— Сэр, могу я спросить, вы работаете в районе Майами?

— Да, где-то рядом. Я был волшебником на Кубе, прежде чем перебрался сюда. Меня так и звали — Мануэль Волшебник. Могу я спросить, вы исполняете фокус, когда вас распиливают пополам в ящике?

— Конечно!

— И как вы его исполняете?

— А вы?

— Простите, я просто хотел убедиться в вашей опытности.

— Ну, мы выполняли его двумя способами: при помощи тонкой пилки и старым методом Селбита. Вы это имели в виду?

Молчание в трубке, потом кубинец сказал:

— Да, вижу, вы дело знаете. Я хотел бы зайти к вам и поговорить по поводу работы.

— Почему бы нам не встретиться на террасе «Кардозо»? Знаете, где это?

— Да, а почему вы не хотите, чтобы я пришел к вам домой?

— Мне нужно уйти по делам. Через час я готова с вами встретиться. Устраивает?

Снова пауза.

— Конечно.

Адель повесила трубку.

«Как вы исполняете фокус, когда вас распиливают пополам?..» Он что, серьезно? Ведь выпрыгивать из ящика — это и значит ассистировать. Может быть, волшебники на Кубе называют ассистенток как-то по-другому?

Зазвонил телефон.

«Пойду в шортах, чтобы были видны ноги».

— Хай, у телефона Адель.

На другом конце провода повесили трубку.

Бадди вышел из «Вулфи» и сел в машину:

— Она дома.

Он повернул на юг по Коллинз и не произнес ни слова, пока они, миновав десять кварталов, не проехали мимо «Норманди».

— Здесь. Видишь парня на террасе? Сидит среди старушек. А в машине неподалеку засела еще парочка.

Фоули завертел головой:

— Никого не вижу.

— Они здесь, и ты это знаешь.

— Постараюсь держать глаза открытыми.

Бадди свернул направо, на Десятую, потом еще раз — в переулок за чередой отелей:

— Отлично, сзади никого нет.

Доехав до Одиннадцатой, он остановил машину:

— Пистолет с собой?

Фоули приподнял с коленей соломенную сумку:

— Здесь, вместе с кремом для загара и пляжным полотенцем.

— Хочешь дать ей денег?

— Отдам все, что заработал.

Бадди кивнул, не сводя с Фоули пристального взгляда:

— Наверное, тебе все-таки стоило надеть какую-нибудь шляпу…

— На всех фотографиях в банках я либо в шляпе, либо в кепке. Такое впечатление, меня без головного убора никто и не видел.

— Сверим часы. Сейчас одиннадцать двадцать. Я вернусь через полчаса, без десяти двенадцать. Если тебя здесь не будет, приеду еще раз, уже в двенадцать двадцать. А если и тогда не встретимся, стало быть, до встречи через тридцать лет.

Кафешка явно принадлежала пуэрториканцам, Чино сразу это определил по их манере разговора, но ему было плевать. Здесь подавали кофе «Кубано», и никто не мешал ему сидеть за стойкой и смотреть сквозь стекло и надпись задом наперед на четырехэтажный отель «Норманди», что застыл на другой стороне улицы. Бывшая жена Фоули жила на втором этаже, в двести восьмой комнате. Если ее окна выходят на улицу, может, она сейчас тоже смотрит на кафе, как он — на отель. Он ей звонил именно отсюда, а потому не пришел в восторг от плана встретиться в толпе на террасе отеля «Кардозо». В общем, Чино решил посидеть здесь, выпить кофейку чашку-другую, а потом он поднимется к ней в квартиру и поговорит с Адель наедине. Неужели она ему откажет?

Фоули вышел по переулку на Коллинз-авеню и остановился, чтобы пропустить потоки машин, ползущих в обоих направлениях. Сплошные туристы, глазеющие на Саут-Бич или ищущие, где припарковаться. Потом, не торопясь, он направился к отелю в центре квартала. Бадди прав, где-то здесь должна стоять машина с парой ребятишек. Чуть впереди от поребрика отъехала машина, ее место тут же заняла «хонда» с женщиной за рулем. «Интересно, — подумал он, — баб для слежки они тоже используют?» Все равно придется заходить в отель. Если парень, сидящий на террасе, последует за ним, Фоули заведет разговор с дежурным за конторкой о ценах на следующий сезон. Придумает какую-нибудь историю. Попросит показать комнату или спросит, где туалет, а затем, выбрав удобный момент, скользнет по лестнице наверх. Хотя скорее всего легавый, засевший среди старушек, не обратит на него внимания…

Фоули почти поравнялся с «хондой». Женщина вышла из машины, встала рядом со счетчиком стоянки и принялась рыться в карманах в поисках мелочи.

