наверное.

Девчонки тут же побросали свои рабочие места и окружили бледного Даньку.

– Странно, Дмитрий Александрович больше твоего съел и ничего. Вон как цветёт и пахнет.