День радости прошел не безоблачно, и, делая вид, что равнодушен ко всем этим мелочам, в действительности я сильно и глубоко был встревожен.

Вечер, однако, прошел очень весело. У нас обедали родные и друзья. Анри все любили и все поздравляли меня с таким сыном. Он получил много приглашений и принимал их только с таким условием, чтобы и я поехал с ним. Он говорил, что после такой долгой разлуки хочет как можно больше быть со мною.

На следующий день нам пришлось отправиться на охоту к родственнику, который жил так далеко, что мы отсутствовали дома целых два дня. Жак тоже обещал приехать, но не приехал. Впрочем, о нем и не вспомнили. Охота и обед вызвали большое оживление, но я неотвязно думал о его старании избежать встречи с нами. Для Жака не было более тяжкой муки, чем хранить тайну, а значит, теперь у него есть тайна и он боится моих расспросов. Нас задержали на день дольше, чем мы рассчитывали, и домой мы вернулись только в понедельник утром.

Первым, что поразило меня при входе в дом, была хорошенькая девочка лет семи, кокетливо одетая, которая держалась за юбку моей жены. Смеясь и лукаво на меня поглядывая, она спросила:

— Ты, наверно, муж Бебель?

— Это Леони де Нив, — пояснила жена. — Она слышала, что меня зовут госпожа Шантебель, и решила, что удобнее называть меня Бебель. Мы ведь с тобой друзья теперь, правда, Нини? Мы большие друзья.

— Когда же это вы успели так подружиться? — спросил я.

Девочка убежала в сад, а жена рассказала мне, что вчера приезжала графиня. Изящный туалет и экипаж графини вскружили голову моей благоверной. Графиня, разумеется, сочла нелишним быть любезной с женой адвоката, которого хотела привлечь на свою сторону. Она согласилась дать отдохнуть лошадям часа два, обошла сад и даже заглянула в башню, которой не упустила случая похвастать госпожа Шантебель. Она восхищалась видом поместья, садом, домом, птицей и даже пообещала пару настоящих канареек для птичника. Наконец, она соблаговолила принять угощение из фруктов и печенья и объявила, что в Ниве нет ни груш, ни винограда, подобных нашим. Она соизволила попросить рецепт пирожков и, уезжая, обещала вернуться на следующий день.

Она и в самом деле приехала на другой день и привезла с собой дочь, рассчитывая застать меня, но ошиблась в своих расчетах. Бедняжка графиня прождала меня еще целый час; потом, так как у нее было дело в Риоме, она оказала моему дому неслыханную честь, оставив в нем, на попечение моей жены, свою дочь и пообещав скоро возвратиться.

— Надеюсь, Шантебель, — закончила моя супруга, — ты прикажешь хорошенько вычистить твое платье, а то ты весь в пыли, и потом сменишь измятый галстук.

Я заметил, что сама она была разодета по-праздничному.

Немного погодя графиня вернулась, жена увела девочку в сад, а ее сиятельство объявила мне, что едет в Париж, поскольку кто-то написал ей, что видел ее падчерицу, входившую в меблированный дом в Сен-Жерменском предместье под ручку с высоким белокурым молодым человеком.

— Особа, которая мне это сообщила, думает, что Мари все еще там. Во всяком случае, в этом доме я смогу узнать, куда она подевалась. Я добьюсь правды, добьюсь доказательств развратного поведения Мари и привезу ее, чтобы при помощи судебной власти со скандалом запереть в монастырь.

— Вот как! Но в таком случае нечего надеяться на соглашение и уступки с ее стороны. Я вам говорил и повторяю, что подобное развратное поведение не может служить основанием, чтобы запереть девушку.

— Когда в моих руках будет ее тайна, я привезу ее к вам, и вы предложите ей условия моего молчания.

Если бы я был уверен, что до приезда к Эмили барышня де Нив после своего побега из монастыря не прогуливалась по Парижу с Жаком, то я стал бы торопить мачеху уехать. Отправившись на поиски Мари туда, где ее быть не могло, она становилась безопасной для жителей Виньолет. Но, с другой стороны, она могла напасть на след беглянки и с помощью полиции открыть истину. И поэтому я вновь посоветовал ей быть осторожнее и терпеливее. Но графиня твердо решила ехать и простилась со мной, заявив, что застать Мари врасплох — самое лучшее средство спасти ее. Было ясно, что она с кем-то советовалась и нашла людей, готовых льстить ее слабостям и потворствовать всем затеям. Ее дело становилось все более неприятным для меня, и я чувствовал все меньше симпатии к ней самой.