Светлые волосы, желтовато-коричневая куртка, длинные ноги в узких джинсах и туфли, обычные розовые туфли на среднем каблуке. Они-то и привлекли его внимание — вернее, не они, а сочетание розового цвета с синевой джинсов. Волосы и профиль женщины заставили его снова вспомнить Карен Сиско.

Она отвернулась от счетчика, и Фоули увидел Карен Сиско. Она стояла всего в десяти футах, смотрела на него и ждала, когда он подойдет ближе.

— Вы случайно не разменяете мне доллар?

Фоули перебросил соломенную сумку в левую руку и мысленно приказал себе не останавливаться. Не говорить ни слова, но все-таки он не удержался…

— Виноват, — промолвил он извиняющимся тоном и, не меняя походки, все так же неторопливо, глазея по сторонам, изучая вывески, людей, дома, направился дальше.

«Только не оборачиваться, — приказывал он себе, — ни в коем случае». Это была она, возникла откуда-то прямо перед самым его носом. Он видел ее, видел ее глаза, и ему даже показалось на мгновение, что она… «Обернешься, — сказал он себе, — и тут же превратишься в каторжника. На этом самом месте в синюю робу оденешься. Даже не думай. Увидел ее еще раз, и довольно… Большего тебе не дано».

Карен смотрела, как он идет мимо «Норманди», мимо старушек на террасе, мимо агента, и думала: «Нет, этого не может быть». Она четко помнила измазанное грязью лицо Фоули, — правда, глаза его были закрыты козырьком фуражки, — помнила полицейскую фотографию, как помнила многие другие портреты преступников. Но на той фотке был уголовник с номером, а не этот парень в дурацком, кричащем оранжево-желтом пляжном костюме, темных носках и сандалиях из толстой кожи. Плюс соломенная сумка в руке… Она чуть не улыбнулась, чуть не сказала ему: «Привет, как дела?» Почти протянула руку к сумке… В тот момент Карен была абсолютно уверена, что перед ней — Фоули. Но его взгляд не изменился, лицо не дрогнуло, он лишь бросил: «Виноват», и прошел мимо. Она думала, он вот-вот обернется, проводила его взглядом до конца квартала, до самого перекрестка, но он так и не оглянулся, хотя должен был, если ей и в самом деле встретился Фоули. Карен почему-то почувствовала себя обманутой и разочарованной. Мог бы остановиться и сказать хоть что-нибудь. Полное безумие, конечно, никакого здравого смысла, но над этим Карен сейчас не задумывалась, просто чувствовала, что так могло произойти. Как будто он или она сложили руки буквой «Т» и взяли таймаут на несколько минут, чтобы закончить начатое в багажнике. Вот тогда можно было бы сказать: «Привет, как дела?» «О, совсем не плохо». Они бы постояли, поболтали непринужденно. «Никогда не забуду, что нам пришлось пережить вместе». — «Да, я тоже». — «Но все закончилось не так уж плохо». Потом он бы припомнил ей, как она в него стреляла, и Карен ответила бы что-нибудь типа «Ну да, конечно, но вы же понимаете…». «Может быть, выпьем что-нибудь, если у вас есть время?» — «Ну, несколько минуточек я могу урвать…» Они бы прошли к берегу, сели за столик, поболтали ни о чем — о том, что первое придет в голову. Выпили бы еще, поговорили о кино… Вполне вероятно. Почему нет? Предугадать тему разговора невозможно. Они бы просто болтали, пока не истекло бы их время. «Что ж, пора браться за работу…» Она бы встала и ушла, а оглянувшись, уже не увидела бы его. И с этим делом было бы покончено навсегда. При следующей встрече — а уж Карен постаралась бы сделать так, чтобы они встретились еще раз, — она бы защелкнула на его запястьях наручники и отволокла Фоули в полицию.

Карен прошла к «Норманди», из вежливости показала удостоверение и звезду судебного исполнителя молодому, незнакомому ей агенту и сообщила, что пришла поговорить с Адель.