Коза у меня ещё оставалась.

Но она вскорости пала.

Я всё держалась.

Пойду, бывало, на пруд, а небо словно опустилось над водой и гребёнки волн теребят серые хвосты облаков. Мир будто сжался снизу и сверху, и нутро у меня будто надломилось в предчувствии долгой зимы.

Но я держалась, пока меня привидения не одолели.

— Привидения?! — я подскочил от неожиданности.

— Да, брат, привидения. Отворяют дверь, на пороге садятся и ждут чего-то. Я, бывало, как шарахну чем попадя — они отойдут, и я опять в своём дому хозяйка.

— А чем ты шарахала, бабушка? — спрашиваю.

— Все глиняные плошки об них перебила, все ухваты обломала. Потом уж решила начать новую жизнь и вот сюда к вам и приехала. Вот так дело было.

— А привидения дома остались?

— Да пусть их! И дом уже старый.

— Бабушка, а как умирают?

— Так. В землю уходят, и всё.

— Зачем?

— Жить надоедает. Устают от жизни.

— И я тоже умру? Я не хочу!

— Да тебе нечего и думать про это. Ты не умрёшь.

— Да? Я не хочу. А ты хочешь?

— У меня всё идёт к тому.

— Ну что ты, бабушка! Давай вместе жить. Не умирай.

— Да я уж устала. Да ты не бойся. Я, видишь, новую жизнь начала.

— Давай я тебе жить помогу.

— Зря мы с тобой этот разговор затеяли на сон грядущий.

Но вовсе не зря затеяли. Я ночью сон увидал.

Будто мы с бабушкой ходим по лесу, шуршим листьями. Осень. Мы ходим с ней долго. Потом вышли из леса и очутились у того деревенского пруда, про который бабушка говорила. Только пруд этот очень большой и едва-едва проглядывает на горизонте противоположный берег.

— Батюшки, ведь осень, осень уже, с листьев слёзы текут… — говорит бабушка.

А я вижу на берегу старую чёрную лодку и бегу к ней.

А бабушка мне говорит:

— Это мой челнок.

— Я хочу доплыть на нём до того берега и посмотреть, что там. Ты со мной поедешь, бабушка?

— Нечего мне. Я там была. Мой челнок для тебя не годится, он рассохся и течёт по всем швам, — говорит бабушка.

Я стал возиться с лодкой, чинить её и приспособлять для плаванья. Во время этой возни я вдруг услышал бабушкин голос:

— Не смею тебя беспокоитттть. Приходи, однако, ко мне беседоватттть.

Я оглянулся спросить, что она так нажимает на «т», но её уже нигде не было.

Я искал, искал — она будто сквозь землю провалилась.

Я стал волочить лодку к воде, было тяжело, я устал и проснулся.

Бабушка давно встала. Она была в кухне.

Мне мой сон не понравился. Зачем-то они все умирают, сквозь землю проваливаются. То ли дело я: мне всё время летать хочется, до того берега добираться.

Я встаю и включаю радио. По радио играет весёлая музыка. Я начинаю под музыку плясать.

Сегодня я весь день пляшу. По телевизору музыка — я пляшу.

Как будто у меня есть особый моторчик. И он автоматически заводится, когда играет где-нибудь музыка.

Пришли родители. Услышали, что я топаю, и говорят:

— Тише, тише, придут снизу!

Я стал тише топать, но плясать не перестал.

Вдруг на отца наскочил нечаянно. Он говорит:

— Ты так дёргаешься, как будто тебя палками бьют.

После этого я перестал сильно руками размахивать. Но плясать не перестал. Держусь ровно, топаю тихо — танцую.

Увидела случайно мама и говорит:

— Ты, Славик, не плохо двигаешься, между прочим.

Мама ещё не понимает, что я не просто двигаюсь, я танцую.

Ничего скоро поймёт, куда она денется. Все мой танец поймут, никуда не денутся.

Отец говорит:

— Что ты делаешь? Ты бабушке надоел, всё время у неё перед глазами мелькаешь. Прекрати немедленно!

— Я не мелькаю. Я, может быть, ей помогаю. От смерти её спасаю. Веселю.

Мрачный отец какой-то. Всё время говорит: «Прекрати!»

Я, конечно, не обратил на это внимания. И плясать продолжаю.

А что делать? Музыка играет — моторчик работает.

Отец говорит:

— Остановись!

— Не могу, — говорю.

— Почему не можешь?

— Завёлся.

— Это ещё что такое?

— Моторчик завёлся.

— Какой моторчик? Ах, моторчик! Останови моторчик!

— Зачем?

— Видишь ли, мотор работает, но голова должна быть на плечах.

— При чём тут голова?

— Соображать: что? Зачем? Для чего?

— Я знаю, — говорю.

— Знаешь, так остановись наконец.

— Я знаю: моторчик у человека работает, голова на плечах есть. Стоп!

Я, между прочим, знаю, зачем я пляшу.

Помните октябрятского вожатого, который работает в нашем классе? Толя Богданов его зовут. На вид он парень обыкновенный. Он сам пел и плясал в нашем классе, никто его не просил. Но было ужасно интересно. Вот и я. Пока учусь — подрасту.

Правда, родителям это так надоедает, что они не знают, куда от меня деться.

Сами же они виноваты.

Когда я их спрашивал, что мне делать, они мне говорили, книгу почитать. Я читал книгу про ребят, которые что есть мочи отплясывали в деревенской бане. Баня ходуном ходила.

Родители говорили мне: телевизор посмотри. Я смотрел. Там вообще все поют и пляшут, тем более, что другое мне вовсе неинтересно и ничего не понятно.

А вот когда я сам начал плясать, всё время слышу: «Перестань!» да «Прекрати!»

А зачем прекращать?

Я живу в своей квартире? В своей.

На своей улице? На своей.

В своём городе? В своём.

Учусь в своей собственной школе. Вот, значит, что хочу, то и делаю!

Плясал, пляшу и буду плясать!

Это нужно для дела.

Я хочу быть октябрятским вожатым в первом «А» классе.

А что?

Мой отец в конце концов в один прекрасный день принёс мне новые лыжи.

Нельзя сказать, что это были необыкновенные лыжи, но мне именно такие и нужны.

День действительно был замечательный. Зима пришла. Снегу навалило.

И вот я снова выхожу на улицу и встаю на лыжи. Прокачусь от дома до школы по новому снежку.

Вышел, и сразу старые знакомые встретились. Знакомый сосед сказал мне: «Физкультпривет!»

Знакомая девочка вела кошку на поводке. Прежде она за кошкой бегала, а теперь кошка за ней тащится.

Коля гнал на велосипеде прямо по снегу.

— А где этот мальчик, который дал тебе велосипед? — спросил я.

— Скоро вернётся, — сказал Коля.

В Васином окне был свет: наверно, он учит уроки.

Мне тоже захотелось учить уроки. И в школу захотелось.

Я катил на новых лыжах. Медленно падал снег. Всё было в порядке.

Только я так и не знаю, каким лучше быть: нормальным или необыкновенным человеком?

Вообще-то обыкновенным человеком быть просто замечательно, я это чувствую. Может быть, даже и лучше всего.

В общем, как быть необыкновенным человеком, я пока совсем не знаю. Я вон чуть не умер от этого.

Отложим это до другого раза.