Я проводил ее только до сада. Меня ждал другой клиент, и я провозился с ним до самого обеда. Каково же было мое удивление, когда я застал в столовой на высоком стуле, когда-то принадлежавшем Анри, маленькую Леони де Нив. Жена завязывала вокруг ее шейки салфетку!

Графиня сообщила госпоже Шантебель еще накануне все, что я узнал от нее только сейчас. Женщины на удивление быстро сходятся, когда с одной стороны — ненависть, а с другой — любопытство находят привлекательную пищу для ума в скандале, о котором можно судить и рядить на свой лад. Госпожа Шантебель только усмехнулась в ответ на мое удивление, и поскольку при девочке объясняться было нельзя, то мне и Анри было объявлено, что ее мама вернется к вечеру.

Но графиня к вечеру не вернулась, и жена, ничуть этому не удивившись, распорядилась поставить возле своей постели маленькую кроватку. Она раздела и уложила маленькую графиню и только после этого пришла дать мне пояснения.

Графиня де Нив уехала прямо в Париж. Кто, как не я, по ее мнению, должен был знать, что она не могла терять ни минуты. С дочерью она не простилась, боясь, как бы девочка не расплакалась. Она хотела было прислать за ней няньку, чтобы отправить ее в Нив, но случайно узнала, что у этой няни интрижка в Риоме, и не решилась доверить ей свою дочь. Бедной графине ужасно не везет с прислугой, продолжала жена. Все в замке идет вверх дном после смерти графа. Старые слуги горой стоят за старшую дочь. Она вынуждена была их всех прогнать из-за этого, но они успели распустить про нее дурные слухи, и хотя она нанимает себе прислугу в Париже, но и та при малейшем выговоре позволяет себе дерзости и нашептывает Нини всякий вздор про ее сестру, Мари, будто бы запертую в монастыре из-за мачехи. Все это сбивает ребенка с толку, и в последнюю отлучку, графини малютке успели набить голову такими нелепостями, что она не переставая плакала и очень грубила матери, когда та вернулась. Кажется, что и соседи настроены против бедняжечки графини. У нее нет ни родных, ни друзей! Когда я слушала рассказы про ее испытания, мне стало жаль ее и пришло в голову предложить ей оставить девочку у нас. Она обрадовалась, но не могла решиться из-за тебя и говорила:

— Моя дочка очень живая, будет шуметь, надоест господину Шантебелю.

— Да что вы! — отвечала я. — Вы его не знаете! Это настоящий патриарх. Он обожает детей. — Словом, я убедила ее оставить девочку, которая чудо как мила. Бедняжечка графиня была так тронута, что обняла меня и заплакала.

— Ну, черт возьми! Мою супругу обнимала графиня! То-то у тебя в лице сегодня какое-то особенное благородство…

— Опять шутишь? Вот интересно! С тобой нельзя говорить серьезно, Шантебель, ты становишься…

— Невыносимым? Знаю.

— Нет, ты очень добрый, ты ведь не сердишься, что я оставила девочку?

— Боже сохрани! Тем более, что не намерен превращать твои комплименты в упреки. Девочка нисколько мне не мешает; но позволь все-таки сказать тебе, что твоя прелестная графиня — сволочь.

— Господи! Что у тебя за выражения, Шантебель!

— Да, выражения и мысли человека, думающего, что порядочная мать не оставит своего ребенка на неделю людям, которых почти не знает, и что если у нее нет ни преданного родственника, ни надежного друга, ни верной служанки, то, значит, она сама виновата.

— Положим, отчасти ты прав, я не отдала бы Анри чужим… но бывают же исключительные случаи, ты ведь сам знаешь, что будущее этой девочки зависит от поездки ее матери в Париж.

— Ага, она тебе рассказала…

— Все!

— Напрасно…