– Хрен с вами, уговорили. Поехали.

– За Машей заезжать будем?

– Чтобы она видела все это блядство и пилила меня потом?

– Как хочешь. Только про разговор наш не забудь.

– Что за разговор? Что за секреты от компашки? – встрял Леха.

– Любопытной Варваре…. Хер оторвали, – смеясь похлопал его по плечу Юрьич.

– Откуда у Варвары хер? Извращенец ты, Юрьич.

Из девчат в сауну поехали только Лена и Наталья. Из мужиков – я, завгар, Алексей, Данил и Антоныч. Остальных развезли по домам.

Глава 24

Девчонки, закутанные в простыни, смаковали вино, что мать Данила нам сунула.

А мы стебались над Лехой, который выловил из двухлитровой бутыли корейской водки закуску, то бишь двух змеек и расплющенную ящерку, и пытался нарезку из них сделать.

Ленка выхватила хвостик змеи и засунула его в рот

– Блин, не жуётся. Сосётся. На рыбу похоже. – Она подхватила целую змейку, которую Леха ещё не успел порезать и сунула в руку Данилу.

– На пососи.

– Да не хочу я сосать. Я дома насосался.

Наталья и мужики ржали до слёз, я тоже не сдержался. В сауне у меня настроение поднялось.

– Дома он насосался. У вас там что, фабрика по производству корейской водки? – не отставала от Даньки Ленка.

– Дядька у меня дальнобойщик, он туда часто гоняет. За водкой этой и всякой ихней хренью.

Отсмеявшись, Юрьич предложил:

– Пошлите париться, пока совсем не развезло.

Холодная вода бассейна немного отрезвила всю нашу компанию, в парилку мы пока ещё не ходили.

Девчонки и Данил, действительно были хороши. Наталья была самой пьяной. Зря они коньяк и вино перемешали. Я пил только водку, даже от пива отказался.

Антоныч наоборот водку больше не пил, приседал на пивко. Юрьич с Лехой ершили.

Я исподтишка рассматривал Даньку. У него была вполне спортивная фигура – без кубиков пресса, но ладная.

Наталья с Леной париться отказались. Данька и Антоныч высидели буквально пять минут.

Леха тоже долго не задержался, он всерьёз прихлестнул за медичкой, поэтому ему с нами не сиделось, побежал охмурять свою пассию.

Юрьич разлёгся на освободившейся полке, я сидел на противоположной.

С потом выходило опьянение. Голова была тяжёлой, а тело напротив – расслабленной, клонило в сон. Мыслей никаких, даже о Даньке думать не хотелось.

– Кайф. – Завгар потянулся.

Я глянул на него, и в башке повернулась странная мыслишка: « А не нашего ли он поля ягода. Не бисексуал ли он? Мало того, что вычислил меня, ещё ведь и предупредил, и не сказал никому».

– Юрьич, а почему тебе похер на педиков?

Он повернул ко мне голову и приоткрыл один глаз. Потом сел, и не глядя на меня заговорил:

– Я никогда никому этого не рассказывал, даже брату. Помнишь, у меня племяш три года назад повесился?

Я помнил. Молодой совсем пацан, чуть старше Даньки. Валерьич тогда очень помог завгару и родителям парня с похоронами. Автобусы, памятник, столовую – все предоставил. Мы все знали, как Юрьич любил племяша. У них разница была не такой уж и большой, и парень к нему тянулся больше, чем к отцу.

– Все считают, что он из-за Ольги это сделал. Они, тогда как раз свадьбу отменили, и все решили, что она его бросила. А она молчала, как партизанка. Она и я.

Я начал догадываться, в чем дело, но Юрьича перебивать не стал.

– До сих пор простить себя не могу. Вечером, перед смертью, Арсенька ко мне приходил, они тогда уже с Ольгой порвали. Мы выпили, хорошо так поддали, и он мне рассказал, почему не женился. Друга своего любил, который на свадьбе свидетелем должен был быть. С четырнадцати лет. Как он мне сказал тогда: «До смерти люблю его». Я от его признания просто в ступор вошел сначала, а потом взбесился. Орал, матерился, даже по башке его пару раз двинул. Оплеухи такие неслабые. А у него истерика, слёзы. Я, говорит, думал, хоть ты меня поймёшь, поддержишь, пережить поможешь. Примешь таким, какой есть. У меня совсем тогда крышу снесло, вытолкал я его в подъезд, сказал, что пидор мне в родне не нужен, и мы с его батей мозги ему вместе вправлять будем. А утром брат его в ванной нашёл. Верёвку бельевую к батарее привязал, а сам на корточки.

До сих пор перед глазами стоит, в подъезде, зарёванный. Ольга тогда на похоронах на друга его смотрела так, что я думал – испепелит его. Знала, значит. Если бы я тогда поддержал его, помог, понял, он бы живой сейчас был. Никогда себе этого не прощу. Я тогда просто поверить не мог, что такое может быть. Что мужик мужика может так любить, до смерти. Потом как то про Македонского прочитал, как он трое суток от тела Гефистиона не отходил, как с ума сходил. Македонский с детства кумир мой, а вот что педиком был – я и не знал. А сегодня увидел, как ты на Данила смотришь, и понял всё. – Он посмотрел на меня так пристально, что я поёжился.

Слов не было после его рассказа. Так погано на душе, не описать.

– Ты мне только вот что скажи, ты же не педик, баб всю жизнь в сауне трахал наравне с нами, Машку вон какую себе отхватил, с чего вдруг? С чего тебя переклинило?

– Скрывался хорошо. Маскировка. – Сам не знаю, зачем я ему это сказал. Словно душу он мне своим рассказом вынул, и сил отпираться не осталось.

– Я не скажу никому, только ты сам не пались. Маскируйся лучше и дальше . –Он соскочил с полка и подошёл ко мне, посмотрел прямо в глаза. – Он знает?

– Знает.